Лесная невеста

Откладывать погребение было нельзя. Уже прикатили на катках ладью, нарочно построенную, чтобы перевезти князя через реку Смородину. Княгиня приказала начинать. Сперва требовалось отдать долг мертвому, а потом… Ни воевода, ни другие лучшие мужи не смели сказать, что же «потом». У многих возникло подозрение, что старший сын Велебора уже спешит по радужному мосту вслед за отцом, но эта мысль была слишком ужасна, чтобы кто-то решился высказать ее вслух.

Когда княгиня с дочерью наконец появились на поле – Избрана в «печальной» девичьей сряде, а княгиня под синим покрывалом вдовы, – поднялся сплошной вопль. Вопили и причитали все женщины племени, лишившиеся общего для всех отца и защитника. Под плач и жалобницы тело князя извлекли из временной могилы – дубовый кокон больше не был нужен ему, готовому возродиться в ином мире.

Появилась вещая Мара – жрица, ведающая погребением. Без нее не обходились похороны даже последнего из бедняков, ибо она в точности знала, как уложить тело на краду, как собрать пепел, что дать умершему с собой, и какие заклятья спеть, чтобы он благополучно одолел трудный путь, приблизился к богам и не тревожил на земле живых. Под ее руководством покойного поместили в ладью, вкатили на вершину насыпи и стали обкладывать заранее привезенными и просмоленными бревнами. В качестве спутников умершему полагались черный конь, который повезет князя в Кощное, черный пес, который укажет туда дорогу, и черный петух, который своим криком разбудит умершего для новой жизни. Жертвенной кровью вещая Мара окропила краду – мертвое тело, погребальную ладью, дрова.

Краду подожгли, и вскоре вся куча дерева загорелась. Жрецы и домочадцы князя стояли близко, жар огромного костра, достававший до самого неба, обжигал им лица, глаза щипало от жгучего дыма, и по щекам даже у мужчин текли слезы, но вместе с тем чувствовалось и облегчение: брод Огненной реки остался позади, князь Велебор входил в небесные чертоги. За гулом и треском пламени ничего нельзя было услышать, и все стояли безмолвно. Огромное поле, заполненное живыми, молчало, провожая мертвого.

– Хороший знак, – бормотала княгиня, поднимая голову и глядя, как темный дым уходит в самое небо. – Добрый знак.

Всю ночь вокруг широкого, медленно остывающего кострища ходили жрецы с острым железом в руках, били в колотушки и гремели, отгоняя вредоносные силы смерти. Княжич Зимобор так и не появился. Его продолжали искать, обшарили каждую тропинку и каждую захудалую избушку на расстоянии дневного перехода, но никто его не видел.

Избрана не находила себе места. Она не знала, что в точности произошло, и никого не хотела расспрашивать, хотя имела очень сильные подозрения насчет того, кто именно знает правду. Кровь на земле означала, что кто-то с кем-то дрался. Но тел не осталось. Зимобор мог оказаться как победителем, так и побежденным. Если он побежден, то тело его давно на дне реки и соперничество брата ей больше не грозит.

Но это – если все дело затеял Хедин! А если это сделали Секач и Буяр, тогда следующей жертвой будет она сама! В конце концов, Секач не совсем дурак и понимает, что Буяр для него – та самая синица в руках, которую надо держать крепче и не менять на лебедя в небе – ее, Избрану. Она ни на шаг не отпускала от себя Хедина, которого сопровождали три-четыре верных человека. Ночью они устроились на полу и возле порога ее избы и по двое сторожили, сменяясь. Люди видели эти предосторожности, но страх за свою жизнь мог означать как невиновность княжны, так и боязнь возмездия. Челядь только переглядывалась, не смея даже шептаться. Соперничество брата и сестры было слишком очевидно, чтобы последний холоп не догадался, кому выгодно исчезновение Зимобора.

Но мертв ли он? А если просто похищен? Кем же и куда увезен? Эти мысли всю ночь не давали Избране покоя, а утром ей предстояло опять идти на Княжье поле.

