Лесник

От года к году становилось всё хуже – дважды приезжал кто-то из директоров с неимоверным количеством охраны, а дорогу к озеру начали расчищать, чтобы привозить туристов автобусами. Уже сейчас, в начале марта, у Имре заранее начинала болеть голова – будет шум, музыка, фейерверки, вертолеты…

«Хватит. Переведусь, – сказал себе он. – В середине лета напишу заявление, чтобы присмотреться к новому участку осенью. Нужно умилостивить духов леса, пообещать им, что буду работать для того, чтобы тайга похорошела. За первую зиму станет ясно – приживусь или нет. Если не признают – выгонят».

Приняв решение, Имре повеселел. Прошел на кухню, проверил давление в газовом баллоне, зажег плитку. Под руку попалась чечевица из продовольственного пайка – прозрачные пластмассовые бутылочки, тускло-оранжевые полузернышки. Имре высыпал чечевицу в миску, помыл, выгреб мокрую массу в сковороду, долил воды и поставил будущую еду на огонь. Покопавшись в кладовке, он снял с полки большую банку говяжьей тушенки – лесохозяйственное управление баловало инспекторов разнообразием продуктов – и решил, что этого хватит для сытного ужина. Чечевица быстро закипела, забулькала под крышкой. Имре сел, подперев подбородок кулаком, и засмотрелся на голубые лепестки огня.

В памяти заворошилось глубоко спрятанное – холодный взгляд того, кто ему действительно понравился. Голубые глаза выражали одновременно презрение и обиду, и было поздно оправдываться, и чем оправдаешься-то? Поспешил – оборотней насмешил.

Голубоглазого красавца-омегу он приметил на первом фестивале. Пару раз подошел, перемолвился словом – Флориан расспрашивал его о работе, интересовался, не скучно ли ему одному в тайге зимой. Последний разговор соскользнул на неприятную тему – Флориан сначала спросил, не гневаются ли лесные духи из-за вырубки деревьев, а потом заговорил о Лабиринте Силы. Имре сухо ответил, что зона, в которой располагается разрушенное шаманское святилище, запретна для посещений. И, предвосхищая возможную просьбу, сообщил, что не может сделать исключение и провести туда кого-нибудь по знакомству. И сам бывает там всего четыре раза в год, чтобы произвести фотосъемку для областного управления. Флориан прищурился, позволяя полюбоваться красивыми черными ресницами, осведомился: «Там осталась хоть капля силы? Это должно чувствоваться. Или гнев Кароя разрушил скалы и выпил из них намоленную мощь?» Имре напомнил, что ученые давно выяснили, что «гнев Кароя» был некрупным метеоритом, а не проявлением божественной воли, прервал беседу и ушел, сославшись на дела. Больше они с Флорианом не сталкивались, а на следующий год Имре поискал голубоглазого красавца в толпе, не нашел, зато почти сразу же завел шуры-муры с этнографом. Размяк, растаял в объятиях, позабыл обо всем, и вспомнил в последний день – Флориан, стоявший возле снегохода, пронаблюдал как они с этнографом трутся носами, фыркнул, одарил презрительным взглядом и был таков.

С тех пор они не виделись – или Флориан умело избегал встреч. Гостей на фестивале с каждым годом становилось всё больше, раствориться в толпе – не проблема.

Чечевица перестала булькать. Имре спохватился, вскрыл банку, высыпал тушенку в сковороду и тщательно перемешал. Почему-то именно сейчас его начал точить червячок сомнений. Может быть, Флориан не нашел другой темы для светской беседы – лабиринт-то всем известен? И не хотел никаких исключений, не собирался проникать в запретную зону? Нет, это было что-то большее, чем треп, Имре это почувствовал. А вот к просьбе ли шло – теперь не узнать.

«Я его поищу, – пообещал себе он. – Если Карой расщедрится – подаст мне знак. Или устроит нам встречу и позволит поговорить, или как следует проморозит, советуя уходить на другой участок и не трепать себе нервы. Или – или. Еще две недели. А потом всё станет ясно».

Глава 2. Флориан

Кофе безнадежно остыл. Флориан пригубил еле теплую жидкость, задумался – «заказать свежий или расплатиться и поехать домой?». Телефон полыхнул экраном, высвечивая имя брата: «Ференц».

