Лекарство от скуки

— Ты моральный террорист, Татарин, а не вредная привычка. Тебе нравится ломать, наблюдать за тем, как жертва теряет способность к сопротивлению, принимает твою волю. Я устала быть твоей жертвой, я больше не могу. Я верила тебе достаточно. Наигрались. Хватит.

— Хватит. — С готовностью согласился он. — А на досуге подумай, отчего жених не удивлён отсутствию гостей с твоей стороны. Почему не уговорил приехать твоего отца. С его уровнем это не требует много времени.

— Пообещай, что уйдёшь, что исчезнешь. — Открестилась я от его напутствий.

— Сейчас да. Но это сейчас. А по поводу отца… я тебе и сам скажу: сломанную куклу любить всегда проще, ей легко манипулировать, она свободно поддаётся внушению. А отец тебя любит. Любит, но, как и все сильные люди, несущие определённую ответственность, в пиковый момент боятся сделать шаг навстречу. Потому что это слишком явно демонстрирует их уязвимость.

— Не смей на меня давить!

— А когда придёт время, ты сама всё поймёшь.

— И не приближайся больше. Никогда.

— А если не поймёшь и тогда, я снова приду тебе на помощь.

— Да замолчи же ты, наконец!

— А вообще, да, я пришёл, чтобы тебя поздравить. — Заявил и на меня двинулся.

Понять это я успела, а вот оттолкнуть, с Татариным справиться, не смогла. Потому что подавил, задушил, опутал! И руки его были непривычно сильными, губы настойчивыми, а желание куда крепче моего жалкого противостояния. Я не смела пошевелиться, когда лицо моё ладонью сминал, когда языком в рот толкался, словно навек свою печать оставить хочет. К стене прижал, навалился, воздух из лёгких насильно выталкивая. Сжатые в кулаки ладони чуть выше головы в стену вжимались. И я знала: дотронется и прахом разлетятся все его слова. Не сможет больше отпустить. Не захочет!

— Когда мне надоест ждать, я вернусь. — Шепнул отстранившись. Я яростно закачала головой, делать этого не позволяя. — И твоего мнения в тот момент спрашивать не стану. — «Не смей!» — обжигали лицо мои беспомощные слёзы. — А потом ты всё же родишь мне дочку. — Слышался его шёпот на фоне сбившегося дыхания. — И сына родишь, Измайлова. Только дождись, ладно. — Рассмеяться хотел, да не вышло, потому зажмурился крепко, воздух сквозь сжатые зубы втянул. — И помни: я люблю тебя.

— У-хо-ди!

— Скажи, что меня любишь и уйду!

— Больше не поймаешь, Татарин. Больше не выйдет… — Раздался мой тихий шёпот, а когда я открыла глаза, его рядом уже не было.

Из зеркального отражения на меня смотрело что-то жалкое, измученное, уставшее. Печать счастья на лице и блеск из глаз ушёл вместе с ним… К Максиму я не испытывала ничего подобного. Был короткий период забытья. Но с появлением мальчишки этот период прервался. Я слишком чётко поняла, насколько соскучилась. Я была так увлечена доказательством собственной влюблённости, что не успела налюбоваться им, наслушаться не успела, а всё, что помнила, так это злые слёзы и искажённое обидой лицо. А ещё понимала, что нужно быть сильнее. Этому меня научили в конторе. Быть сильнее всех, сильнее обстоятельств и чужих желаний. Потому салфеткой стёрла остатки помады, убрала с лица растёкшуюся тушь, встряхнула пальцами и без того растрёпанную причёску. И всё нарисовала вновь. И улыбку, и интригу, и счастье. Как маску примерила. Я вовремя сказала заветное «да», без промедлений надела на палец мужа обручальное кольцо, с готовностью и словно в какой-то горячке принялась принимать поздравления и бесконечные пожелания. Громко смеялась, задорно танцевала. С прошлой жизнью расставалась. Без слёз. Все слёзы в ней же и оставила. Дала себе установку на долгую жизнь. Заставила поверить в непременную удачу. Максим был доволен. С удовольствием позировал фотографам, а я могла с уверенностью заявить, что с ним вместе мы смотримся ничуть не хуже, чем с мальчишкой.

