Лекции по истории древней церкви

скими епископами, и затем, что скажут те, которые не подписались? Подписавшие отвечали, что принуждения не было; Евсевий Дорилейский сообщил даже, что он читал самому папе в Риме постановление Константинопольского собора, и папа принял его. Из неподписавших Евсевий Анкирский сослался лишь на то, что хиротонии в Константинополе обходятся городам очень дорого, хотя и сам он был рукоположен тоже в Константинополе; Фалассий Кесарийский выразил согласие на сделанное определение. После этого сановники объявили, что из донесений (прошлого заседания) и сделанных епископами заявлений они усматривают, что Константинопольскому епископу по праву должна принадлежать власть рукополагать митрополитов в диоцезах Асийском, Понтийском и Фракийском. Епископы признали это правым судом, прося в то же время поскорее отпустить их с собора. Лукентий заявил, что Апостольский престол не должен подвергаться унижению в присутствии его представителей, и просил уничтожить, что постановлено было в предыдущий день в противность канонам, иначе легаты заявляют свой протест (si alias, contradictio nostra his gestis haereat). Заявление их оставлено было, по — видимому, без ответа.

История монофизитского спора после Халкидонского собора

Халкидонский собор, утвердив в своем вероопределении термины « » и « », дал для будущих времен догматическую формулу, значение которой для христологии может быть сопоставимо со значением никейского для триадологии. Но подобно тому как некогда определение Никейского собора не сразу вошло в общее церковное сознание, так теперь Халкидонская формула встретила очень много частью открытых противников, частью лиц, с сомнением относящихся к ее закономерности и целесообразности, да и на самом соборе она, как известно, прошла не сразу. Задачей дальнейшей истории должно было быть, в научно — богословском отношении, уяснение ее действительного смысла и устранение тех недоразумений, которые могли препятствовать ее принятию.

С одной стороны, отцы собора утвердили и подвергли анафеме тех, кто стал бы говорить о после единения. Но при этом не было разъяснено и доказано действительное аполлинарианское происхождение последнего термина и оставалось в то же время фактом, что это выражение, как принадлежавшее будто бы Афанасию, употреблял Кирилл. Явилась, таким образом, возможность и после собора для лиц, не желавших признавать значения за соборным определением, противопоставлять выражению , ссылаясь при этом на церковные авторитеты. С другой стороны, на соборе были оправданы лица, стоявшие некогда на стороне Нестория и сочувствовавшие ему, — Феодорит и Ива, и даже приняты в общение, правда, под условием решительной анафемы против Нестория, но в то же время без соответствующих разъяснений Феодоритом его собственной догматической точки зрения (чего он сам настойчиво требовал на соборе) и без полного ознакомления с делом Ивы по результатам прежнего следствия о нем (так как это было отклонено римскими легатами). Это давало повод сторонникам «единой природы» обвинять собор в несторианских тенденциях; несторианство они хотели видеть и в , и особенно в принятом собором томосе Льва, взявшего антиохийцев под свое покровительство; при этом несторианство и на деле могло существовать и без личности и имени Нестория, будучи обосновываемо на авторитете не осужденного Церковью Феодора Мопсуэстийского.

Очевидно, отнять у церковных сторонников подложной терминологии опору в церковном Предании можно было, лишь исторически доказав ее подложность. Это и было сделано ко времени царствования Юстиниана в особом сочинении, известном с именем Леонтия Византийского (Adversus falsa Apollinaristarum). Что касается подозрений и упреков в несторианстве со стороны противников Халкидонского собора, то несправедливость этих подозрений в отношении к православной Церкви с окончательной ясностью доказывалась фактом торжественного осуждения на Пятом Вселенском соборе родоначальника несторианства Феодора и тех произведений Феодорита и Ивы, которые действительно свидетельствовали о их близости к несторианству. Все видимые основания для отделения монофизитов от Церкви теперь устранялись, и в пределах собственно Греческой церкви монофизитство в своем первоначальном виде более не могло уже иметь успеха.

Монофизитский вопрос, отделение недовольных Халкидонским собором от Церкви, покровительствуемой государством, имел, кроме своей богословской стороны, еще весьма важное политическое значение. Христологические споры вообще сопровождались гораздо более серьезными следствиями в церковной и государственной жизни Востока, нежели споры триадологический и арианский в IV в. Результатом несторианского спора было образование национальной Сирийской церкви, нашедшей убежище в пределах Персидского государства.

