Лесная невеста

Зимобора пробирала дрожь от такой близости к виле, а сама Младина рассматривала его с пристальным любопытством, видя насквозь все его прошлое, настоящее и будущее и выискивая там ответы на какие-то свои, только ей открытые вопросы. Душа холодела, а глаза восхищались ее чарующей красотой, бьющей в самое сердце. Аромат ландышей кружил голову. Зимобор был во власти ее чар и ощущал себя не больше мотылька, которого девушка рассматривает, посадив на ладонь.

– Что же, обидела тебя сестра? – спросила Младина, и Зимобор вспомнил, как здесь оказался.

– Это не она! – Он решительно тряхнул головой. – Не знаю, княгиня это придумала или Секач, но не Избрана. Она не могла.

– А ты откуда знаешь? – Младина лукаво, с прищуром посмотрела на него, и ему стало стыдно. С кем он собрался спорить? Ведь перед ним – та, что знает гораздо больше, чем может знать кто бы то ни было из людей.

– Так это все-таки… она? – внезапно охрипшим голосом спросил Зимобор. Он раньше не задумывался о том, как сильно любит сестру, но при мысли, что все-таки Избрана обрекала его на смерть, вся его прежняя жизнь рушилась. Он любил ее по-своему не меньше, чем отца, и неужели ему предстоит сейчас потерять и ее? Лучше бы тогда она умерла, а он мог с чистым сердцем ее оплакать…

Но Младина не ответила, только повела бровью.

– И что же ты, хочешь назад к ней идти? – спросила вила.

– Воевать, значит? – Зимобор потер лоб, пытаясь собраться с мыслями. – Перед могилами общих предков родную кровь проливать? Отец меня с Той Стороны проклянет!

– Не хочешь – не надо! – легко согласилась Младина и снова улыбнулась. – Можно ведь и по-другому своего добиться, необязательно лбом ворота выбивать. Не хочешь драться – отступи. Отойди, помани за собой, замани к себе, усыпи – и делай что хочешь. Не хочешь воевать с сестрой – оставь ее, а созреет – сама упадет. Я тебе другую дорогу укажу.

– Какую?

– Помнишь, отец ваш двадцать лет назад с полотеским князем Столпомером воевал?

– Как не помнить!

Во время полотеского похода, очередного, но отнюдь не единственного, Зимобор был еще слишком мал, но он вырос среди воспоминаний бояр и старых кметей о «последней войне за волок» и хорошо знал, о чем идет речь. Рубежи между землями смолянских и полотеских кривичей проходили между верховьями Днепра и Западной Двины. Через волоки, которыми соединялись их притоки, можно было попасть с одной большой реки на другую, а также через Ловать – на Волхов и через Ладогу выйти к Варяжскому морю. Оба князя, смолянский и полотеский, испокон веков пытались захватить власть над порубежьем. Двадцать лет назад война между молодым князем Велебором и совсем еще юным Столпомером едва не кончилась полным разгромом последнего. Князь Велебор не только захватил волоки междуречья, но чуть было не взял и сам Полотеск. Столпомер почти в одиночестве бежал, и долгое время в Смолянске вообще не знали, жив ли он. Дивнинская земля лежала перед смолянским князем беззащитная, но пришла осень, дороги развезло, с юга поползли пугающие слухи о хазарах… А весной князь Столпомер вернулся с варяжским войском, вынудил Велебора отступить, и был заключен мир, который десять лет спустя попытались закрепить браком.

– А вот что ты мне скажи! – Зимобор вспомнил о главном препятствии, которое мешало ему стать смолянским князем. – Ведь я был когда-то обручен с дочерью Столпомера. А она умерла, но от меня не отстала! Она все ходит за мной, душит моих девушек, она не дает мне жениться! Что это значит и как от нее избавиться? Какой смертью она умерла, что не дает ей покоя?

Лицо Младины стало строгим и задумчивым. Она вздохнула, и у Зимобора сжалось сердце: неужели дело настолько плохо?