– Слушаю.

– Флориш, ты где?

– В «Сластоежке».

– Отлично! Закажи кофе и фирменные пирожные. Мы сейчас подойдем. Я пригласил на кофе добропорядочного омегу, лучше будет, если мы посидим втроем – чтобы репутацию нашего гостя не омрачило злословие. Ты – тоже омега, и это заставит прикусить языки любых ревностных поборников нравственности.

– Э?

Слова ошеломили и подарили пищу для размышлений, вышибая прочь думы об остывшем кофе. Флориан не знал, как правильно сформулировать вертевшиеся на языке вопросы, но братец продолжил речь, не слушая его «эканье».

– Павел, вам латте макиато, капучино или меланж? Флориш! Павлу эспрессо! Мне как обычно. Мы уже рядом. Сворачиваем с бульвара в Когтистый переулок.

Флориан подозвал официанта, сделал заказ, мысленно перебирая всех знакомых Павлов – их насчиталось ровно четыре, и никто не был омегой. Кого же это братец пригласил на кофе – будучи добропорядочным и счастливо женатым альфой с тремя горячо любимыми детьми?

Ответы на невысказанные вопросы Флориан получил, когда братец с Павлом отогрелись в тепловой завесе возле двери, отдали верхнюю одежду гардеробщику и подошли к столику.

– Позвольте представить вам моего брата-близнеца Флориана, – церемонно проговорил Ференц, отодвигая стул, чтобы усадить рыжего лиса-омегу с замерзшим красным носом. – Флориан, это Павел, полицейский эксперт из Ключевых Вод, прибывший для работы в сборной команде. Мы столкнулись в магазине у Лоренса, Павел присматривался к чайным сервизам из кошачьей серии. Я отговорил его покупать сервизы с наценкой, ему нужно не меньше двадцати, а это мелкий опт, мы закажем на заводе, коробки доставят прямо в гостиницу.

– Вы очень любезны, – сказал братцу Павел, одарив Флориана кивком. – Как я понимаю, именно ваш брат написал все те жалобы на сотрудников полиции и следственного комитета, пока вы лежали в больнице?

– Флориш переволновался! – с жаром сообщил Ференц. – Мы близнецы, понимаете? Всегда вместе – в детский сад, в школу, на дискотеку, в совет директоров «Ирбала».

– Ваш муж, почему-то, жалобы не писал, – отметил Павел, вытирая руки влажной салфеткой и подвигая к себе чашку с кофе.

– Не успел!

Братец актерствовал, обжигая Флориана намекающим взглядом: «Подхватывай, это наш шанс хоть что-то узнать о расследовании!». Флориан изобразил раскаяние, признался:

– Я испугался. Брат лежит в палате, а полицейские наседают на меня, спрашивают, есть ли у него любовник – я понял, что выстреливший в него омега был беременным, это заподозрили, проанализировав записи с камер наблюдения. Нет, отвечал им я, нет! У Ферко нет любовника! У него счастливая семья! Стрелок мог ошибиться, мог иметь другой мотив. Зачем все время задавать один и тот же вопрос? А когда я спросил, разослали ли они запросы в родовспомогательные консультации, то получил в ответ поток неприкрытого хамства. Да, я написал жалобы. Да, я поднял семейные связи. А что бы вы сделали на моем месте?

– Не знаю, – лис Павел наконец-то посмотрел ему в лицо. – Вы действительно близнецы? Вы совсем не похожи.

Эти две фразы Флориан слышал уже тридцать лет и три года. Временами хотелось рычать, но сейчас он не мог себе позволить огрызнуться – лис Павел был единственным полицейским, который согласился перемолвиться с ними словом. Остальные, после взбучки из столицы, хранили гробовое молчание. От Флориана отворачивались, с Ференцем сухо здоровались.

– Да, причуда судьбы, – рассмеялся Ференц. – Представьте себе, у меня куда больше внешнего сходства с директором по учету и аудиту. Все знают, что мы с Флорианом близнецы, оба – независимые директора, крупные акционеры. И сколько раз уже столичные проверяющие или эксперты принимали Балажа за моего брата – не счесть. Успевали сообщить: «Как вы похожи!», а потом удивлялись и требовали от меня доказательств – вы, мол, меня разыгрываете.