Лесной маг

— Я не знаю! То есть я знаю и я не знаю. Откуда ты сам столько узнал о магии спеков?

— Я же говорил тебе. Женщина-спек. Она хотела меня, а если женщина-спек чего-то хочет, она это берет. Женщины спеков подобны магии спеков. Она делает тебя своей собственностью, вот и все.

Он вскочил так резко, что едва не опрокинул стул, но реакция не подвела его, и в последний миг он успел его подхватить и отставить в сторону. Затем Хитч принялся расхаживать по моему маленькому домику, глядя на стены так, словно он мог видеть сквозь них.

— Никогда прежде не встречал подобной женщины. Когда ты начнешь с ними общаться, ты поймешь, что я имею в виду. Они иначе видят мир, имеют совершенно иное представление о жизни. И когда они принимают тебя к себе, тебе вдруг начинает казаться, что по-другому и быть не может. Они принимают магию. Они живут, не пытаясь решать, как повернется их жизнь. Из-за этого они смеются над нами. Однажды эта женщина показала мне растение на берегу ручья. Она сказала: «Ты думаешь, это растеньице, само по себе, обладает собственной жизнью?» — и я ответил: «Да, я так думаю». И она продолжила: «Это ты. А теперь посмотри на другое растение, на том берегу ручья. Видишь, оно растет там, само по себе? Это я». Я думал, она хочет мне объяснить, что ручей разделяет нас, что мы разные. Но она подошла к растению, которое было мной, и вырвала его из земли. И вместе с ним вытащила его тонкие, но прочные корни. И она продолжала их тянуть, от растения к растению, пока не добралась до корней того, что назвала собой, на противоположном берегу ручья. И, стоя рядом со мной со всей этой сетью спутанных корней в Руках, она сказала: «Посмотри. Нет растения самого по себе. Это все мы».

Он замолчал, протянув ко мне раскрытую ладонь в ожидании ответа. Казалось, история, которую он мне пересказал, была очень важна для него.

— Хорошая история, — наконец ответил я. — Но я не вижу, как она поможет мне понять, что ты пытаешься мне объяснить.

Хитч огорченно покачал головой и вновь уселся на стул.

— Для нее это не было метафорой. Она так видит мир. Она действительно верит, что мы связаны друг с другом и все вместе являемся частью чего-то большого…

— Чего именно?

— У нас нет для этого слов. Она сотни раз говорила мне об этом, но ее правда находится там, куда не могут дотянуться наши слова. Она похожа на болезнь. Наши дети заболевают, и мы пытаемся найти причину, пытаемся их вылечить. Мы накрываем их одеялами, чтобы вместе с потом из тела вышла лихорадка, или даем чай из ивовой коры. Мы думаем, болезнь означает, что с ребенком что-то не так.

— А спеки считают, что с больным ребенком все порядке?

— Именно. Ты же не считаешь, что с мальчиком происходит что-то неправильное, когда у него ломается голос или начинают расти усы? Они считают, что дети и должны болеть. Некоторые выздоравливают и живут, и это хорошо. Другие умирают, и это тоже хорошо — только по-другому.

— Ты часто с ней видишься?

— С кем?

— С твоей спекской женщиной!

— Да. В некотором смысле.

— Я бы хотел с ней встретиться, — тихо сказал я.

Он довольно долго размышлял, прежде чем ответить.

— Может быть, ты сможешь ее увидеть, если она захочет. Весной.

— Почему не раньше?

— Сейчас зима. Никто не видит спеков зимой.

— Но почему?

— Ты играешь со мной, Невер? Ты приносишь мне одни разочарования. Как ты можешь быть весь пропитан магией спеков и ничего о них не знать? Спеки не появляются зимой. Просто не появляются, и все.

— Почему?

— Ну… — я не знаю. Просто их нет. Зимой они уходят.

— И куда же? Откочевывают? Или впадают в спячку?

Я начинал терять терпение, как и сам Хитч. Он пришел сюда, полный таинственных намеков, но почти ничего мне не сказал.

— Я уже говорил тебе. Не знаю. Они куда-то исчезают зимой. Никто не увидит здесь спека до весны.

— Я видел здесь женщину-спека, но только во сне, — заметил я лишь для того, чтобы посмотреть, какое впечатление это произведет на Хитча.

Он недовольно фыркнул.

— Мне нравится, как ты говоришь «только», Невер. Неужели тебя это успокаивает? Меня вот пугают спеки, разгуливающие по моим снам. Конечно, для них это не имеет особого значения; они все время путешествуют во сне. Носелака никак не может понять, почему я так переживаю из-за снов.

— Значит, тебе снится твоя женщина — Носелака?

— Она не моя женщина, Невер. — Он говорил тихо, словно делился со мной опасной тайной. — Никогда не говори так о женщине спеков. Она может жестоко тебе отомстить за такие слова. И она мне не снится. Она сама приходит в мои сны.

— А в чем разница?

— В том мире, где выросли мы с тобой, никакой разницы нет. А в ее мире она переходит из одного сна в другой так, как ты переходишь в другую комнату.

Я почти забыл о яблоке в моей руке. Откусив еще кусочек, я принялся жевать, обдумывая слова Хитча.

— Она верит, что может навещать тебя во сне?

— Она не только верит, она это делает.

— Как?

— О чем ты спрашиваешь: как я воспринимаю то, что она делает, или как она это делает? Что касается первого, я просто засыпаю и думаю, что вижу обычный сон, а потом в него входит Носелака. И я понятия не имею, как она это делает. Может быть, ты мне расскажешь? Ведь именно ты много пользуешься магией.

Я добрался до огрызка. Посмотрев на него, я сунул его в рот и принялся жевать, а черенок бросил в огонь.

— Еще год назад я посчитал бы наш разговор бессмыслицей. А теперь не знаю, что и думать. Сон — это что-то, что происходит ночью в твоем сознании. Кроме тех случаев, когда появляется женщина-спек и чему-то тебя учит. Хитч, я больше ничего не понимаю в своей жизни. Прежде все представлялось мне таким ясным. Я отправлюсь в Академию, с честью ее закончу, получу назначение в один из лучших полков, сделаю карьеру, женюсь на Карсине, девушке, которую выбрал для меня отец, у нас будут дети, потом я состарюсь, выйду в отставку, вернусь в Широкую Долину и до самой смерти проживу в доме своего брага.

— И кто не мечтает о подобной жизни? — с наигранным энтузиазмом воскликнул Хитч.

— Ты можешь надо мной смеяться, — проворчал я. — Но это неплохая мечта. Окажись я в хорошем полку, и я мог бы покрыть себя славой. И я не вижу ничего плохого в мечтах о жене из хорошей семьи и уютном доме на склоне лет. А что меня ждет теперь? Если я буду хорошо хоронить умерших, то, возможно, заслужу капральские нашивки. А когда я стану слишком стар, чтобы копать могилы, — что тогда? Что?

— Неужели ты веришь, что застрял здесь до конца своих дней?

— А у меня и не может быть другого будущего! — угрюмо заметил я.

Сказав это вслух, я словно приблизил это. Может быть, меня повысят. Возможно, на моем рукаве заведется несколько нашивок, но все равно я останусь толстым одиноким могильщиком. А когда я перестану справляться с обязанностями, когда мое тело устанет под бременем всей этой плоти, я останусь нищим в каком-нибудь захудалом городке. Я откинулся на спинку стула. Мне никак не удавалось успокоить дыхание.