Торжество закончилось глубоко за полночь. Гости всё никак не хотели расходиться, а музыканты утихать. Брачную ночь мы с Максом провели по разные стороны одной постели. Вымотались, устали, сил едва хватило на то, чтобы раздеться и принять душ. Не вспомнили о супружеских обязанностях и утром. Вместо этого принялись с детским азартом распаковывать подарки. В чёрной коробке с красным шёлковым нутром я обнаружила силиконовый фаллос и посмотрела на Максима с претензией. Подарок он перехватил и отправил в корзину для мусора прежде, чем я успела задать уточняющие вопросы.

— У моего брата своеобразное чувство юмора. — Пояснил, размахивая поздравительной запиской. — Под два метра вымахал, а ума так и не нажил. — По-доброму усмехнулся.

— Я не помню кого-то подходящего под это описание среди гостей.

— Ох, Наташенька, и в этом твоё счастье. К тому же, я его не приглашал.

— Невежливо с твоей стороны.

— Как видишь, отличиться он умудрился, даже не появившись. Брат не родной. Общаемся мы редко, но я этому, признаться, рад. Слишком разные, наверно. — Тягостно вздохнул Макс, коробку из-под подарка из моих рук забрал и отставил в сторону, а, раскрыв следующую, я едва сдержала рвущийся изнутри смех.

— Или у тебя много чокнутых братьев, или у меня есть повод задуматься. — Продемонстрировала аналогичный предмет, заставляя мужа закатить глаза и грозно выругаться.

Всего подобных коробок оказалось четыре. Кроме брата отличились друзья по институту, коллеги с последнего места работы и родной отец. В результате муж долго и упорно доказывал мне, что все эти подарки лишь неудачная шутка, не имеющая никакого отношения к реальности, а ближе к вечеру я была вынуждена признать, что верю ему беспрекословно.

Чуть позже и на переезд согласилась, и на отказ от работы, ведь жена должна заниматься домом, а не убивать собственные нервные клетки на работе. Я была готова попробовать, я была готова уступить. Я на горло себе наступить была готова, только бы что-то выгорело, получилось. И потому справилась, научилась, вышла победителем из непростой схватки с собственными амбициями. Могла смело претендовать на звание лучшей… жены, подруги, любовницы. Яркая, страстная, желанная, вызывала неизменную зависть его друзей и знакомых. Умная, красивая, уверенная в себе, снова и снова получала признание супруга. Результатом я оставалась довольна. Точно знала, что могу и хочу достичь большего. Я успела забыть, что значит зависеть, пресмыкаться. Я слишком легко вычеркнула прошлое из собственной жизни, и оттого очередной удар оказался для меня роковым.

Глава 26

— Знаешь, и всё-таки я тебя люблю. — Заявила я, глядя, как Максим мечется в поисках идеально подходящего галстука. Он на мгновение замер и неодобрительно покачал головой.

— Отличный вывод, и, я тебя уверяю, лучший подарок к четвёртой годовщине свадьбы. — Легко усмехнулся он и приблизился к туалетному столику, чтобы поцеловать меня в щёку. — Чем порадуешь дальше? Может, ещё пару тройку лет и мы можем вслух заговорить о детях?

— Никогда прежде не замечала, что этот вопрос стоит настолько остро. — Аккуратно ткнула его локотком в пах, а Макс руку мою придержал и предупреждающе покачал головой.

— Ну да, и что я измучился отвечать на бесконечные расспросы матери о внуках, ты тоже не заметила.

— Не заметила. — Поддакнула я, вытягивая шею, на которой вот-вот грозились сомкнуться заботливые супружеские пальцы.

— Тогда давай так: Наташа, я хочу детей. — Заявил Максим намеренно громко, заставляя меня рассмеяться.

— Всегда готова! — Отрапортовала я, а муж, моего воодушевления не разделяя, выдал приторную улыбку.

— Ты таблетки пьёшь.

— Твой упрёк прозвучал без должной скорби в голосе.