Лесной сыр

Hо через некоторое время приступ желания говорить по-французски у меня прошел, и мы с Лесным стали делиться своими творческими планами...

– Лесной, - убежденно произнес я, - понимаешь, в конце концов мы же должны хоть как-то воспринимать настрой отношения к перипетиям сюжетного мезальянса с помощью обычных экстраполирующих перверсий путем интеграционных процессов, ведь так?

– Дык, - ответил Лесной, - оно конечно. Может, кстати, Бубеля с нашей студийной кошкой скрестим? Она симпатичная, чесслово.

– Понимаешь, - продолжал признаваться я, - суть комплексного подхода к литературным сериалам вовсе не заключается в постоянном клонировании метафизических структур персонажей, vous comprenez sur quoi va la parole? ("Вы понимаете, о чём речь?" - франц.
– S.K.)

– А, черт, - ругнулся Лесной, - я же и забыл, что Бублик теперь по кошкам не специалист. Он у тебя теперь только в оперных ариях большая дока. Кстати, почему бы ему нам не спеть чего-нибудь? А то сидим, как два пня замшелых. Душа просит песен.

– Ага, щас, - внезапно отвлекся я от своих объяснений.
– То тебе было жалко котику кусочек сыра дать, а теперь он должен отвлекаться от своих сонных грез, чтобы спеть Лесному "Покидая Сорренто"?

– Между прочим, Экслер, - сказал Лесной, смакуя вино, - у нас еще остался сыр.

– Давай свой сыр, - махнул рукой я.
– Все равно помирать. Кроме того, при эдаком количестве вина сейчас можно даже крысу съесть - ничего не случится.

– Ты хочешь сказать, - встревожился Лесной, - что тебе не понравились мои сыры? То есть ты врал мне все это время?

– Hу, не врал...
– замялся я, но потом решился: - Hо немного преувеличивал. Понимаешь, Лесной, я вообще не люблю сыры.

Тут произошло неожиданное. Лесной жутко обиделся и рванулся было из-за стола, чтобы, вероятно, покинуть этот лицемерный дом навсегда, но рывок сопроводился у него резким упиранием ногами в пол, где как раз спал кот Бублик, никак не желавший спеть Лесному "Покидая Сорренто". Hо тут Бублик неожиданно спел. Причем и "Сорренто", и "Соле мио", и "Валенки, валенки", и элегию "Имел я вас всех в виду, особенно Лесного, который мне весь гипофиз отдавил". Кстати, несмотря на серьезность момента, я обратил внимание на тот факт, что Бублик стал орать более тонким голосом. Похоже, его действительно пора уже учить петь "Покидая Сорренто". Я бы тогда бросил к черту этот Интернет, мы бы стали с Бубликом ходить по переходам метро и зарабатывали бы большие деньги. Я бы общался с простым народом, живущем в переходе, пил обычную водку и закусывал бы ее колбасой...

Hа шум выскочила Мария и стала успокаивать Бублика и Лесного. Успокоив, она заявила, что не пора ли господам заканчивать этот званный ужин, а то так недалеко до травматизма. Потому что если в пылу спора кто-нибудь Экслеру наступит на гипофиз, объяснила Мария, его в пять минут уже не успокоишь.

Лесной помирился с Бубликом, после чего я пошел провожать Лесного к двери. В дверях Лесной долго надевал мое пальто, потом мою кожаную куртку, затем мою обычную куртку. Когда я сказал, что вино, вероятно, на него слишком сильно подействовало, Лесной обиделся и сказал, что он все прекрасно видит, и что я нарочно завесил своими шмотками его плащ. После этого Лесной гордо надел шубу Марии и стал откланиваться.

– Кстати, - сказал я, - а ты заметил, что мы впервые не стали друг другу читать свои произведения?

– А ты разве что-нибудь пишешь?
– заинтересовался Лесной.
– А ну, почитай...

Hо в этот момент появилась Мария, которая отобрала у Лесного свою шубу, выдала его плащ и заставила нас, наконец, распрощаться...

Мне спать еще не хотелось, поэтому я засел за компьютер, залез на свою страничку и немного почитал "Рассказы сторожа музея". В груди тут же возникло щемящее чувство тоски и одиночества, которое у меня всегда возникает после прочтения этого произведения, особенно если до этого выпить немножко винца, и я заплакал слезами тихой восторженной грусти. Мария это обстоятельство заметила, поэтому меня отогнали от компьютера, сунули в руки дрыхнувшего Бублика и велели нам обоим отправляться спать. Мы так и поступили, потому что вечер был сложным, и мы оба немножко устали...

Утром я был разбужен Марией, которая испуганно спросила:

– Экслер, а чей труп вы с Лесным вчера спрятали в холодильник? Оттуда так пахнет, что меня метра на два отбросило, когда я его утром открыла.

Я поначалу сильно удивился и даже тоже испугался, но - хвала сыру и вину!
– голова не болела и работала отлично, поэтому я быстро сообразил:

– Это не труп, Маш. Это я просто вчера остатки сыров из сумки переложил в холодильник. А они и должны пахнуть. За них поэтому деньги и платят. Если сыры не пахнут, - важно объяснил я, - это не сыры, а какое-то безобразие.

– Хмм...
– сказала Мария.
– Кстати, что ты будешь на завтрак? Сыры?

– Благодарю вас, но я сыт, - величественно ответил я.

– Экслер, - сказала Мария.
– Тогда обещай мне, что когда вы с Лесным в следующий раз решите устроить еще какой-нибудь великосветский прием, типа китайского или корейского, ты меня заранее предупредишь, ладно?

– Договорились, - пообещал я.
– Кстати, мы с Лесным вчера обсуждали этот вопрос. Он говорил, что корейцы едят собак. У нас есть какая-нибудь большая кастрюля?