Леонид

В зал бесшумно вошел Президент. Сел рядом с Александром Трофимовичем на узорную скамью.

– Я иногда прихожу сюда один, когда нужно принять важное государственное решение. Эти глаза, эти лица не дают мне ошибиться.

Александру Трофимовичу казалось, что лицо Президента напоминает запечатленные лики. Со временем его лицо появится среди русских князей и царей. Он будет стоять, облаченный в драгоценные одеяния, и вокруг его головы воссияет нимб.

– Я пригласил вас сюда, Александр Трофимович, чтобы сделать вам предложение. Оно делается в присутствие этих великих мужей, которые по-прежнему состоят на службе у Государства Российского. Недавно я учредил пост вице-президента, и этот пост остается пустым. Я прошу вас занять этот пост.

– Я? – изумился Александр Трофимович, – Этот пост?

– Государство Российское переживает трудный период. Извне нас окружили могущественные враги. Изнутри государство точат ненавистники. Со мной все может случиться. Не хочу, чтобы мои деяния пошли прахом. Не хочу, чтобы те, кто придет после меня, отдали Крым. Не хочу, чтобы наша армия убежала из Сирии, как она убежала из Афганистана. Чтобы снова пилили русские ракеты и подводные лодки. Чтобы государственным языком стал английский. Мне нужен человек на посту вице-президента, который продолжит мое дело. Дело укрепления Государства Российского. Я выбрал вас. Вы жертвовали жизнью за Россию. Вы русский офицер, для кого дело чести и судьбы защищать Государство. К тому же, вы сопричастны чуду. Ваше чудесное спасение указывает на то, что вы угодны Богу. Принимайте мое предложение.

– Но я же не сведущ! Я авиационный наводчик, и, понимаете, те муравьи с капельками черного солнца! Я выходил на связь с позывным «Сапсан»! Что я знаю об управлении государством? Пусть роза превращается в звук, но этого мало. У меня нет опыта, нет влияния. Хочу вам сказать, в, детском доме был забор, крашенный в синий цвет, и в траве звенел кузнечик. Я его никогда не видел, а только слышал чудесный стрекот! Я не способен! Я ошеломлен, не знаю, что ответить!

– Я высказал мое намерение в виде просьбы. Но это приказ. Вы офицер, я ваш Верховный Главнокомандующий. Выполняйте.

– Но я не справлюсь! У той лодки оленьи глаза!

– Выполняйте, – произнес Президент. Его мягкое лицо стало жестоким. В голубых прозрачных глазах появилась тьма. – Вам в помощь будет приставлена женщина. Журналистка президентского пула. Она прекрасно знает аппаратные игры, расклад политических сил, имеет обширные связи. Не торопясь, она откроет вам политические секреты. У вас первые месяцы не будет серьезной работы. Только представительские функции. Праздники, конгрессы, парадные заявления. Желаю удачи, Александр Трофимович, – Президент коснулся руки Александра Трофимовича, словно передал ему часть своей власти. Поднялся и вышел. Александр Трофимович остался в Грановитой палате, под непомерным давлением сводов, среди русских святых и подвижников.

Вернувшись в кабинет, Леонид Леонидович Троевидов вызвал к себе журналистку кремлевского пула Лану Сергеевну Порфирьеву. Усадил в кресло, милостиво, улыбаясь, оглядел ее красивое молодое лицо с тонкой переносицей и серыми глазами, высокую шею с ниткой жемчуга, вырез темно-изумрудного платья, из которого чуть выглядывали незагорелые груди.

– Лана Сергеевна, вы знаете, я выделяю ваши публикации, которые появляются после моих поездок по стране. Вы прекрасно передали атмосферу, которая царила на встрече с коллективом Челябинского трубопрокатного завода. «Музыка русских сфер» – так вы описали грохот, скрежет и вой громадного цеха. «Балет машин» – так вы увидел движение множества механизмов, которые гонят раскаленный лист и гнут из него громадную трубу. Это прекрасно.

– Спасибо, Леонид Леонидович. Благодаря вам, я узнала страну, познакомилась со многими интересными людьми, – Лана ответила улыбкой, которая показалась Леониду Леонидовичу слишком лучистой и не позволяла угадать, о чем была мысль, промелькнувшая на ее лице.

