Лермонтов и Москва. Над Москвой великой, златоглавою

Пятигорск

Бештау с горы Машук. Фото В. Вельской

Возвратимся в летние месяцы 1825 года. Известный ученый-литературовед Виктор Андроникович Мануйлов (1903–1987), составитель и главный редактор «Лермонтовской энциклопедии», а также «Хронологической канвы жизни М.Ю. Лермонтова», отмечает под рубрикой «1825 год»: « В начале лета.Лермонтов впервые на Кавказе, в Пятигорске. В списке посетителей и посетительниц Кавказских вод в 1825 году по июль под № 54–62 числятся: «Столыпины: Мария, Агафья и Варвара Александровны, коллежского асессора Столыпина дочери из Пензы. Арсеньева Елисавета Алексеевна, вдова поручица из Пензы, при ней внук Михайло Лермонтов». «Лермонтовская энциклопедия» сообщает, что родной брат бабушки Лермонтова Александр Алексеевич Столыпин (как отмечено выше, адъютант А.В. Суворова в 1795–1997 гг.) с женой Екатериной Александровной Столыпиной и с дочерьми летом 1825 года одновременно с Лермонтовым и Е.А. Арсеньевой были в Горячеводске (Пятигорск). Поэт слушал рассказы брата бабушки о походах Суворова, о мужестве и героизме русских солдат.

А вот и слово самого Лермонтова о незабываемом для него лете 1825 года:

«Запись 1830 года, 8 июля. Ночь. Кто мне поверит, что я знал уже любовь, имея десять лет от роду?

Мы были большим семейством на водах Кавказских: бабушка, тетушки, кузины. К моим кузинам приходила одна дама с дочерью, девочкой лет десяти. Я ее видел там. Я не помню, хороша собою была она или нет. Но ее образ и теперь еще хранится в голове моей; он мне любезен, сам не знаю почему. Один раз, я помню, я вбежал в комнату; она была тут и играла с кузиною в куклы: мое сердце затрепетало, ноги подкосились. Я тогда ни об чем еще не имел понятия, тем не менее это была страсть, сильная, хотя ребяческая; это была истинная любовь: с тех пор я еще не любил так. О! сия минута первого беспокойства страстей до могилы будет терзать мой ум! И так рано!.. Надо мной смеялись и дразнили, ибо примечали волнение в лице. Я плакал потихоньку без причины, желал ее видеть; а когда она приходила, я не хотел или стыдился войти в комнату. Я (боялся) не хотел говорить об ней и убегал, слыша ее названье (теперь я забыл его), как бы страшась, чтоб биение сердца и дрожащий голос не объяснил другим тайну, не понятную для меня самого. Я не знаю, кто была она, откуда, и поныне мне неловко как-то спросить об этом: может быть, спросят и меня, как я помню, когда они позабыли; или тогда эти люди, внимая мой рассказ, подумают, что я брежу; не поверят ее существованью – это было бы мне больно!.. Белокурые волосы, голубые глаза, быстрые, непринужденность – нет; с тех пор я ничего подобного не видал или это мне кажется, потому что я никогда так не любил, как в тот раз. Горы Кавказские для меня священны… И так рано! В десять лет! о, эта загадка, этот потерянный рай до могилы будут терзать мой ум!.. иногда мне странно, и я готов смеяться над этой страстию! Но чаще – плакать».

Эльбрус при восходе солнца. Картина М.Ю. Лермонтова

Каменные громады Кавказа, с годами нисколько не меняясь, хранят в своем вечном очерке образы, обрисованные Лермонтовым. Я вспоминаю, как, возвращаясь в Москву из Махачкалы, мы выбирали, каким поездом нам ехать: через Кизляр или через Минводы? Выбрали тогда второй вариант, надеясь посетить лермонтовские места. Уже сам вечерний вокзал в Минеральных Водах повеял нам в лицо теплой свежестью близких гор. И весь вокзал предстал каким-то воздушным зданием, украшенным тонкими витыми колоннами. А в душе сами собой зазвучали тут же сочиненные стихи:

А поезд стал на отдых На станции Минводы. Обжег лицо и плечи Горячий южный вечер. И сказочным казалось Сияние вокзала…

Кисловодск. Лермонтовская площадка. Фото В. Вельской

В гостинице Минвод мы переночевали и поутру с первой электричкой отправились в Кисловодск. Мы полюбовались старой южной архитектурой городских зданий, отведали в прекрасно обустроенном каптаже [1] минеральной водички и отправились берегом местной речки Ольховки в горы. Горный пейзаж предстал перед взором в охристых и терракотовых тонах. Мы решили взобраться на скалу, где происходила дуэль Печорина и Грушницкого, рассказанная Лермонтовым в повести «Княжна Мери»: «Вот мы взобрались на вершину выдавшейся скалы; площадка была покрыта мелким песком, будто нарочно для поединка. Кругом, теряясь в золотом тумане утра, теснились вершины гор, как бесчисленное стадо, и Эльборус на юге вставал белою громадой, замыкая цепь льдистых вершин, между которых уж бродили волокнистые облака, набежавшие с востока. Я подошел к краю площадки и посмотрел вниз, голова чуть-чуть у меня не закружилась; там внизу казалось темно и холодно, как в гробе; мшистые зубцы скал, сброшенных грозою и временем, ожидали своей добычи…»

1

Сооружение по выводу подземных вод на поверхность.

