Лермонтов. Исследования и находки(издание 2013 года)

В Пятигорске была своя аристократия, свое светское общество. Кроме того, съехались аристократы петербургские и московские. Очень скоро в этом кругу пошли разговоры о том, что Лермонтов — человек опальный, что его выслали из Петербурга за неумение вести себя и вот здесь, в Пятигорске, он снова острит и стремится играть роль и первенствовать.

С особенной злобой отзывалась о Лермонтове влиятельная среди пятигорской знати генеральша Мерлини. Как теперь выяснилось, она была агентом III Отделения и действовала сообща с жандармом Кушинниковым.

Отношение к поэту в кругу пятигорской знати становилось все хуже и хуже. Враги искусно вели интригу, стараясь натравить на Лермонтова кого-нибудь из его знакомых. Пробовали подбить на это молодого офицера Лисаневича. Говорили, что Лермонтов шутит над ним зло и обидно, что офицеру неприлично терпеть это. Уговаривали его вызвать Лермонтова на дуэль, «проучить».

Лисаневич отказался.

— У меня рука не подымется на такого человека, — сказал он.

У Мартынова поднялась. Человек самовлюбленный, обидчивый, ограниченный, Мартынов быстро поверил клеветническим слухам. Что именно говорили ему в эти дни об отношении Лермонтова к нему или к его семье, в точности неизвестно. Но цель была достигнута: Мартынов пришел в бешенство и затаил злобу.

Вечером 13 июля, выходя из гостей, Мартынов остановил Лермонтова и, придравшись к тому, что Лермонтов рисовал на него карикатуры, вызвал его на дуэль.

15 июля 1841 года [1060] на склоне Машука, недалеко от Пятигорска, Лермонтов был убит…

«Поприще великое могло ожидать его, — восклицал Гоголь. — Никто еще не писал у нас такою правильной, прекрасной и благоуханной прозой… Готовился будущий великий живописец русского быта…» [1061]

1060

27 июля по новому стилю.

1061

Н. В. Гоголь. Полн. собр. соч., т. VIII. М., Изд-во АН СССР, 1052, с. 401–402.

«…Содержание, добытое со дна глубочайшей и могущественнейшей натуры, исполинский взмах, демонский полет — с небом гордая вражда — все это заставляет думать, — писал Белинский, — что мы лишились в Лермонтове поэта, который, по содержанию, шагнул бы дальше Пушкина» [1062] .

Словно продолжая мысль Белинского, Алексей Максимович Горький писал: «В стихах Лермонтова начинают громко звучать ноты, почти незаметные у Пушкина, — это жадное желание дела, активного вмешательства в жизнь» [1063] .

1062

В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. XII, с. 84–85.

1063

А. М. Горький. История русской литературы. М., Гослитиздат, 1939, с. 160.

Еще при жизни Лермонтова критика, стоявшая на охранительных позициях, объявила талант Лермонтова «протеистическим», собирательным, заключающим в себе отголоски чужих влияний, отказывала ему в оригинальности. В противовес этому прогрессивная критика и широкая публика, вслед за Белинским и Чернышевским, воспринимали поэзию Лермонтова как явление глубоко самобытное.

С годами афористические строки лермонтовских стихов все больше входили в повседневную и литературную речь. Не раз заострял ими свои полемические статьи Владимир Ильич Ленин, цитируя строки из посвящения «А. О. Смирновой», из «Демона», стихотворения «Журналист, читатель и писатель», из «Думы» [1064] . Томик Лермонтова лежал у него в ссылке возле кровати рядом с Пушкиным и Некрасовым, и, как пишет Надежда Константиновна Крупская, Ленин часто перечитывал их по вечерам. Говоря о своей любви к Лермонтову, Н. К. Крупская вспоминала:

1064

В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 2, с. 432; т. 6, с. 166; т. 8, с. 371; т. 13, с. 88.

«Владимир Ильич также любил Лермонтова, но тоже как-то „стихийно“. Привлекала нас в молодости д[олжно] быть смелость и сила чувства, которые так ярки у Лермонтова» [1065] .

