Леший. Четвертые врата

– Отчего так?

– Так лежала она у входа, места там мало, чтобы спать. Значит, стояла в проеме двери. Может, кого встречала, может, провожала. Это, как бы, во-первых. Дальше, мне вот интересно, что ей делать ночью в ларьке? Не молодая вроде, по ночным свиданкам бегать. И не бомжиха какая, своя квартира у неё имелась. Я с соседями, конечно, не для протокола, но побалакал. Газетчицу нашу вечерком видели возращающуюся с работы. Значит, потом она вернулась. Зачем? 

– Зачем?

Михаил Сёменыч, отпил из бокала и взялся за вторую печеньку.

– Тебе интересно, майор, ты и узнавай. А мне через две недели на пенсию. У меня по всем данным это бытовое возгорание, а бабулька нечаянно там оказалось. Дело я закрою. Сам кумекай. Если хочешь, переводи в отдел и работай. А я тянуть это дело буду все две недели, уйду, тогда и забирайте.

– Ты мне данные на неё запиши.

Участковый, вытер рука об руку, полез в стол, вытащил папку, достал листик и выписал на него данные старушки-газетчицы.

Кондрат, бумажку взял, кивнул участковому и поднялся.

Михаил Семёныч снова взялся за кружку, громко швыркнул.

– Майор, там если дело брать будешь, в нем только оговорочка, не хотелось нам все это раскручивать. Ненужное, пустое. Так вот, чуть дальше от места, визиточка была, чуть подпаленная, но пластик толстый, на ней данные. Может к делу оно не имеет отношения. Вот только я чувствую, что имеет. Визиточку, я подобрал, так, на всякий случай.

Участковый встал, прошел к шкафу у стены, немного порылся. Вернулся к Кондрату и протянул пластиковую карту.

На чуть потемневшем пластике хоть и были зауглены первые буквы, но точно угадывалось имя – Бадмаева Номин.

Глава 16

Черепец Любовь Тихоновна, продавщица из газетного киоска, проживала на улице Смирнова, буквально через дорогу от парка. Удобно, рядом.

Кондрат вывернул в квадрат девятиэтажек. Детская площадка была пуста. Да и кто выпустит детей в такую погоду на улицу. Дождь продолжал моросить. 

– Кондрат!

Леший обернулся.

Еши выскочил из машины и устремился к нему.

– Следишь?

– Не хочу пропустить отъезд.

– Я не поеду за Номин, – спокойно сказал Кондрат.

Еши пожал плечами.

– Может, и не поедешь. Но может, узнаешь, что у неё произошло. Мне, правда, нужно знать.

Кондрат остановился, поежился, и холодно сообщил пареньку:

– А мне, правда, не нужно знать, что там происходит с малознакомой мне Номин. И, вообще, ты, сколько её знаешь? Месяц, два. Уверен, что она не психическая?

– Не похоже.

– Отчего ж, всякое бывает.

– Та старушка, в парке…

Ох, что б этого, Еши! Вот не надо, не надо Кондрату знать, что связывает журналистку со старухой из парка. Но ведь он сейчас начнет рассказывать. Начнет вываливать на Лешего совершенно не нужную тому информацию. А майор не имеет никакого желания это слушать, не хочет он заниматься девчонкой. Своих заморочек хватает. Не желает он все это в одну кучу валить. 

–… Номи была у неё. После разговора с газетчицей, она ездила в полицию, в Первомайский отдел.

Кондрат нехотя посмотрел на Еши. «Что б, ты провалился!», злобно мелькнуло у него в мыслях. Вслух, устало, спросил:

– Откуда ты знаешь?

– Я возил Номин.

– И в полицию тоже?

– Да.

«Вот почему я не увидел её машины», – подумал Кондрат. 

Они свернули к третьему подъезду. Обычная дверь, без привычных кнопок и домофонов. С объявлениями на старой, неровно висевшей доске. С надписями, рванными, полустертыми. Старый дом с длинными узкими окнами. Со старыми людьми, живущими в нем. В кубике новых девятиэтажек он выглядел сгорбленным, потерянным. 

Еши открыл дверь. Прошел к лифту. Это был еще тот лифт, со створками за железной решеткой, которую нужно раздвинуть, а потом дернуть за веревку с помятым колокольчиком, издавшим совсем не звонкое – дзынь, дзынь – глухой звук. Сверху раздалось скрежетание, казалось, весь дом вздрогнул от движения лифта.

– Не нужно, она на втором – лучше пешком, – произнес Леший. Ни лифт, ни дом не внушали доверия. По его Кондратовскому мнению, такие дома давно нужно было снести и выстроить твердокаменные, новые, со всей коммуникацией и техникой. 

Иногда он заводил такие разговоры дома. Тетушка на это была не согласна. И на подобные высказывания отвечала всегда резко, ответа не слушала: «Кодя, это наша история, памятники старины! Подремонтировать, подлатать, где-то что-то подменить. Но сносить! Безбожно! Нельзя сносить историю, нельзя уничтожать то, что напоминает о прошлом. Потому что без прошлого не может быть будущего. Тебя не может быть!»

Может она и права. Вот только власть имущие, скорее всего, разделяли больше мнение Лешего, нежели тетушкино. И дома достаивали свой век без ремонтов, в ожидании, когда же их посчитают непригодными для жизни и снесут к едрени матери. Пока такого решения не было, и, дом был вполне обитаем. 

Однако поднявшись на второй этаж, Кондрат усомнился в собственных мыслях и идеях относительно дома. Из трех квартир, на площадке второго этажа, на молодых людей черными глазками смотрели хорошие бронированные железные двери. М-да уж, хорошо нынче пенсионеры живут. Отчего Кондрату пришла мысль, что на площадке живут только пенсионеры, он не знал. Возможно, от мрачного вида дома, а может от того, что именно в нем находилась квартира Любовь Тихоновны. А может и первое и второе.

Нужная дверь была опечатана.

Кондрат позвонил в семьдесят третью квартиру, ту, что была справа от квартиры, погибшей. Он нажал кнопку звонка пять раз, прежде чем послышался щелчок замка, и дверь приоткрылась на длину цепочки.

– Хто? – спросил дедовский голосок. С внутренним удовольствием Леший отметил, что не ошибся: в доме и, правда, в большинстве своем проживали старики. 

– Майор Леший. Первомайское РОВД. Можно с вами поговорить?

– О чем? – недоверчиво смотрел через щель дедок – низенький, чуть сгорбленный, в толстом банном халате. На ногах старичка пушистые серые тапки.