Леопард на солнце

Мало-помалу зрение возвращается к нему и он различает сидящего напротив, в таком же кресле, Мани Мосальве, только что из ванной, с падающими с волос каплями, завернутого в банный халат. В распахе халата виднеется рукоять револьвера – он держит его под мышкой, на голом теле. В руке у него бутылка холодной «Кола Роман», он предлагает адвокату другую. Голос Мани звучит не как обычно: более тускло. Немногие слова, которые он произносит, падают ударами молота. Адвокат соглашается выпить газировки и осматривается вокруг, пока Мани встает за бутылкой. «Мы в номере перворазрядного отеля, и нас оставили здесь наедине», – мысленно говорит он себе, стараясь освоиться.

В других ситуациях общение Мендеса и Мани бывало легким. Дружеским, лишенным напряжения и выжидательного молчания. Сегодня все иначе. Мани не спешит продолжить беседу, и адвокат Мендес молчит. Он предпочитает выждать. Секунды капают одна за одной, тяжкие и медлительные, цепляясь за стрелки часов.

Погрузившись в кресло, Мани нарочито растягивает молчание, пока оно не становится невыносимым, он не выказывает и тени желания сломать лед, словно испытывая выдержку адвоката. Тот понимает все это и старается не утратить спокойствия: глубоко дышит и пьет маленькими глотками. Мани тоже пьет «Кола Роман». Наконец адвокат заговаривает первым.

– Скажи мне, в чем дело, – говорит он. – Ты велел доставить меня сюда.

– Дело в Алине Жерико, – отвечает Мани, и у адвоката екает сердце – его подозрение подтверждается. «Да, дело щекотливое, – думает он. – Одно неосторожное слово, и ты покойник».

– Алина Жерико в порядке, – отваживается он сказать, заставляя свой голос звучать почти естественно.

– Может, она и в порядке, но она не со мной. Она покинула мой дом в день смерти Нарсисо Баррагана. И вместе с моим еще не рожденным ребенком. Она сняла квартиру и переехала в нее. Известно ли вам, доктор, кто помог ей снять эту квартиру?

– Да, мне это известно, да и тебе тоже, ты ведь приказал своим людям не спускать с нее глаз день и ночь. Я помог ей найти квартиру. И еще купить мебель, и шторы, и все, что нужно на кухне… Я сделал это, потому что она просила меня об этой любезности. Потому что она мне сказала, что ее желание – жить подальше от тебя, чтобы защитить своего ребенка.

– Неделю назад Алина дала обед в снятой квартире. Известно ли вам, доктор, кто на нем присутствовал?

– Ее сестры с мужьями, и я. Подавали жаркое из цыплят, картофельное пюре, зеленый салат и пиво. Я сказал что-нибудь новое для тебя?

– Три дня назад вы, доктор, летали самолетом из Порта в столицу. На вас был шерстяной деловой костюм…

– Да. А несколько раньше, утром, я был в хлопковом костюме. Я переоделся в доме Алины. Я должен был помочь ей подписать контракт об аренде, а после этого у меня не было времени вернуться к себе в отель перед поездкой… Нет, Мани, я не любовник твоей жены. Не строй иллюзий: она оставила тебя не ради меня. Будь оно так, тебе достаточно было бы убрать меня с дороги… Дело гораздо серьезней, и тебе это известно. Солнце-то пальцем не закроешь.

Вновь молчание расползается по комнате, холодное, как изморозь на бутылках с красной газировкой.

Адвокату Мендесу всегда было нелегко справляться с темпераментом Барраганов и Монсальве, особенно, когда они в раздражении. И одержимы ревностью, как Мани в настоящее время.

«Пожалуй, больше я не увижу дневного света», – думает Мендес и пытается посмотреть в окно. Но ему мешают задернутые гардины. Он останавливает взгляд на большой картине в голубых и бледно зеленых тонах, – ковер и обивка мебели в номере тех же цветов. На картине он видит парусник, чересчур статичный, несмотря на волны, и думает, что она плохо написана. Он следит за взглядом Мани Монсальве – глаза Мани неподвижно устремлены в одну точку на ковре, словно он ждет, что шерстинки ковра подрастут. Адвокат видит, как по груди Мани все еще катятся капли воды, он задерживает взгляд на выглядывающей из халата деревянной рукоятке. Мендес думает: «Пожалуй, он сейчас выхватит это оружие, и мне конец». Его не удивляет эта мысль. Его удивляет, что этого до сих пор не произошло.

