Лесная быль. Рассказы и повести

— Спать пора, — брюзгливо сказал он, — работать завтра надо и дальше ехать… со зверинцем.

Уютно устроившись под тёплым одеялом, с барсом в объятиях, я долго ещё слышала голоса.

И опять наутро под возгласы «хайр, хайр!» мы с барсом скрылись за поворотом тропинки. Он уже сразу занял своё место на луке седла. Сытый и весёлый, он то смотрел вниз, то ласково покусывал меня за палец, но не мурлыкал.

— Когда большой будет, так «хр-хр» делать будет, — объяснил Атамкул. — Как гром греметь будет, а сейчас он бала [10] , говорить ещё не умеет.

10

Бал'a — ребёнок.

Вдруг лесничий, ехавший впереди отряда, сдержал лошадь и поравнялся со мной. Он нервно теребил редкую рыжеватую бородку и смотрел в сторону.

— Софья Борисовна, — начал он, — я передумал э… чёрт… я вам сто рублей отдам, а барсёнка беру себе.

— Я, Сергей Ильич, барсами не торгую. Вы его купить отказались, а теперь он мой.

— Вот как! — лесничий чуть не задохнулся от ярости. — Так знайте, дерзкая девчонка, я его у вас отберу! Так что лучше не спорьте! Иначе… — он сделал паузу. — Постойте, куда вы?! С ума сошли… постойте!

В этом месте ущелье разделилось надвое, и весь отряд уже повернул налево и скрылся из глаз. А я, пришпорив лошадь, во весь дух понеслась по правому рукаву, не думая, куда это меня приведёт. Долина делала резкий поворот, триста метров — и меня уже не было видно. Ещё километр бешеной гонки, и я сдержала лошадь и прислушалась: погони нет. Но всё-таки надо быть осторожной. Я схватила оглушённого скачкой барсёнка на руки и прижала к себе:

— Не отдам тебя! Ни за что! Ты мой, Арстанка!

Арстан засунул мне мордочку под подбородок и вздохнул. Ясно, он хотел остаться со мной. Я вынула чашечку, бутылку и напоила его, чтобы он не запищал. Потом осторожно свернула влево — к речке, в густые кусты орешника и облепихи. В этом месте на каменистой тропинке копыта не оставляли следов, и погоня, а я в, ней не сомневалась, должна была проскакать мимо.

Привязав лошадь, с Арстанкой на руках я пробралась обратно к самой тропинке и удобно устроилась под густым кустом наблюдать.

Действительно, не прошло и десяти минут, как на тропинке раздался топот. Ехал лесничий и с ним Атамкул. Я радостно привстала: Атамкул мой друг, он меня защитит. Но тут же опять спряталась за кустом: в этом месте лошади шли шагом, и я расслышала голос Атамкула:

— Не беспокойся, хозяин. На что он ей, отдаст! Барс твой будет.

— Так вон оно что! — слёзы выступили у меня на глаза. — Ну и не надо, без Атамкула обойдусь! Пускай только вернутся, — поедем с тобой дальше вдвоём, не пропадём, Арстанка.

Прошло не меньше часа. Наконец снова послышался топот, погоня возвращалась, но уже шагом.

— Сама вернётся! — донёсся голос лесничего. — Ночь не поспит, день не поест — вернётся! Завтра барс мой будет.

Я погрозила ему вслед кулаком.

— Ночь не посплю, день не поем, а барс мой будет!

Через несколько минут я снова сидела на лошади.

Вдвоём с Арстанкой по незнакомым горам мы отправились искать дорогу в Арслан-Боб.

Тропа всё поднималась вверх. Ореховый лес сменился арчовым, а часа через два пути я сообразила, что надо было внизу настрелять диких голубей, которые в арчовом лесу не водятся. У меня в запасе была только бутылочка молока для барса.