9

Одна из величайших заслуг Пушкина перед русской литературой заключается в том, что он сблизил книжный — литературный — язык с живой народной речью. Следуя Пушкину, Лермонтов шел в этом же направлении. Белинский восхищался его «полновластным обладанием совершенно покоренного языка, истинно пушкинскою точностию выражения» [1066] .

1065

М. Ф. Hиколeва. Михаил Юрьевич Лермонтов. Жизнь и творчество. М., Детгиз, 1956, с. 290.

1066

В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. IV, с. 545.

Высоко ценил язык Лермонтова А. П. Чехов. «Я не знаю языка лучше, чем у Лермонтова, — говорил он по поводу „Тамани“. — Я бы так сделал: взял его рассказ и разбирал бы, как разбирают в школах, — по предложениям, по частям предложения… Так бы и учился писать» [1067] .

Действительно, простота и содержательность повествования доведены в «Тамани» до высочайшей степени совершенства. Сюжет развивается стремительно. Каждое слово точно и необычайно многозначительно.

1067

С. И. Щукин. Из воспоминаний об А. П. Чехове. — См. в сб.: «Чехов в воспоминаниях современников». М., 1960, с. 463.

«„Герой нашего времени“, — отмечал Чернышевский, — занимает немного более половины очень маленькой книжки… Прочитайте три, четыре страницы… сколько написано на этих страничках! — И место действия, и действующие лица, и несколько начальных сцен, и даже завязка — все поместилось в этой тесной рамке» [1068] .

«При мне исправлял должность денщика линейский казак, — пишет Лермонтов на первой странице „Тамани“. — Велев ему выложить чемодан и отпустить извозчика, я стал звать хозяина — молчат; стучу — молчат… что это? Наконец из сеней выполз мальчик лет четырнадцати.

1068

Н. Г. Чернышевский. Полн. собр. соч., т. II. М., Гослитиздат, 1947, с. 466–467.

„Где хозяин?“ — „Не-ма“. — „Как? совсем нету?“ — „Совсим“. — „А хозяйка?“ — „Побигла в слободку“. — „Кто же мне отопрет дверь?“ — сказал я, ударив в нее ногою. Дверь сама отворилась, из хаты повеяло сыростью. Я засветил серную спичку и поднес ее к носу мальчика: она озарила два белые глаза. Он был слепой, совершенно слепой от природы».

В этой повести Лермонтов изобразил людей бесстрашных, сильных, свободных. И каждая деталь этого сотканного из намеков повествования подчеркивает их любовь к свободе, к вольной, независимой жизни. Даже такая подробность, как украинская речь слепого.

Черноморское казачество происходит из Запорожской Сечи. Украинская речь слепого напоминает читателю о том, что люди, живущие над морским обрывом в Тамани, — потомки вольных запорожцев. В конце повести Лермонтов снова вскользь намекает на это: тот, кого зовут Янко, — удалец, бесстрашно переплывающий ночью через бурный пролив, — «острижен по-казацки». Ему везде дорога, «где только ветер дует и море шумит».

О «вольной волюшке» поет героиня повести. И все ее поведение — «быстрые переходы от величайшего беспокойства к полной неподвижности», — ее «загадочные речи», ее «странные песни», сравнения ее с русалкой, с ундиной, самое название которой происходит от латинского слова «unda» — «волна», — все это создает образ, как волна, неуловимый и вольный. Недаром Лермонтов изобразил эту девушку на фоне изменчивого морского пейзажа.

«…внизу с беспрерывным рокотом плескались темно-синие волны. Луна тихо смотрела на беспокойную, но покорную ей стихию…»

Это в начале повести. Дальше:

«Между тем луна начала одеваться тучами, и на море поднялся туман; едва сквозь него светился фонарь на корме ближнего корабля; у берега сверкала пена валунов, ежеминутно грозящих его потопить».

«Передо мной тянулось ночною бурею взволнованное море, и однообразный шум его, подобный рокоту засыпающего города, напомнил мне старые годы, перенес мои мысли на север, в нашу холодную столицу. Волнуемый воспоминаниями, я забылся…»