Адвокат Мендес – земляк Барраганов и Монсальве, только его предки были белыми, а Монсальве и Барраганы происходят от аборигенов. Его дружба с обеими семьями возникла еще до начала войны между ними. Когда они ввязались в нелегальную торговлю и у них пошли нелады с законом, адвокат Мендес почувствовал себя обязанным помочь им – каждой семье в свою очередь – ввиду старых уз солидарности. С каждым днем их доходы преумножались, множились и их судебные тяжбы, и адвокат раз от разу все больше увязал в их защите. Он много раз хотел выпутаться и не мог, потому что, сам того не предполагая, сел в поезд без обратного билета. Оказавшись в браке без права на развод равно с Барраганами и с Монсальве, он потратил свою молодость и часть зрелых лет на изнурительную работу: оставаться в живых, сохраняя выверенное равновесие и скрупулезную беспристрастность перед лицом обоих кланов.

Он знает, что его физическая неприкосновенность до известной степени защищена древними законами обеих семей, предписывающих беречь жизнь адвокатов противной стороны, так же, как жизнь женщин, стариков и детей. Адвокат твоего врага – символ его защиты не от тебя, а от внешнего мира – неприкосновенен согласно законам войны внутренней. Плохо только, что нет закона, запрещающего каждой семье ликвидировать своих собственных адвокатов. По обвинению в предательстве, например. И именно это сейчас произойдет. Для человека пустыни нет худшего предательства, чем коснуться его жены.

Когда Алина Жерико обратилась к нему за поддержкой, чтобы начать жить отдельно от Мани Монсальве, адвокат Мендес предвидел с полной ясностью события сегодняшнего дня – именно такой разговор и именно такое чувство покорности перед лицом смерти, которое в конечном счете не что иное, как внезапная усталость от жизни – предвидел так, словно все это заранее показали в теленовостях.

Было очевидно, что такой человек, как Мани, и в мыслях не допускает возможности, что другой мужчина, приблизившись к его жене, не окажется в ее постели. К тому же его возмутил, расстроил и оскорбил ее недавний уход. Все это было ясно адвокату с самого начала. Но не помочь Алине и ее будущему ребенку избежать проклятия чуждой им войны – такое было не в его характере. Так что выбирать ему не пришлось.

Теперь уж ничего не поделаешь. «Все идет как по писаному», – думает он, поудобнее усаживается в кресле, поправляет галстук и возвращает себе устойчивость. Он пребывает в мире со своей совестью. Он не тронул и волоска Алины Жерико. Он не сделал ей ни малейшего намека.

Хотя… Зачем лгать самому себе в час великой правды… Он не сделал этого не потому, что ему этого не хотелось, а потому, что она не дала ему повода. Также из уважения к ее беременности… и кроме того, из страха перед Мани Монсальве. Его отношения с Алиной не выходили за границы простого приятельства, основанного на профессиональных делах, что верно, то верно. Но в основном потому, что она так себя поставила. Адвокат улыбается. «Сейчас я поплачусь жизнью за нечистые помыслы», – мучительно думает он. Мысль эта кажется ему забавной, и он дает ей другое направление: «„Пожелал жены ближнего? Смертная казнь!„Звучит, как заголовок из желтой прессы».

В свою очередь Мани, погруженный в мучительные сомнения, беспокойно ерзает в кресле. В глубине души он понимает, что адвокат говорит правду. И что его проблема – не проблема рогов. Уж лучше бы оно было так, всего-то и надо было бы убрать соперника. Но нет, все куда глубже, куда серьезней. С одной стороны его утешает, что не надо убивать друга всей жизни, с другой стороны, он не может смириться с тем, что справиться с его несчастьем потрудней, чем прострелить чью-либо голову. Он спорит сам с собой, мысленно поворачивая монету то одной стороной, то другой, раз за разом бросая ее в воздух, чтобы рассмотреть сперва решку, потом орла, снова решку и снова орла.