Лесин и немедленно выпил

– А эстрада современная? Как там ее называют – поп-музыка…

– Все голоса у всех певцов одинаково мерзкие, но мерзкие у каждого по-своему. Я поэтому легко их на слух различаю.

– А новый старый гимн России тебе как? Хороша музыка?

– Музыка хороша в высшей мере и не исполнена, а приведена в исполнение.

– Что ж, Веня, пора, видимо, и заканчивать. Еще пару вопросов – и перестану тебя мучить. Твой главный порок?

– Любовь к несбыточным мечтаниям, например, побыть бабой недели полторы. Или года два евреем.

– Твое любимое междометие?

– Мое любимое междометие «увы», но я замечаю, что с последнего времени оно становится нецензурным.

– Твое жизненное кредо?

– Не замечать за собой ничего дурного.

– Спасибо, Веничка. Тебе пора. Прощай.

– Прощай. Веревку и мыло я найду.

Примечание 2010 года.

Написано и опубликовано, если мне не изменяет память, году в 1995-м. То есть еще в самой «Независимой газете», а не в ее книжном приложении «Экслибрис». Впрочем, я в конце 90-х, когда «Экслибрис» уже был, много печатался именно в «НГ». Стараниями Павла Белицкого и Виктории Шохиной. Спасибо им и привет. А в начале и в середине 90-х, кстати, – стараниями Сергея Федякина, тогда моего преподавателя по Литинституту. И ему – спасибо и привет.

Конец примечания.

Примечание 2016 года.

Умер Паша Белицкий. Какие уж теперь приветы?

Конец примечания.

По трамвайным рельсам К 65-летию В. Ер

Метро «Новослободская». Лучше «Менделеевская». Дальше – по Новослободской улице, от центра. Потом до пересечения с трамвайными путями и направо. Ну, и как положено, как в песне у Яны Дягилевой: По трамвайным рельсам. До площади Борьбы. А там – трамвайная развилка, маленький скверик. Скверик, как закуток. И две небольшие скульптуры. Одна – Веничке Ерофееву (персонажу поэмы Венедикта Ерофеева «Москва – Петушки»), вторая – той, к кому он, персонаж, ехал из Москвы в Петушки. Девушке с косой от затылка до попы, девушке, которая не девушка, а баллада ля-бемоль мажор и волхвование…

Завтра исполняется 65 лет со дня рождения писателя Венедикта Ерофеева. Юбилей. Завтра многие газеты о нем напишут. Того, что творилось пять лет назад, не будет, конечно. Не будет телемарафона (хотя одну передачку по «Культуре» обещают), не будет символического поезда от Москвы до Петушков и символической же установки памятников – Ему и Ей. Веничке на Курском вокзале, балладе ля-бемоль мажор – в Петушках. В 1998 году юбилей Венедикта Ерофеева чуть было не перекрыл юбилей Высоцкого – по размаху, по купечеству.

Дефолт спас. Пир во время валютной чумы получился. Поэтому на многое, самое пошлое, денег не хватило. Весь московский бомонд отправился тогда в Петушки, на спецпоезде, с телекамерами. Или на телевидение: передача шла чуть ли не круглые сутки.

Мы поехали на кладбище. На Новокунцевское. А не на Новокузнецкое, где, как из книги в книги повторяет любимый и уважаемый мной Владимир Бондаренко, якобы похоронен Ерофеев. Повторяет, а потом извиняется: опять, дескать, из-за нехватки времени или других каких технических мощностей, не исправил, но уж в следующем издании… Я терпеливо жду. Потому что все и должно так быть – медленно и неправильно. Чтобы не загордился человек.

Так вот мы поехали тогда на кладбище, встретили там подлинных «ерофеевцев», очень хороших людей. Как известных, вроде Натальи Шмельковой (см., в частности, ее книжку «Последний дневник Венедикта Ерофеева»), так и не очень. Но очень и очень хороших. С простой закуской, недорогой водкой, добрыми разговорами. А не исключительным, необоримым и всепоглощающим желанием влезть в телевизор. Слава любой ценой – так я называю подобные штуки. И очень не люблю.

А люблю тихий московский сквер, где в минувшее воскресенье не было почти никого. Несколько фотографов (тоже, по-моему, из газет), молодая печальная женщина, сидевшая неподалеку. Местный алкаш и очень хороший русский писатель, фамилии которого не назову, потому что он, как и мы, был при исполнении. Ну, мы-то только фотографировали, а он еще и опрашивал местных тинейджеров. Кому, дескать, памятник-то? Никто не знал. Местный алкаш, правда, сказал замечательно. Памятник, мол, известному алкоголику, который сейчас живет в Америке. Если бы все было так хорошо! Венедикт Ерофеев родился в 1938-м, в том же году, что и Высоцкий. Умер на десять лет позже, в 90-м. В 1998 году был первый и, наверное, последний широкоформатно отмечавшийся его юбилей. Ну и хорошо. Памятники тогда довольно быстро убрали – мешали они жителям. Несколько лет назад их, памятники, приютил замечательный московский сквер. Куда не грех сходить любому, в ком теплится еще хоть немного человеческого. И лучше не завтра, в юбилей, когда может нагрянуть туда кто попало, в том числе и с телекамерами. А когда душа пожелает. Ближайший продуктовый магазин неблизко, так что лучше приготовиться заранее. Ну и не мусорить, конечно.

