Лесной маг

Стоило мне сесть, как снаружи донесся какой-то шум. Я замер, прислушиваясь. Кто-то спешился, потом слежавшийся снег заскрипел под сапогами. Я ожидал стука в дверь, но напрасно.

— Невар, впусти меня, — вместо этого услышал я.

На меня накатило почти непреодолимое желание остаться на месте. Я ничего не ответил. Но после недолгого замешательства подошел к двери и откинул щеколду. На пороге моего дома стоял Спинк. От холода его лицо побелело, лишь нос и верхняя часть щек были красными. Когда он заговорил, изо рта вырвался клуб пара.

— Могу я поставить свою лошадь рядом с твоей? — спросил он. — Становится все холоднее.

— Если хочешь, — ответил я, поскольку больше мне ничего не оставалось.

— Я сейчас вернусь, — сказал он и повел свою лошадь к пристройке Утеса.

Я прикрыл дверь, чтобы не впускать в дом холод — и свое прошлое. А потом поступил и вовсе по-детски. Подойдя к столу, я быстро выхлебал горячий суп и проглотил столько лепешек, сколько смог, прислушиваясь, не заскрипят ли снаружи сапоги Спинка. Дело было вовсе не в жадности. Я был голоден и не хотел думать о пище в присутствии Спинка, и тем более — чтобы он видел, как я ем. И без того будет непросто сидеть напротив и делать вид, что я не замечаю, как он разглядывает мое тело и размышляет, отчего же я так сильно изменился.

Услышав его шаги, я вернулся к двери и распахнул ее.

— Спасибо! — воскликнул он, быстро зайдя в дом и сразу же распахнув тяжелый плащ. — Это самый холодный день в моей жизни, и, боюсь, возвращаться в город будет еще хуже. Небо ясное, звезды висят так низко, что, кажется, протяни руку — и сорвешь парочку.

Он снял толстые рукавицы, а потом негнущимися пальцами стащил перчатки и протянул руки к огню. Пальцы у него совсем побелели. Дыхание с хрипом вырывалось из груди.

— Спинк, зачем ты приехал сюда этой ночью? — печально спросил я.

Я с тоской ждал неизбежных объяснений. И почему он не мог оставить все как есть?

Он неправильно понял мой вопрос.

— Сегодня я смог ускользнуть из дома так, чтобы Эпини не стала выяснять, куда и зачем меня понесло. Она пригласила к нам женщин со всего Геттиса. Все эти разговоры о том, как облегчить их жизнь и обеспечить солдатских вдов и дочерей. У нас небольшой дом, даже для Геттиса. А когда в нем собирается столько женщин и все они говорят одновременно, он кажется еще меньше. Когда я тихонько сказал Эпини, что мне нужно уйти на некоторое время, она нахмурилась, но возражать не стала. И вот я здесь.

Он смущенно улыбнулся, словно стесняясь признаться, что Эпини строго следит за тем, как он проводит время. Я не удержался от ответной улыбки. Мне и в голову не приходило, что у них может сложиться иначе.

Увидев мою улыбку, Спинк засиял. Он быстро подошел ко мне, стиснул мою руку обеими холодными как лед ладонями и затряс.

— Невар, я так рад видеть тебя живым! Все считали, что ты погиб! — Он отпустил мою руку и уселся на шаткий стул, стоящий возле очага. — Даже Ярил больше не верит, что ты жив, — продолжал он. — Она сказала, что ты обещал написать ей и ни за что не нарушил бы свое слово. Отец сообщил ей, что твоя лошадь вернулась домой без седока. Это окончательно ее убедило. Эпини пролила над тобой ведра слез. Когда я увидел тебя в лавке, я своим глазам не поверил. А когда ты отказался признать себя самому, это было так… странно! Я не знал, что и думать. Я уже собрался все рассказать Эпини, но потом решил, что прежде должен выяснить, что происходит. Так трудно выкроить хотя бы пару часов, не объясняя ей в подробностях, где я успел побывать. И вот я здесь и болтаю без умолку, в то время как хотел лишь узнать, что с тобой случилось.

Я попытался обдумать свой ответ. Когда я набрал в грудь воздуха, чтобы заговорить, Спинк вновь опередил меня. Я с удивлением смотрел на него. Наверное, этому его научила жизнь с Эпини — пользоваться каждой возможностью высказать все, что он думает, или навсегда отказаться от такой возможности.

— Конечно, мы получали твои письма из Широкой Долины. А потом их не стало, но некоторое время спустя начали приходить письма от Ярил. А потом и их не стало тоже. Мы встревожились, но вскоре получили суровое послание от твоего отца — он возвращал Эпини ее письмо к Ярил и сообщал, что никому не позволит помешать ему правильно воспитывать дочь. А Эпини всего лишь написала, что с радостью примет у себя Ярил, если той захочется на время сменить обстановку. Хотя… честно говоря, я это изрядно смягчил. Там говорилось, что, если Ярил больше не в силах терпеть жизнь под отчим кровом, она может переехать к нам. — Спинк вздохнул и покачал головой. — Боюсь, моя дорогая жена иногда бывает слишком искренней. Хотя не думаю, чтобы ты сам об этом не знал. Ее обращенные к Ярил призывы думать собственной головой задели твоего отца. Он написал, что их переписка нежелательна, что Ярил все равно не получит ее посланий, а он непременно даст знать брату о неподобающем поведении его дочери. — Спинк нахмурился и добавил: — Можешь сам представить, какую бурю это вызвало в нашем доме.