Монофизитство же легло в основу четырех национальных исповеданий. Его приняла другая, оставшаяся в пределах Византийской империи, часть сирийцев, коптское население Египта, кроме того церкви Армянская и Эфиопская. Национальный и политический сепаратизм коренного населения в Восточном и Египетском диоцезах получал теперь подкрепление в религиозной жизни из — за Халкидонского собора, в неприязненных отношениях местных монофизитов к православным «синодитам» или «халкидонитам», которых они называли также «мелхитами», как поддерживаемых византийским императором. Не пользовавшиеся и ранее популярностью «ромеи» (византийцы) теперь оказывались и «гонителями веры». Вопрос о привлечении несогласных к единству теми или другими способами являлся поэтому одним из самых важных вопросов внутренней политики императоров. Некоторые из них ради унии с монофизитами готовы были пожертвовать собором. Но для Константинопольских патриархов отвергнуть собор значило бы отказаться и от утвержденных этим собором за ними прав (28–е правило); собор отстаивали ввиду этого даже те из них, которые, может быть, и не склонны были особенно сочувствовать его догматическому постановлению (Акакий). С другой стороны, за собор решительно стоял папа, так как с вопросом о его авторитете тесно связан был вопрос об авторитете Льва и его томосе. Вообще же всякого рода попытки уладить так или иначе дело с противохалкидонской оппозицией не могли вести к цели, пока оставались в силе указанные выше недоразумения. Когда же они были устранены, народные массы в Сирии и Египте, исповедовавшие монофизитство, вместе со своими руководителями настолько уже утвердились в своем антагонизме халкидонской вере, что даже ясные и, по — видимому, убедительные доказательства безупречности халкидонского 'а оказывались уже слишком поздними.

Монофизитство и разделение его на секты

Основное положение монофизитской христологии о двух природах до соединения и одной по соединении само по себе в своем буквальном значении представляло явную фактическую и логическую несообразность. Монофизитство исходило из глубокой веры в обязательность псевдо — Афанасиевой формулы и в ее спасительность как оружия против несторианства, которое усматривалось не только у антиохийцев, но и в томосе Льва и Халкидонском определении. Глубокий религиозный интерес, несомненно лежавший в основе монофизитской доктрины, абсурдной с точки зрения ее исторического происхождения, но апеллировавшей с самого начала не к разуму, а к вере, объясняет ее жизненность и успех монофизитского движения в народных массах. Но если родоначальник монофизитства Евтихий на соборе 448 г., во имя веры упорно отказывался вдаваться в рассуждения о природах Христа, дальнейшим последователям ереси нельзя уже было отказаться от этих рассуждений и пришлось считаться и с требованиями разума. Монофизитство выдвинуло потом целую плеяду весьма видных и высокообразованных богословов, постаравшихся так или иначе придать смысл основной монофизитской формуле.

Действительность полной человеческой природы во Христе, наряду с божественной, с совершенной ясностью выступает уже из евангельского повествования о Его земной жизни; Аполлинарий, учивший о неполной природе, был explicite осужден Церковью, и монофизиты отнюдь и не думали восстановить в этом отношении его учение. Отвергать прямо непререкаемый факт присутствия во Христе человеческой природы, веруя при этом в «единую» Его природу, было, и это очевидно, совершенно невозможно. Но можно было достигнуть цели — оправдание догмата о единой природе, — дав особое толкование этому факту. Во — первых, можно было человеческую природу в Христе, как соединенную с божественной, приблизить к божественной в качественном отношении, т. е. признать ее обожествленной в силу этого единения и отличающейся поэтому от природы других людей; признание во Христе такой природы не стояло бы в противоречии с учением о единой божественной природе. Но, во — вторых, можно было достигнуть той же цели и иначе, не настаивая на качественном отличии человечества Христа от природы других людей; нужно лишь, не отвергая всех человеческих свойств Его человеческой природы, отнять у нее активность, признать ее совершенно пассивным орудием Логоса, т. е. свести к нулю значение ее в количественном, так сказать, отношении. Оба эти пути были испробованы представителями монофизитства. В VI в. вопрос о свойствах плоти Христа разделил их на две враждебные одна другой партии: севириан («фтартолатров») и юлианистов («афтартодокетов»).

Решение вопроса в первом направлении было, по — видимому, в духе первоначального монофизитства и являлось более последовательным. Известно, что сам Евтихий колебался признать Христа единосущным нам по человечеству. Последователей строгого евтихианства на первых порах уже было, однако, очень немного, и в действительности уже ближайшие по времени представители монофизитов отреклись от Евтихия и даже анафематствовали его за учение о единосущии нам человеческой плоти Христа.

Оправдывавший Евтихия в 449 г. Диоскор разделял, может быть, его взгляды и в этом отношении. По крайней мере, в сохранившемся отрывке из его письма, писанного из Гангры, куда он был сослан после Халкидонского собора и где умер в 454 г., он не находит возможным называть кровь Христа единосущной крови людей по природе ( … ); как кровь Бога, она должна отличаться от тленной крови жертвенных животных, и от пепла рыжей телицы, и от крови прочих людей. Человеческим страстям Сын Божий, соделавшись человеком во всем, кроме греха и без изменения , приобщился не по природе, а по благоволению ( , ). Но, по — видимому, Диоскор не был последовательным в проведении этих взглядов.