– Невеста твоя… – медленно выговорила вила, отводя глаза, и от тени, набежавшей на ее светлое лицо, сам воздух на поляне посерел. – Не в добрый час ты невесту выбрал, не в добрый час ее колечко взял. Погубит она тебя. Она – проклятая при рождении, и вся семья ее проклята. Теперь ее нет на белом свете, и у меня нет над ней власти.

– Неужели ничего нельзя сделать? Но хоть кто-то…

Младина опять покачала головой, и Зимобор опомнился: если даже вещая вила не может помочь, то где на свете та сила, что может?

– Какую бы невесту ты теперь ни выбрал, мертвая любую погубит, и тебя заодно, – шепнула Младина и положила свою легкую белую ручку на его руку.

Казалось, на кожу его упал легкий лепесток белоснежного цветка. Зимобора пробрала дрожь, дух захватило от восторга, лихорадочного волнения и тревоги. По жилам разлилось блаженство, а где-то в глубине спряталось ощущение смертельной опасности, отчего блаженство сделалось даже острее. В глаза ему смотрела бездна, но рядом с бездной он казался себе божеством, пламенным лучом, призванным проникнуть в бездну и зародить в ней жизнь…

– Только я одна ей не подвластна, – шепнула Младина, и ее мягкие руки обвили его шею.

Не помня себя, Зимобор обнял ее, почувствовав влечение такой силы, какого никогда и ни с кем не переживал. В его объятиях был сам образ совершенной красоты, девичьей прелести – и бездны, жаждущей луча. Все земные дела и заботы стали мелкими и ненужными, растаяли и улетели – перед ним была вечность и вселенная.

– Только я для тебя – дева, возлюбленная, жизнь… – шептал ему в уши страстный голос, уже не звонкий, а хриплый и трепетный. – Только меня люби, только меня обнимай… Я дам тебе все – любовь, счастье, власть, победы, долгую жизнь, вечную молодость. Я дам тебе все – но в обмен возьму тебя. Только я для тебя существую, вся твоя сила – только моя…

Зимобор уже ничего не слышал и не понимал: по коже катились волны жара и озноба, каждая жилка трепетала в предчувствии, нежные руки обнимали его, но он больше не видел существа, которому они принадлежали. Гибкое, теплое, упругое тело прильнуло к нему, но тут же растворилось и обхватило сразу со всех сторон. У него не было тела, он был не человеком, а только лучом света, который падал в черную бездну, пронзал первозданные темные воды, глубины которых было не под силу измерить даже ему…

С самого рассвета смоляне собирались на Княжьем поле. Настал девятый день после смерти князя – день погребения. Все были одеты в «печальные» рубахи белого цвета, цвета смерти, с посыпанными золой волосами. Домочадцы покойного запоздали: все утро искали старшего княжича, но напрасно. В последний раз его видели вчера ночью на курганах, а утром его не оказалось нигде – ни в княжьей, ни в дружинной избах. Никто из кметей, поздней ночью возвращавшихся на княжий двор, не видел его, – но тогда все были так пьяны, а вокруг было так темно, что это еще ничего не значило.

Княгиня и Избрана злились, хотя сами понимали: на Зимобора это не похоже. Он не мог забыть, какой сегодня день, не мог в такое время куда-то уехать, никому не сказавшись, к тому же никого с собой не взяв!

– Напился, видать, вчера, да и заснул там у могил! – ворчали среди княгининой челяди.

Достоян сразу послал людей поискать на Княжьем поле. Нашли примятую траву и пятна крови – и больше ничего. Кто бы ни устроил это ночное нападение, он позаботился убрать следы и теперь молчал, никак, естественно, не проявляя своей досады.

Зато Достоян, Беривой и прочие сторонники старшего княжича пришли в ужас и немедленно учинили розыск. Свидетелей не было, по крайней мере ни один человек не спешил заявить, будто что-то знает. Обследовали берега Днепра, но не обнаружили ни мертвых тел, ни следов, которые бы волокли и где-то бросили в воду. Воевода разослал кметей по всем дорогам и тропинкам, приказал опрашивать каждого встречного, а все жители ближайшей округи уже толпились на Княжьем поле, недоумевая, отчего мешкают с погребением и долго ли им еще сдерживать рвущиеся наружу слезы и причитания.