А очень хороший русский писатель не стал с нами пить. Потому что даже очень хорошим русским писателям приходится служить в ежедневных газетах, а не наслаждаться унылой порой, очей очарованьем.

Все правильно, и все, в сущности, хорошо, и, может быть, нас даже не убьют за то что мы гуляли по трамвайным рельсам.

Примечание 2010 года.

Написано и опубликовано (в «Экслибрисе»), по всей видимости, к 65-летию со дня рождения Ерофеева, т. е. в октябре 2003 года. Упомянутый писатель – Евгений Попов. Бондаренко, кажется, неточность исправил.

Конец примечания.

С веселым ужасом Венедикт Ерофеев и горбачевская антиалкогольная кампания

Две даты. Одна вытекает из другой. Вытекает, как слезы. Да, впрочем, и даты печальны. 20 лет назад, 17 мая 1985 года, был опубликован знаменитый горбачевский антиалкогольный указ, 15 лет назад, 11 мая 1990 года, умер писатель Венедикт Ерофеев. А заболел он все в том же 1985 году.

С Указа началась и Перестройка, принесшая Ерофееву первую публикацию на родине, первую книжку, первые интервью, прижизненную славу. Посмертная, может, и будет лет через сто или двести, но шумные (относительно) юбилеи отгремели, памятник (он мне все больше и больше нравится) на площади Борьбы стоит, музеи действуют. В 2008-м будет Ерофееву 70 лет, но того, что было в 1998-м, полагаю, уже не повторится. Ни телемарафона, ни символической электрички от Москвы до Петушков. И дело тут, конечно, не в очередных выборах (ну о каких, простите, выборах может идти речь, если электричка, если Курский вокзал, если Венедикт Васильевич Ерофеев?), дело в том, что время ушло, и мы, современники, подлинного ерофеевского триумфа не застанем.

Что до меня, так я рад тому, что хоть электричка еще ходит. Пусть уже и не пускают просто так на перрон, и выпивать там запрещено, в электричках. Так ведь и раньше, при большевиках, в год Великого Юбилея, контролеры ходили, да и с пьянством боролись.

Не все, наверное, и знают, что за Юбилей. 1970-й год, 100 лет со дня рождения Владимира Ильича Ленина. Действие поэмы «Москва – Петушки», по всей видимости, происходит как раз в 1969-м, накануне. Точных привязок к датам, кроме указанного Юбилея, в тексте нет, разве что воспоминания о 20-летии и 30-летии лирического героя (соответственно, 1958 и 1968 годы). Героя зовут Венедикт Ерофеев, он очень похож на автора. А действие и впрямь – 68-й, 69-й, может, – 70-й.

Дорога до Петушков долгая, без выпивки осатанеешь. Я ведь тоже с группой пьющих филологов ездил туда. И не раз. И не с официальным, конечно, юбилейным поездом, а в частном порядке. Народ (Ерофеева, понятное дело, не читавший) все реалии подтверждает. Мало того, Веничка (персонаж) ночью спал в подъезде, а до того приехал из Лобни. На Савеловский вокзал. Пошел к Курскому. По дороге, разумеется, подвыпил. До Курского не дотянул. Мы пробовали реконструировать его путь – самый, по-моему, интересный – от Савеловского вокзала до Курского. Увы, точно установить его невозможно, все почти улицы переименованы, дома снесены, Москва загажена рекламой и прочим непотребством, изменилась до невозможности. Подъезд тот и вовсе: канул в небытие, а если и есть, то сквозь железную дверь не проникнешь, и дом, если опять же есть, скорее всего нежилой.

Четверо, и у каждого классический профиль. Они еще на Красной площади Веничку настигли. Помните? «Они приближались – по площади, по двое с двух сторон… „– Ты от нас? От НАС хотел убежать?“ – прошипел один и схватил меня за волосы и, сколько в нем было силы, хватил головой о кремлевскую стену…» А в подъезде – догнали окончательно и убили. «Они даже не дали себе отдышаться – и с последней ступеньки бросились меня душить, сразу пятью или шестью руками, я, как мог, отцеплял их руки и защищал свое горло, как мог. И вот тут случилось все остальное: один из них, с самым свирепым и классическим профилем, вытащил из кармана громадное шило с деревянной рукояткой…» Ну, и в горло, конечно. А теперь великолепная четверка учредила там, небось, какое-нибудь ООО «Четыре профиля» или что-то в том же роде. Хотя, думаю, в годы Ельцина полегли и они – в бандитских разборках. А кто теперь там – бог ведает…