На другой день, когда кострище остыло, вещая Мара пришла к нему с железной лопаточкой и нарочно вылепленным глиняным сосудом, в который собрала пепел князя, на самый верх положив кости черепа, прикипевшие к оплавленному шлему. Умерший обрел новое тело, в котором будет теперь пребывать его земная часть.

На склоне Твердова кургана вырыли небольшую яму и в нее опустили сосуд с прахом – князь Велебор вошел в общий для всего рода посмертный дом. Смоляне принялись за погребальное пиршество. Конечно, страва вышла не такой обильной, как это бывало в прежние годы, – после двух голодных зим даже князья не могли еще дать всем своим гостям простого хлеба. Угощением служили в основном дичь и рыба, а к ним грибы, собранные в лесу осенью. Полагалась бы каша, блины и кисель, но для всего этого требовалась мука, которой не было, и в больших котлах варили похлебки из свежей зелени – белой лебеды, щавеля, дикого лука, дикого чеснока, листьев одуванчика. Каждый, кто пришел сюда из Смолянска или окрестностей, получил свою долю, хотя и небольшую: кусочек мяса или рыбы, несколько ложек похлебки. Все сидели прямо на земле: на вершине кургана – домочадцы князя и знать, пониже – кмети, а простые смоляне – на траве вокруг, и слушали песнь волхва-кощунника, который держал на коленях гусли:

Здесь на старом погребеньице,Где отцы лежат под травами,Мы пришли услышать весточку,Слово мудрое от пращуров.Славим песнею мы Велеса:Во лугах его невянущихСам ступает он по золоту,Пьет живую воду чистую,Сам стадами правит многими,Нет ни горя там, ни старости.Ты, отец всем песням чуднейшим,Дай и нам ты разумение,Дай отцов прославить, пращуров,Про дела поведать дивные.

Полагалось бы продолжать страву несколько дней, но из-за недостатка припасов пришлось уже к вечеру все закончить: глиняная посуда была разбита, железные котлы перевернуты вверх дном и продырявлены, ложки и ножи переломаны и брошены тут же на землю. То, что применялось на погребальном пиру, принадлежало смерти и уже не могло служить живым.

Пришло время собирать вече для выборов нового князя. Но за день до того к княгине Дубравке явилась толпа старейшин из ближней округи во главе с Бражко.

– Вот, княжич Зимобор пропал, и воевода сыскать его не может! – заговорил он. – А мы так себе думаем, нехорошо вече устраивать и князя выбирать, когда неизвестно, жив он или его нет. Ты бы, княгиня, погадала о нем. Если помер, значит, судьба. На нет и суда нет. А если жив, то как же без него вече делать?

Княгиня не могла возразить и кивнула. Приказав принести ей воды из трех разных ручьев, она сняла с пальца золотое греческое кольцо и опустила его в гадательную чашу…

Когда княгиня наконец вышла к людям, на лице ее, еще носившем слезы слез, отражалось недоумение.

– Княжича Зимобора нет на белом свете, – сказала она, покручивая на пальце еще влажное кольцо. – Его нет среди живых. Это было мне открыто. Его нет, – повторила она, словно сама никак не могла уразуметь собственные слова. – Следует выбирать иного… правителя.

Смоляне раскланялись и ушли, не скрывая своей удрученности. Кмети стояли с вытянутыми лицами. Когда княгиня ушла к себе, Избрана прибежала к ней, запыхавшись, и, знаком выслав челядь вон, плотно закрыла за собой дверь.

– Это правда? – выдохнула она.

– Что? – Княгиня хмуро глянула на дочь.

– Что его… нет на белом свете?

– Правда… Но это еще не все!

– Как – не все? – Избрана опешила.

От первого известия она была в полном смятении чувств – горечь от потери брата, которого она тоже любила, боролись с облегчением от исчезновения сильного соперника, и она сама не понимала, что же для нее важнее. И вдруг – не все? Куда дальше?

– А то, что на том свете его тоже нет!

– Что?

– Его нет ни на этой, ни на Той Стороне! Его нет нигде!