Лерик

Месяц поспешно извинился, Полунин тут же его извинил.

За ширмами в спальне стояли две кровати, а над ними на потолке изображен был такой пейзаж: между скалистых лесистых берегов пенный поток, а вверху тонкий мостик.

– Вот, понимаете вы, какой тут замысел?
– спросил притворно-весело Полунин.
– Нет?.. Смотрите же... Две враждебные территории - вот и вот (он указал на кровати); поток времени их разделяет; однако... на всякий случай имеется все же мостик! Иногда он действует.

И тут же, взяв под руку, Полунин повел Месяца в другой угол обширной спальни и указал на другой пейзаж на потолке.

– Лебеди на пруду... ясно видите? Опять замысел. Вот два, скромно отдыхающие на зеленом берегу, старые, утомленные жизнью... Это - я и моя жена. А вот трое, лебедята - два недалеко от берега - Марочка и Лерик, вам известные, а третий отплыл вдаль - Кирилл. Адвокат, вы слышали? Мог бы карьеру сделать, у меня есть связи, однако... не захотел.

Показал все-таки комнату, которую он для него приготовил, показал и комнату Марочки, комнату Лерика. Пока все они были пусты и только краской пахли.

– А это - ванная... Хотел, чтобы сей Рафаэль курносый мне здесь на стене богиню изобразил, - отказался, боится, что у него нехорошо выйдет... А вот кухня... А вот кладовая... а вот...

И долго еще он водил его по дому и, как человек, для которого дорога каждая мелочь, раз она продумана им самим, показывал водопроводы, и краны рукомойников, и душ, и трубы отопления в стенах, в то время как в городишке кругом топили соломой, камышом и кизяками.

За обедом прислуживала чахлая, слабая, как былинка, но в очень громких башмаках горничная. Должно быть, Полунин привык уже однообразно жаловаться гостям на ее худобу, - пожаловался и Месяцу.

– Вот, даже и ущипнуть не за что: скелет музейный... А вам известную Лушу супруга ко мне не пускает, - боится.

Потом, точно спохватившись, Полунин строго заговорил о любви:

– Я скажу вам, что такое в сущности, в субстанции своей, любовь, хотите?

Конечно, Месяц хотел. Полунин сделал очень долгую паузу, в продолжение которой неподвижно и строго глядел в глаза Месяца своими треугольными глазами, и, наконец, сказал медленно:

– Любовь... это... добро! Вот! И тут все. Я пожилой уж человек, я пришел к этому путем опыта целой жизни, а вы получайте это как готовенькое, как итог, из ко-то-ро-го... Вы еще юноша, вы из итогов можете еще делать новые выводы и новые итоги, а я уж нет - пас. Любовь - это... добро!.. Ясно?.. Объяснения нужны?

Месяц еще не начинал любить - некогда было, и ему было все равно: добро так добро. Он согласился сразу.

После обеда Полунин читал ему свои стихи, в которых часто не соблюдал рифмы, и когда Месяц заметил это вслух, предводитель осерчал так, что сплошь покраснели треугольные щеки, а глаза стали круглые, и звонко захлопнул тетрадку.

Месяц сконфуженно извинился - Полунин извинил, но сказал все-таки, что поэзия - свободный порыв чувства и дар богов, а рифма - удел бухгалтеров и тупиц.

Говорили потом о городишке.

– Вы о нем так плохо не думайте, - строго глядел на Месяца Полунин, это город богатый. Не смотрите, что он грязен и прочее, здесь оч-чень много оч-чень богатых людей!.. Он в чумарке, каналья, ходит, и картуз у него неопрятный, - козырек надорван, тому подобное, - однако... у него тысяч триста в банке!.. Прасолы. Когда-то гурты гоняли... Любители, конечно, абсо-лютного dolce far niente...* Тут ведь думали провести линию лет пятнадцать тому назад, и вот сии богачи испугались, - железной дороги испугались, я не шучу: чтобы свистать да жуликов возить?.. Отклонили!.. Но когда проведут здесь новую линию и вокзал будет не как теперь за пятнадцать верст, а в самом городе (есть такой проект) - тогда вы посмотрите, что здесь будет!.. Дом я напрасно здесь строю? Очень хорошо-с!.. Об этом мне жена беспрестанно твердит, и даже... поссорились, но, однако... время покажет, что я был прав.

______________

* Сладостного безделья (итал.).

В окно видно было, как напротив, посреди грязи, прислонясь к плетню боками, два коротконогих мужика, охватив огромный круг черного подсолнуха, точили его понемногу, как воробьи; должно быть, тоже говорили о чем-нибудь скучном.

И в этой улице, и в этих людях, и в расписных плафонах полунинского дома почуялась вдруг Месяцу вечная тщета человеческих усилий, очень остро почуялась, по-молодому, а почему - он и сам не знал.

Полунин же, глядя на него по-прежнему строго, говорил:

– Предположим, что человек, во всех отношениях порядочный, подозревается в каких-нибудь гнусностях, тому подобное - он имеет право протестовать гласно, не правда ли?

– Я думаю, - сказал Месяц, улыбнувшись недоуменно.

– Конечно, особой бравады мысли тут нет, - заметил Полунин, - а только... Я вам должен сказать, что нисходить до понимания и восходить к пониманию - это вещи разные, хотя цель и одна... Ясно?.. Вы - попович? Извините, что я так просто.

– Нет, не попович... Сын чиновника, - сконфузился Месяц.

– Мелкого, до титулярного... Так вот... в ваши годы, или немного старше, я служил тогда в дипломатическом корпусе, и от меня многого ждали. Я не скажу, что я не оправдал бы надежд, но, однако... я теперь не на своем месте не по своей вине - и жена моя, зная это, не может мне этого простить... И всем жалуется... Вам?..

– Мне? Нет... не слыхал.

– Не успела еще, но-о... не скроет... Впрочем, она - дивный человек, и голова у нее золотая... Забудем об этом... Вы не пьете? Очень хорошо делаете... Современная молодежь вообще... этим похвалиться не может...

И выпил сам.

Потом, прокашлявшись и глядя строго, говорил с растяжкой:

– Из моих товарищей двое занимали даже видные государственные посты, но... сановники сии были прохвосты, хапуги, пустоболты... Пустота, конечно, иногда удобна, а там - большей частью всегда, - понятно вам?.. Ну-те-с, вот... а я - личность, я - подававший блестящие надежды... рекомендуюсь: не оценен и не понят, не оценен, потому что не понят, - и все.

Он выпил большую рюмку, крякнул и добавил!

– Впрочем, это к делу не относится: забудем.

Потом посмотрел на Месяца еще строже и еще добавил:

– Но-о... вы еще очень молоды, сударь мой, и... как бы это выразиться поглаже... не одного со мной круга... да.

Когда прощался с ним после обеда, Полунин был любезно важен, передал ему письмо для жены, запечатанное серебристым сургучом, пожелал успехов в занятиях с Лериком, даже вышел на крыльцо провожать и, указывая на фигурные клумбы кругом, проговорил привычно:

– А это английский сад... Разбивал специалист-jardinier*, Иван Афанасьев из Харькова... Всего лучшего, мой друг. До свиданья!