Лесниковы байки. «Пышонькина куколка»

– Ну, лады, – Паклый хлопнул себя по колену и поднялся, – Пора мне, до темна бы добраться до матушки. Благодарствуй, Наксай, за угощение. Коли угляжу озорника, который борта ваши беспокоит, скажу… Бывайте!

Огромная фигура исчезла в чаще так бесшумно, что Савелий подивился, лес принял Паклыя, словно расступаясь перед ним.

– А медведь где? – спросил Савелий, опасливо озираясь по сторонам, – Я там медведя видел… чуть меня не задрал! Ты вот чего думал-то, в лес пойти и без ружья?! А ежели бы задрал меня медведь? Или волки?!

– Не страшись, – усмехнулся Наксай, – И медведю и волку мы с тобой без надобности, потому и ружьё только лишнего тащить. Доедай, да станем собираться, нам ещё два борта проверить, и в обратный путь, чтоб тоже до темна вернуться.

Савелий скривил лицо – ещё два борта! Да сколько можно на нём пахать, батрака себе что ли завели! Но стараясь смирить свой гнев, он вспомнил про серебро и тяжело вздохнул.

– А что, куда этот Паклый отправился? – полюбопытствовал он, только чтобы отвлечь себя и не сердиться.

– На Сайдагарку, мать у него там, братья и сестра, – ответил Наксай, собирая в короб инструмент, – Далече ещё идти, да он резво ходит.

Где-то Савелий уже слышал это название – Сайдагарка… может конюх говорил, или ещё кто… Да нет, не конюх, вспыхнуло в памяти, что как раз про те места и говорили старатели – серебро там нашли, а чуть дальше кому-то даже золота досталось, немного, самородки мелконькие. Вот кого бы расспросить, Паклыя этого, и не рвать тут жилы на чужих работах! Жалко, что ушёл… Посулил бы ему Савелий награду, может всё и обозначилось тут, и тогда конец этим мучениям!

Возвращались Наксай и Савелий уже под вечер, сизое марево плыло по овражку, ручей в нём звенел будто тише, по- вечернему. Наксай довольно припевал что-то на непонятном языке, а Савелий был жутко зол. Глаз его и щека заплыли – потревоженная пчела не посмотрела, что перед нею потомок дворянского рода, нажалила с сёстрами так, что горело теперь у Савелия и лицо, и руки! Как же так, что вот Наксая, к примеру, ни одна пчела не тронула!

– Ты, Савелий, не тужи. Сейчас вот до дому дойдём, Акчиён тебе снадобье даст, всё и пройдёт. Я ж тебе говорил – не лезь. Коли мёду охота было, сказал бы мне, а так… вишь, как получилось. А что, так вот и достаётся сладкая-то жизнь, медовая, – смеялся Наксай, еще больше зля Савелия.

Про снадобье он не наврал, правду сказал. Как пришли к избе, Савелий молча пошёл дальше, не сказав ничего Наксаю. В свою избёнку пошёл, ни есть, ни говорить с кем-то он сейчас не хотел. В голове вдруг вспыхнула мысль, что укусы эти – за жадность ему, что хотел один лепёшку ту съесть, а вон как получилось… Чуть медведь не задрал, а потом ещё и пчела наказала! Где-то в голове копошились мысли, что всё ему за такие вот думы да дела даётся, но думать так Савелию не понравилось! Глупости это! Не виноват он ни в чём, что судьба ему такие наказания посылает, тогда как сам он не заслужил этого.