Грустная память о Поэте сопровождала нас, когда мы возвращались по той же тропинке. И вдруг я увидел… горностая! Очаровательная мордочка зверька с блестящими глазками наблюдала за нами из-за камня. Коричневая шкурка под цвет окружающих гор покрывала невероятно гибкое и необычайно длинное тельце на коротких лапках. Горностай обогнул камень, за которым он скрывался, словно для того, чтобы дать нам возможность еще раз полюбоваться своим грациозным изяществом во всей красе, и исчез, оставшись в памяти навсегда.

Глава 2 «И арфы шотландской струну бы задел…»

На запад, на запад помчался бы я, Где цветут моих предков поля, Где в замке пустом, на туманных горах, Их забвенный покоится прах… М.Ю. Лермонтов. 1831 г.

Москва смотрит на Эдинбург глазами Лермонтова. Эдинбург смотрит на Москву глазами Томаса Лермонта. Для большей убедительности такого утверждения обратимся к далекой истории. Известно, что предком М.Ю. Лермонтова был шотландский бард Томас Рифмач, живший в XII веке. То, что он был бардом – слагателем и исполнителем песен, да еще и носил прозвище Рифмач, говорит о том, что история в его лице преподносит нам поэта. Его звали еще Честный Томас, ибо он никогда не говорил ни слова лжи. А вот его другое имя – Томас Лермонт из Эркольдуна (ныне город Эрлстоун в Шотландии). Два великих шотландца – писатель Вальтер Скотт и поэт Роберт Бернс – упоминают Томаса Лермонта (ок. 1220 – ок. 1290) как реальную личность, персонаж кельтского фольклора, который говорил и писал на среднеанглийском языке. Имя свое Томас Лермонт подарил через века русскому поэту.

Шотландские легенды рисуют Томаса Лермонта как непревзойденного поэта, певца и музыканта, обладавшего еще и даром провидца. Все вышесказанное говорит в пользу прямого наследования замечательных качеств шотландского предка Честного Томаса великим русским поэтом. Разве можно найти хотя бы слово лжи в стихотворениях «Смерть поэта» или «Бородино»? И разве не отличает абсолютная честность и искренность все другие лермонтовские творения? Русского поэта сближает с поэтом-шотландцем еще и то обстоятельство, что дар поэта был присущ Михаилу Лермонтову в соединении с дарованиями художника и музыканта.

Произведения Лермонтова иллюстрировали многие известные художники. В их числе такие мастера живописи, как И.Е. Репин, М.А. Врубель, Л.О. Пастернак, К.С. Петров-Водкин, И.Я. Билибин и другие. Я не стану перечислять здесь имена всех иллюстраторов, более или менее правдиво передавших в своих рисунках характеры героев Лермонтова. Назову лишь жителя Владикавказа Владимира Владимировича Лермонтова (1899–1974), дальнего родственника великого поэта. В.В. Лермонтов очень гордился своим общим с поэтом предком стольником Юрием (Евтихием) Петровичем Лермонтовым (ум. 1708). Он сотрудничал с известным, основанным в Москве еще в 1835 году журналом «Живописное обозрение», на страницах которого помещал свои иллюстрации к «Герою нашего времени», поэмам «Демон», «Мцыри», «Боярин Орша», «Измаил-Бей».

Еще об одном талантливом мастере, В.В. Топоркове, поведал мне его родственник и наш современник сотрудник Минздрава, государственный советник РФ 1-го класса, москвич Александр Александрович Топорков. «Наши корни, – рассказал он, – из верхнедонского казачества, в селе Хмелинец Липецкой области, близ города Задонска. Недаром наш художник В.В. Топорков так отлично иллюстрировал раннюю поэму М.Ю. Лермонтова «Кавказский пленник», где есть такие строки:

Беда беспечным казакам! Не зреть уж им родного Дона, Не слышать колоколов звона!..

Но лучшим иллюстратором своих собственных литературных шедевров следует признать самого Лермонтова. Дошедшие до нас великолепно выполненные им пером и чернилами, а также карандашные и акварельные этюды, а подчас и целые живописные полотна великого поэта заставляют признать его безусловный дар замечательного художника.

Кроме того, Лермонтов, безусловно, провидец. Если Томас Лермонт среди своих пророчеств точно предсказал смерть шотландского короля Александра III 19 марта 1286 года, то его гениальный русский потомок всего в 16 лет от роду напишет в Москве стихотворение «Предсказание» (1830), в котором предугадает и падение царизма в России, и разрушительные последствия революции:

Настанет год, России черный год, Когда царей корона упадет; Забудет чернь к ним прежнюю любовь, И пища многих будет смерть и кровь; Когда детей, когда невинных жен Низвергнутый не защитит закон; Когда чума от смрадных, мертвых тел Начнет бродить среди печальных сел, Чтобы платком из хижин вызывать, И станет глад сей бедный край терзать; И зарево окрасит волны рек: В тот день явится мощный человек, И ты его узнаешь – и поймешь, Зачем в руке его булатный нож: И горе для тебя! – твой плач, твой стон Ему тогда покажется смешон; И будет все ужасно, мрачно в нем, Как плащ его с возвышенным челом.