Монофизитский преемник Диоскора Тимофей Элур (451–460, 460–475 в ссылке сначала в Гангре, потом в Херсоне, 476–477 — снова в Александрии), некогда близко стоявший к Кириллу, потом бывший пресвитером в клире Диоскора, прямо отвергал иносущие плоти Христа в сравнении с нашей, желая быть верным, по крайней мере по букве, Кириллу, который принял выражение о «единосущии» в исповедании антиохийцев. В написанном в Херсоне сочинении против Халкидонского собора и папы Льва Элур рассуждает, что так как Слово Божие родилось от жены, заимствовав тело из общей нашей человеческой природы или сущности , то и называется единородным и единосущным нам ; но само по себе Его тело не может, тем не менее, быть названо природой или сущностью, как у других людей, так как Христос родился по превышающему естество божественному домостроительству . Если бы Он был человеком по природе , Матерь Его не могла бы остаться Девой при Его рождении. «Природа» Христа поэтому едина, а именно — (природа есть) одно лишь Его Божество, хотя Он и воплотился непреложно; плоть Его не есть природа или сущность, но лишь «закон домостроительства» . Очевидно, Тимофей единосущным нам согласился признать Христа, лишь имея в виду заимствование Им Своего человечества от Матери; но ввиду сверхъестественного Его рождения он склонен был считать это человечество уже отличающимся от нашего, как соединенное с божеством Логоса. Во всяком случае, в 476 г., когда он возвращался из ссылки и в Константинополе к нему обратились местные евтихиане, он не захотел иметь с ними общения и осудил Евтихия за учение об единосущии нам Христа.

В Антиохийском патриархате в V в. самым видным противником Халкидонского собора выступил и в качестве практического деятеля, и в качестве богослова — писателя (на сирийском языке) Филоксен, или — Ксенай. Родом он был из Тагала, учился в Эдесской школе еще при Иве (t 457 г.). Петром Гнафеем был поставлен епископом в Иераполь, или Мабуг, в 485 г., приняв при этом Энотикон. В интересах монофизитов он вел потом борьбу с Флавианом Антиохийским (498–512), пользуясь расположением императора Анастасия, который приглашал его в 499 и 506 гг. в Константинополь; по устранении, с помощью Сотириха Кесарийского, Флавиана с престола в 512 г. председательствовал на соборе, избравшем в патриархи Севира. При Юстине в 519 г. сослан сначала в Филиппополь, потом в Гангру, где умер около 523 г. насильственной смертью (от удушения дымом). Как писатель Филоксен считается одним из лучших представителей сирийской литературы. С его именем известен выполненный — впрочем, лишь по его поручению — перевод Св. Писания на сирийский язык. Сам он комментировал Евангелие, оставил 13 речей о христианской жизни аскетического содержания (Budge, 1894), ряд писем (ср.: Vaschald, 1902), литургические произведения, правила монашеской жизни и сверх всего этого ряд догматико — полемических сочинений. Произведения его (всех до 80–ти числом) пока изданы лишь отчасти. Как богослов он пользовался впоследствии большим уважением как в Сирийской церкви, так и в Армянской. Против Евтихия и он высказался уже в самом начале своего епископства, в письме к императору Зенону в 485 г. по поводу обвинений его в евтихианстве. И впоследствии, в письме к телладским монахам из ссылки (519–521) он разъяснял, что Воплощение отнюдь не было призрачным, что Христос вкушал пищу не так, как делали это явившиеся Аврааму и Лоту ангелы, а действительно и телесно. Но наряду с этим он развивает мысли, сходные частью с высказанными Тимофеем Элуром и заставляющие видеть в нем предшественника учения Юлиана Галикарнасского (если только он уже сам не принял участия в споре последнего с Севиром). И став человеком, Логос совершил это, как Бог, преестественно , человеческим немощам Он подвергся за нас свободно, а не по необходимости, так как стоял выше природы. Он называется Сыном человеческим, но только как Сын того нового (первого) человека, какой был до грехопадения, поскольку Он принял и душу, и тело такими, какими они были до греха Адама. Страсти или немощи были присущи Ему не по природе, а по домостроительству. В человеке по падении можно различать: 1) природу (душа и тело), 2) грех и 3) наказание за грех — страсти и смерть. Будучи чуждым греха, Христос не мог иметь в своем человечестве и следствий греха или терпеть наказание за грех: Его человечество не таково, как у других людей, и то, что другие претерпевают по естественной необходимости, Он претерпевает лишь по особому соизволению Своей божественной воли.