Оказавшись в избушке, Савелий взял из сеней пустое ведро и пошёл мыться к озеру. Ну и что, пусть вода холодная! Вот подхватит он тут по милости Наксая какую лихоманку, тогда Акчиён поди его пожалеет! Взойдя на мостки, Савелий принялся мыться, укусы на лице и руках болели, ноги гудели от долгой дороги. Да когда ж этому всему будет конец?! Глядя в своё отражение в воде, он видел измученного человека, бледного и злого. Что там Наксай сказал? Так жизнь сладкая достаётся? Да нешто это правда…

Едва передвигая ноги, вернулся Савелий в избушку, неся в руке грязную рубаху. До чего его жизнь довела, борода отросла клочьями, волосы нечёсаные в разные стороны торчат, а сам уж и осеннего холода не чует… Увидев веник в сенях, Савелий бросил в сторону рубаху и взялся подметать, неловко орудуя веником, он сметал натасканный им же самим песок и хвою, а сам думал… Чудно всё здесь, вот, к примеру, сегодня? Паклый этот… Савелию казалось, словно он уже видел его где-то, но где? Не мог Савелий позабыть, если бы встретил где-то такого громадного человека в странной одежде, но всё же взгляд его теперь казался словно бы знакомым…

– Савелий Елизарыч, здравствуй! – раздался у двери голос, от которого у Савелия веник из рук выпал, это была Акчиён, – Наксай сказал, пчёлы тебе сегодня досаждали, так вот, я принесла снадобье. Садись, погляжу.

Акчиён усадила Савелия на скамью, сама прибавила свету в масляном фонаре и принялась осматривать опухшее Савельево лицо. От прикосновения её тёплых рук ему становилось горячо, сердце застучало, щёки наливались краской. Акчиён ловко достала жала, укусы словно сразу стали меньше болеть, а может Савелию это показалось. Но когда Акчиён помазала его лицо своим снадобьем, густым, похожим на дёготь, и пахнущим травами и хвоей, то боль ушла. Заплывший глаз открылся, опухшая щека больше не болела.

– Ну вот, – Акчиён довольно кивнула, – А в другой раз ты Наксая слушай, коли он говорит – не лезь, лучше остерегись. Сейчас Мораш прибежит, принесёт тебе ужин и чистую одежду. Крепись, Савелий Елизарыч, немного осталось.

Савелий хотел было спросить, какую такую повинность он тут отбывает такими вот «тяжкими трудами», но Акчиён уже исчезла в сгустившихся сумерках, словно в них и растаяла. Савелий потрогал глаз, который больше не болел, тогда он снова взялся за веник. Пусть не думают, что он какой-то там… приберёт всё сам. Вскоре в дом вбежал тот самый парнишка, что и был давеча, в руках у него был узел, а на плече висела холщовая сума. Ужин был скромный, но Савелий с аппетитом съел и выпил всё, глядя как Мораш болтает ногами и смотрит в окно, ожидая, пока Савелий закончит есть. Он вроде бы и привык уже здесь быть! Печку надо подтопить, ночью прохладно, подумал Савелий…

К приезду Евлампия Савелия было не узнать, отощал он знатно, руки все были сбиты работой, в ссадинах и синяках, но он боли не чуял.

– Завтра Евлампий Фомич приедет, – сказал ему Наксай, когда они возвращались домой на возу с дровами, – Вечером ужинать станем, всё тебе Акчиён и расскажет. Ты только её слушай да запоминай!

Глава 13.

Савелий млел от парного духа, сидя на деревянном полке бани. Наксай запаривал душистый можжевеловый веник, по своему обыкновению что-то напевая на непонятном для Савелия языке.

Завтра должен был приехать Евлампий, а сегодня устроили банный день… Неделя, проведённая им здесь, на безымянном выселке, показалась Савелию вечностью. Руки, ноги и спина уже не болели, а бессонница, которой он частенько страдал до приезда сюда, чем вызывал у Евдокии слёзы и панику, теперь чудесным образом прошла. Засыпал Савелий ещё до того, как голова его касалась подушки, без всякой микстуры, выписанной лучшим в Петровке лекарем.

– Что же, вот и прожил я у вас неделю, как и уговаривались, – пыхтя от удовольствия, спрашивал Савелий, – А что же, про серебро-то когда мне всё поведаете? Ты, Наксай, чего смеёшься? Сами обещались, а всё тянете!