— Да, конечно, — тихо ответил я.

Мой отец по-прежнему оставался хорошим солдатом. Он безошибочно нанес удар в самую слабую точку обороны противника. Какой блестящий ход — отклонить атаку Эпини, заставив ее сражаться с собственным отцом. Я мог себе представить, как он сидит, прищурившись, курит трубку, улыбается и сам себе кивает. А сказав Ярил, что Гордец вернулся домой без меня, он лишил мою сестру надежды.

— Я писал Ярил, — сказал я Спинку. — Несколько раз. Новости были не из тех, на которые она надеялась, поскольку я описал ей, как я устроился, и указал, что она не сможет приехать ко мне и жить здесь. И я решил, что она не отвечает, потому что сердится или разочарована. А она просто не получила моих писем. Поскольку отец отрекся от меня, он посчитал, что я не заслуживаю от него ответа. Чисто сделано. Думаю, он позволил Ярил тратить силы на письма Эпини, которые он потом никуда не отсылал. Если Ярил будет считать, что я мертв, а Эпини больше не отвечает на ее письма, она совсем лишится мужества и, возможно, станет покорнее.

— И что же ты намерен с этим делать? — спросил Спинк.

— Делать? — Я удивленно посмотрел на него. — А что я могу сделать? Ничего.

Он слегка посуровел.

— Ты не сдавался так легко, когда был кадетом. Я помню, как ты выступил против второкурсников из старой знати, когда они начали нам докучать. И как решил задачу с мостом на инженерном деле.

— Решения школьника для школьных же трудностей, — возразил я. — И все это было прежде, чем я разросся до размеров амбарной двери и еще мог рассчитывать на хорошее назначение и настоящую жизнь. — Скопившаяся горечь хлынула наружу. — Тебе не следует сюда приезжать, Спинк. Общение со мной лишь повредит твоей карьере. Я толстый солдат с кладбища, у которого нет большего будущего, чем пара нашивок на рукаве. Я меньше всего хочу, чтобы кто-то узнал о нашем родстве, пусть даже и не кровном.

Некоторое время он разочарованно смотрел на меня. Потом покачал головой.

— Мне следовало бы сообразить, что это подействует и на тебя, — спокойно сказал он. — Оно давит на всех нас, но я думал, что тебя оно не обманет. Твое отчаяние навязывается тебе, Невар. Я не уверен, что полностью согласен с рассуждениями Эпини, но в целом с ней трудно поспорить.

Я сидел молча, безразлично, отказываясь уступить своему любопытству. Спинк сдался первым.

— В форте и городе царит уныние. И не только среди заключенных или солдат, их охраняющих, хотя им тяжелее всех. Тебе известно, что за последние два года строителям почти не удалось продвинуться в сторону Рубежных гор?

Я посмотрел на него.

— Я прошел посвящение и пролил пот Геттиса. Я знаю об ужасе в конце дороги. И меня не удивляет, что строительство остановилось. Но какое отношение это имеет ко мне?

— Не один ты охвачен отчаянием и подавлен. Это коснулось всех, кто здесь служит. Что ты знаешь об истории Геттиса?

— Мы не успели до этого дойти, прежде чем меня вышвырнули из Академии, — горько улыбнулся я.

— Это не смешно, Невар, в особенности если знать ее. Геттис был торговым поселением задолго до того, как стал гернийским фортом. Здесь шла бойкая торговля мехами с народом минда, но сейчас никого из них здесь не было. Купцы приезжали летом, поднимались в горы и торговали со спеками. Потом начались войны равнин и продвижение на восток. Король Тровен решил, что здесь пройдет восточная граница, и его солдаты добились этого. Тогда и построили крепость и город вокруг. С первого взгляда можно сказать, какие здания построили в то время. Все они крепки и надежны. После того как резня закончилась, жизнь во многом вернулась в прежнее русло, торговцы приходили и уходили. Но потом королю пришла в голову новая идея — проложить дорогу в горы и дальше, через перевал, к морю. Команды землемеров разметили наилучший путь. Казалось, спеков это вовсе не заботило. Потом началось строительство. Сначала оно шло успешно, по большей части сводясь к улучшению уже существующих троп. Потом оно добралось до предгорий и устремилось вверх, к перевалу. Прямо через лес.

Он прервался и со значением посмотрел на меня. Я махнул рукой, предлагая ему продолжать. Пока я не понимал, к чему он ведет.

— Невар, в то лето, когда наши отряды начали рубить деревья, расчищая местность, произошли первые кровавые столкновения со спеками. Конечно, они не могли устоять против нашего огнестрельного оружия. На время они отступили в горные леса, а мы продолжили строить дорогу. В тот год в Геттисе начал падать боевой дух и возникли трудности с заключенными. Они стали какими-то вялыми; некоторые засыпали стоя. Или же бывали дни, когда все начинали пугаться собственной тени. Эти приступы приходили и уходили, и их списывали на лень или трусость. Потом вдруг вернулись спеки и даже вышли из леса торговать. Прежде этого не бывало. Мы сочли это шагом вперед, кое-кто надеялся, что дальнейшее строительство дороги обойдется без кровопролития. Но тем летом, когда срубили три дерева в конце дороги, пришел страх и работы пришлось остановить. И почти сразу же началась первая вспышка чумы. И с тех пор в конце дороги пребывает страх.