Лекарство от скуки
Шрифт:
— Точно! Вспомнил! У шефа нашего на столе. Наташ, не помнишь?! Громов Михаил ваш муж, верно?
Девушка округлила глаза и как китайский болванчик кивать принялась.
— Так, вы у Миши работаете? Я редко у мужа в офисе бываю, он предпочитает не смешивать семью и работу. — Оправдываться принялась.
— И я с ним совершенно согласен! Такую красоту нужно за семью печатями прятать. Счастье любит тишину. Я свою Наташу тоже когда-нибудь спрячу. — Проговорил, стеклянный взгляд на меня перевёл и губами к щеке прижался. — Приятно было познакомиться и пообщаться. Жаль, что время обеда не резиновое. — Руками развёл, отступая.
— И мне было очень, очень приятно… Я как-нибудь обязательно зайду.
Я смотрела ей вслед и не справлялась с тошнотворной волной, что подступала к горлу. А Татарин и не думал поддержать. В спину подтолкнул, заставляя шаг вперёд сделать, окружающий меня холод прочувствовать, и с едва скрываемым отвращением проговорил:
— Бывает же такое…
Казалось, что в туалет я мчалась со скоростью звука. Меня вывернуло наизнанку и единственное, о чём в тот момент жалела, так это о том, что с утра, кроме чашки кофе, ничего в желудок не забросила, и оттого рвота была мучительной, не приносящей облегчения, оттого тошнота всё не желала отпускать.
Татарин вошёл в женский туалет, когда я и отдышаться успела, и умыться. Посмотрел на меня, сидящую на полу, сверху вниз, на корточки передо мной присел, растрёпанные волосы с лица убрал.
— Иногда, чтобы человек пришёл в себя, ему следует отвесить хорошую оплеуху. — Сказал это и костяшками пальцев по моей щеке провёл. — Я не хочу делать тебе больно, Наташ, но если по-другому нельзя…
Вкрадчиво прошептал и смолк, давая осознать, что просто не будет, что с наскока не получится.
— Куда ты лезешь?! — Вызверился, резко вперёд подаваясь. — Не сильная, нет! Слабая, ранимая и беззащитная! — Разогнулся, на месте покрутился, потоптался, моё молчание воспринимая как протест. Сплюнул в сердцах и за ворот пальто вверх потянул. — Вставай давай! — Рыкнул и поперёд себя толкать вздумал, как вдруг переиначил, со спины подошёл, меня к стене прижал, всем весом наваливаясь. — Ну, неужели, Наташ… неужели всё это дерьмо важнее тебя самой?! — Прокричал на ухо, заставляя от резкого звука поморщиться.
— Что ты от меня хочешь, Татарин? — Устало пробормотала я, а он эту усталость воспринял, хватку ослабил. Лицом к себе развернул, за плечи придержал, понимая, что отпустить не успеет, как по стене вниз сползу.
— Я хочу, чтобы ты была счастлива. — Проговорил осторожно, тихо, чтобы и думать не смела, будто обманывает. А я на эту необъяснимую заботу язвительно улыбнулась, немощно, но всё же задиристо развела руками.
— Поздравляю! Твоё желание исполнилось: я счастлива…
— А я хочу, чтобы ты была счастлива со мной! — Взорвался Татарин криком так, что я голову в плечи вжала. Крепко зажмурилась, когда кулак в стену у моей головы врезался. — Я хочу, чтобы была счастлива со мной. — Повторил внушительно и будто спокойно. — Идём отсюда. — За руку дёрнул и до самого выхода из торгового центра за собой вёл.
На улице руку мою отпустил и направление, куда двигаться, указал.
— Мне пора. — Плечами пожал. — Сегодня прийти не смогу. — Добавил, на что я безучастно кивнула.
— Татарин, а как ты узнал, что она будет здесь?
— А ты думала, я так просто Анютку трахал, от большой любви или из нетерпения? — Жёстко хмыкнул он, а я снова кивнула, точно кукла.
— Ты ничего не делаешь просто так… — Догадалась, а он одарил поощряющей улыбкой.
— Схватываешь на лету!
— Что я буду должна тебе за посильную помощь?
— За всю жизнь не расплатишься, Измайлова. — Махнул Татарин рукой и ушёл первым. Он по-прежнему считал происходящее игрой, а я была вынуждена признать, что слишком быстро стала в этой партии пешкой.