Ночь застала нас на перевале, под самыми снегами, и обещала быть очень холодной на голых камнях. Для лошади я, расставаясь с весёлой зелёной долиной, нарвала большую вязанку травы. Но воды у нас не было ни капли, а к ручью, шумевшему внизу, в пропасти, нечего было и думать спускаться.

— Тебе ещё не так плохо, — сказала я лошади, — ты закусишь, Арстан попьёт, а вот мне ни выпить, ни закусить нечем. — Я расседлала лошадь, растёрла ей спину пучком травы и привязала к дереву. Потом осмотрелась. В одном месте скала нависала над маленькой площадкой, а на ней лежала большая, совершенно сухая старая арча. Я всмотрелась внимательнее. В этом месте скала не только наклонилась, в ней была ещё выбоина — маленькая пещерка на двух-трёх человек, а огонь на площадке мог защитить ночлежников не хуже запертой двери.

Я втащила в пещеру седло, разостлала потник и уложила барса. Он, видимо, устал и лёжа спокойно следил, как я собирала и подтаскивала к самой пещерке сухие сучья. Разложив костёр, я положила с одной его стороны чурбан и, сунув под лежащий ствол арчи крепкий сук, подняла конец его и навалила на этот чурбан. Теперь конец бревна возвышался над костром и, разгоревшись, должен был гореть всю ночь. Пещера наполнилась теплом и светом. Правда, немного и дымом, но на это мы не обижались. Нам было тепло и уютно.

Арстанка по своему обыкновению смотрел на огонь, положив на передние лапы круглую мордочку. Я со вздохом потуже затянула пояс и получше разостлала потник. Днём я выспалась на привале, чтобы ночью сторожить, вот только поужинать бы…

Ночь была тёмная, а свет костра делал её ещё темнее. В полосе света виден был только бок лошади, а когда ветки не трещали, слышались её мерное дыхание и аппетитный хруст пережёвываемой травы.

Далеко внизу, по камням, шумел ручей. Барс прихрапывал, я перекладывала ружьё с колена на колено, тёрла глаза и уже подумывала, не вздремнуть ли, так, совсем немножко…

И вдруг… в свете костра я увидела, как что-то длинное, гибкое прыгнуло из темноты и опустилось на спину лошади, Раздался крик, страшный, какого я никогда не слыхала. Это кричала моя бедная лошадь. Ещё и ещё раз крикнула она, забилась, стараясь встать на дыбы, и вдруг тяжело упала на тропу. И тогда в наступившей внезапно и потому ещё более угрожающей тишине послышалось чьё-то ворчание, низкое, глубокое. Ружьё у меня в руках точно окаменело, и сама я тоже. «Наестся и уйдёт?.. Испугается костра? И ведь их обычно двое, где же второй?»

Ворчание перешло в громкое мурлыканье: зверь был доволен. На костёр и на меня он, видимо, не обращал внимания.

И вдруг…

Конечно, так и должно было случиться — у меня за спиной раздался жалобный писк. Мурлыканье разбудило барсёнка, и он бросился к выходу из пещеры.

Не сводя глаз со страшной группы около арчи, я схватила барсёнка и сунула его в мешок из-под травы. Поздно. Круглая голова отделилась от трупа лошади и повернулась в мою сторону. Я машинально всматривалась в чёрные полосы на лбу и белую оторочку ушей — совсем таких же, как у Арстанки. В свете костра ярко блестели глаза жестоким зелёным огнём.

Я сама не сознавала, что делаю. Как во сне подняла ружьё, прицелилась. Костёр бил прямо в глаза, но те страшные точки горели ярче.

Я нажала курок. В пещерке раздался такой грохот, будто скала свалилась мне на голову. Оглушённый барсёнок пискнул и затих. Или я оглохла и не слышу его писка? Я продолжала стоять на одном колене, с ружьём в руках, как в момент выстрела.

Там, у дерева, не слышно ни малейшего движения. Голова больше не поднималась, глаза не блестели. Костёр тускнел, а у меня не было силы выйти и поправить его.