– Я вызвал вас, Лана Сергеевна, не для того, чтобы пригласить в очередную поездку. Хотя эта поездка будет в Саров, где разрабатываются новые виды ядерных боеприпасов, работает цвет нашей науки. Моя цель в другом.

– Очень хочу быть вам полезной, Леонид Леонидович.

– Вы уже знаете, что моим приказом назначен вице-президент. Это сделано для укрепления нашей политической системы. Придает ей дополнительную степень защиты, если под Президентом вдруг закачается кресло.

– Мне кажется, ваше кресло прочно, как никогда, Леонид Леонидович – улыбка Ланы была все так же ослепительна.

Леонид Леонидович подумал, что с этой улыбкой хорошо рекламировать любой товар, даже такой сомнительный, как новоявленный вице-президент.

– Вице-президент Александр Трофимович Верхотурцев, военный, герой, получил контузию в Сирии, абсолютно неопытный в политике. Поработайте у него пресс-секретарем. Введите его в политику. Познакомьте с политическим процедурами, с влиятельными людьми.

– Вы отправляете меня в ссылку, Леонид Леонидович? – огорчение Ланы было мнимым, это почувствовал Леонид Леонидович. Это его позабавило.

– Не все ж вам, Лана Сергеевна, описывать аплодисменты, которыми встречают Президента. Перед вами откроются новые горизонты, быть может, путь в большую политику.

– Что же я должна делать?

– Быть поводырем, чтобы вице-президент не упал в яму. Водить его среди рытвин и ухабов, знакомить с элитой. Присматривать, чтобы его не обманули, ни вовлекли в какую-нибудь сомнительную историю. Тотчас появятся охотники соблазнить, очаровать его, настроить против Президента. Вы должны деликатно предупреждать его и, если возникнут сложности, обращаться ко мне. Я приду на помощь.

– Сумею ли я? С этим лучше справится Антон Ярославович Светлов, или, как его у нас называют, Светоч. Он тонко чувствует заговоры и вовремя их предотвращает.

– У него свой диапазон, – сухо ответил Леонид Леонидович. – Вам же, Лана Сергеевна, надлежит приступить к работе. Я вас больше не задерживаю, – приказал Леонид Леонидович, глядя вслед уходящей Лане, на ее стройные ноги и высокие каблуки.

Глава десятая

Лана Порфирьева родилась в Петербурге. Из окна ее дома был виден ампирный собор, окруженный оградой из трофейных турецких пушек. Этот собор заглядывал в ее детскую кровать, смотрел своими темными, недвижными глазами. Собор смотрел на нее, когда она за старинным письменным столом готовила уроки, старательно выводила в тетради буквы. Он смотрел из тумана, из солнечной лазури, из серого ливня, из мягкого снегопада. Собор смотрел, когда умирала бабушка и в бреду, бормотала стихи из «Медного всадника», потом лежала на столе, где Лана когда-то вписывала буквы в тетрадке.

Когда Лана в Университете изучала русскую литературу, ей казалось, что русские художники, воспевающие Петербург, писали о ней. О ней было пушкинское: «Сиянье шапок этих медных, насквозь простреленных в бою». О ней был гоголевский «Невский проспект», на который она выходила с Литейного и шла в шелестящей толпе, пока не блеснет впереди игла Адмиралтейства. Это ее водил Достоевский по каменным лабиринтам своих романов. Ей посвящал плачущий стих Мандельштам: «Я приехал в мой город, знакомый до слез». О ней в час расставания писал Блок: «С белой площади Сената тихо кланяюсь ему». О ней Гумилев восклицал: «И за мостом летит на меня всадника длань в железной перчатке». А изысканный Агнивцев вопрошал: «Скажите мне, что может быть приятней дамы петербургской».

В Петербурге у нее случился первый роман. На третьем курсе она влюбилась в преподавателя, читавшего курс русской истории. С ним она пережила страшную и прекрасную ночь, когда пригласила обожаемого человека к себе домой, и собор смотрел, как она, босая, в слезах, идет в ванную, и ее провожают мужские глаза.

Преподаватель, столь блестяще излагавший потаенный русские смыслы: «Учение о Русской мечте», «Пасхальный смысл русской истории», «Явление Русского чуда», «Россия – ковчег спасения», после всех этих восхитительных откровений, после чудесной ночи с туманным собором, преподаватель уехал в Америку и там навсегда исчез.