Его не было неделю. Не появлялся, не звонил, не искал встречи. Ни в институте, ни на работе пересечься не удавалось. Я искала его
взглядом в толпе, набирала номер, но всякий раз одёргивала себя, не решаясь позвонить. Не было в нашей связи ничего правильного. И ничем хорошим закончиться не могло. Зато много стало Громова. До тошноты много, до удушья. С замечаниями по работе, с комплиментами и подарками, с жалобами на семью и быт… я принимала его любого. Я просто устала искать подход и пошла напрямик. Смотрела на него, слушала, позволяла к себе прикасаться. Сначала неуверенно, несмело, совсем скоро по-хозяйски. Дистанцию он выдерживал сам. Как на лакомый кусочек облизывался, но на измену, мои условия помня, решиться не мог. То ли градус не тот, то ли напряжение снимает исправно. Приглашение на новогодний корпоратив выдал собственноручно. «Не планируй ничего на вечер. Сегодня ты будешь занята» — многообещающе прошептал при этом и полувозбуждённым членом к моим ягодицам прижался. Я на пригласительный с опаской посмотрела.— Что в программе? — Уточнила, прикидывая, сколько знакомых лиц могу приметить при тех или иных обстоятельствах, но Громов был настроен решительно и акценты расставил предельно чётко.
— Отвязный секс подойдёт? — Хмыкнул и по заднице меня шлёпнул, предвкушая.
Он ушёл, оставаясь вполне удовлетворённым принятым решением, а вот я вдруг испугалась. Нового человека в своей жизни, того, как эту ночь переживу и того, как себя может повести Татарин в ответ. Не было у него никакого контроля. И крыши, которую обычно срывает, не было тоже. Коробочка с сюрпризом, а не человек. И переполняли его агрессия, животное желание, чистейшие инстинкты. Ими ведомый жил, на них опираясь, принимал решения. Именно это меня в нём и настораживало. Именно это пугало.
В ресторане Громов пил. Много и часто. Водку, виски, шампанское. Усадил меня рядом, смотрел шальным взглядом, громко смеялся, этим смехом оглушая, намечающимся перегаром дышал. Громкие тосты кричал. За успех, за благополучие, за нескончаемое удовольствие пить призывая. А пока коллеги в себя стопки опрокидывали, скрываемый длинной скатертью стола, у меня между ног шарил. Грубо приникая внутрь, на сухую раздражая клитор. И всякий раз, как ноги сдвинуть намеревалась, приговаривал: «детка, не шути со мной, сегодня я настроен получить то, чего ждал долгих пятнадцать лет».
Песни со сцены звучали громче, тосты пошли чаще, пьяный смех слышался отовсюду. Поздравления, улыбки, пожелания. Пошлые намёки, двусмысленные фразы… коллектив пошёл вразнос. Громов только того и ждал. Уловив эти изменения, таиться он перестал. Запустил пальцы в мои волосы, затылок сминая, подчиняя своей воле. Шептал что-то пошлое, неразборчивое. Языком ушную раковину обводил, будто трахнуть её собирался. И давил, давил, давил!.. Наваливаясь, наседая. Мог бы — тут же трахнул бы. Хотел меня. А когда больно запястье сжал, намереваясь из-за стола вывести, появился Татарин. Появился и будто время остановилось. Будто он один этим временем правил и был выше законов физики, выше законов природы. Рассекал пространство резкими движениями и уничтожал взглядом ненавистное окружение.
Он быстро шёл через обеденный зал в чём был. В куртке уличной, в широких штанах цвета хаки, с наброшенным на голову капюшоном толстовки. Высокие военного типа ботинки вытягивали рост и мальчишка казался просто огромным. Опасным и диким. Сейчас его образ как-то особенно ярко кричал о довольно молодом возрасте, о бьющей по мозгам бесшабашности. Он вызов всем собравшимся здесь клеркам своим внешним видом бросал. К нашему столику подошёл, с кем-то из знакомых перекликнулся. Куртку на ближайшую к себе спинку стула накинул и между молоденькими девчонками из юридического отдела устроился. Уверенно кивнул, когда они бросились его тарелку закусками и салатами наполнять.