Лесные тропы

А тот все лежал на спине, тихонько вздрагивая когтистыми лапищами, готовя страшный клюв для нового удара.

— Сам виноват, — утешал Федька друга, прицепляя его за шейный ремень, — не суйся. Теперь нечего скулить. А ты, пучеглазый, далеко не уйдешь. Дай срок, мы тебя поймаем.

Едва мы отошли на несколько шагов, филин встал и, по-прежнему нисколько не наклоняясь, все торчком побежал в лес. А кругом порхали, пищали, чирикали, свистели птичьи стаи.

* * *

Лес спал зимним сном. Среди осыпанных инеем ветвей чуть-чуть зашуршало, поднялось что-то серое, почти белое. Я выстрелил туда, и «что-то» повалилось в сугроб. Сова! Раскинув крылья шире, чем размах рук большого человека, она лежала мертвая, и только серые перья спины да черный клюв отличались от белизны снега, остальное было бело. Желтые круглые глаза смотрели ясно, точно живые.

— Полярная сова, — сказал чучельщик, к которому я отвез птицу, — редко к нам такие залетают.

Эта сова с распростертыми крыльями висит у меня в комнате, и стеклянные глаза, вставленные в ее голову, блестят, всегда желтые, прозрачные, ясные, точно тогда, после выстрела.

Изредка ко мне приходит высокий худой человек, Федор Николаевич. Он опирается на клюку, тяжко волочит простреленную на войне ногу. У него длинная седая борода. А все-таки я знаю: это Федька Лапин, тот самый мальчишка, что умел сидеть на дереве, зацепившись за сучок одной ногой. Старику очень нравится совиное чучело, он каждый раз, глядя на него, хоть подмигнет мне. Мы оба помним благоуханный сумрак вечернего леса, дупло у оврага и жуткий крик ночной птицы в вышине.

ПТЕНЦЫ

Что думает птица, усаживаясь на гнездо, все равно какая птица — журавль, курица, малиновка, страус?

У всех одна мысль: в гнезде — яйца, будущие дети; их надо сохранить, спасти от всякой беды, защитить хотя бы ценой собственной жизни. Мысли такой ни одна птица, конечно, никому не высказывала, но все птицы кидаются драться, как бы ни казался велик и силен враг, приблизившийся к гнезду; другие хитрят, стараясь отвлечь врага от гнезда, иные просто закрывают яйца собою, готовые погибнуть, защищая свое будущее поколение.

У гнезда, где имеются яйца, всегда стража: то два защитника, то один.

Иногда самец устраивает гнездо и принимает на себя все заботы о нем, самка же только несет яйца. Часто не отличить самца от самки: оба одинаково хлопочут над гнездом, оба высиживают поочередно. У других семейная работа разделена: самка сидит в гнезде, а самец носит ей есть и, чтобы не было скучно, поет ей песни. Кое у кого случается так, что ни гнездо, ни яйца не должны попадаться на глаза самцу: он яйца разобьет, а гнездо растреплет. У многих птиц отец равнодушен к гнезду, не замечает, покидает его, а мать это гнездо устраивает, хранит и самоотверженно защищает. Только у некоторых, преимущественно страусовых, все наоборот: самец и строит гнездо, и охраняет его, и высиживает яйца, равнодушно брошенные где попало самкой.

Гнездо тетерки

Глухарь и тетерев одеты разноцветно. Их скромные куры, — похожие одна на другую нарядом рыжепестрых перьев, удивительно скрывающим их в зеленой траве, — тетерка и глухарка устраивают свои гнезда на земле. У тетерки бывает до двенадцати яиц; они поменьше, чем яйца курицы, желтоваты, с бурыми пятнами на толстом конце. Глухарка кладет семь — восемь такого же цвета яиц, вдвое крупнее куриных.

Гнездо — ямка, устланная сухой травой и пухом из собственной груди; тетерка иногда садится на яйца на опушке, глухарка не иначе, как в глухом лесу.

Ну, этим наседкам никто не принесет под нос корма и питья. Они пьют росу, свежие капли с окружающих трав и листьев; они в полдень, сбегав недалеко, хватают торопливо, что удастся поклевать, и спешат возвратиться к гнездам, тщательно прикрытым травой.

Спят ли они или неусыпно сторожат день и ночь сокровище, нарождающееся незримо, неслышно, неощутимо? Глаза их наливаются кровью, и всегда смирные куры принимают во время высиживания бешеный вид. Лисица и волк, в другое время расправляющиеся с ними запросто, не ищут их на гнездах. Хищники знают, что отчаянно ударят крылья по их мордам, куриный клюв норовит клюнуть в глаз, тупые когти рвут и царапают.

Если три недели миновали благополучно и никакой враг гнезда не потревожил, лесной пожар его не спалил, то весело прыгают около матери бойкие цыплята. Тетерева одеты густым темно-желтым пухом, глухарята — бурым; на головах и по спинам у них черные полоски, а в ничтожных крыльях уже видны перья. Когда тетерка ведет детей к муравейнику, они шныряют, как мыши. Надуваясь и клохча, тетерка разгребает лапами сор муравейника, достает оттуда белые муравьиные яйца, стучит по ним клювом, дробит на мелкие куски, сама не ест. Маленькие клювики клюют этот нежный, питательный и влажный корм.

На двухнедельном глухаренке уже больше перьев, чем пуха. Он при малейшей тревоге взлетает на сосну и, вытянув шею, так прижимается к ветке, так таится, что даже средь бела дня не всякий глаз его рассмотрит.

Подросший выводок «старка» водит на ягодник в тот час, когда солнце только выглядывает из-за края земли. Птенцы жадно клюют землянику, обрызганную ночной росой, срывают нежные побеги зацветающих трав.

Когда поспеют черника и голубика, растущие на кустиках повыше тетеревенка, он пропускает тонкий зеленый стебель между лап и идет. Кустик, конечно, наклоняется, и черные или сизые ягоды оказываются у клюва.

Вкусны также свежие желуди дубов, мелкие черные, остро пахнущие ягоды можжевельника. Заботливая «старка» везде проведет неопытную молодежь, покажет, где, что и как нужно есть.

При тревожном крике матери тетеревята врассыпную кидаются в траву, глухарята вспархивают на деревья.

Сороки, вороны норовят утащить зазевавшегося цыпленка. Лисица, волк чутьем ищут по росистой траве, где бродил выводок, и пытаются, незаметно подобравшись, схватить лакомую добычу.

Опытная «старка» все эти опасности знает. Едва жар солнца начнет подсушивать прозрачные капли на траве и кустах, раздается призывное клохтанье «старки», и весь выводок трудно летит в трущобу, в глушь, где к нему, не зашумев, никому не подобраться.

Цыплята все лето похожи оперением на мать: такие же рыже-серо-пестрые. Кто из них петушок, кто курочка, отличить нельзя. Когда начнут вянуть травы, зазолотится кое-где лист на липах и ночи станут темнеть, на спинах, на зобах у некоторых цыплят среди рыже-бурых вырастают черные перья. Вот они, петухи! Одноцветные останутся в скромном наряде — это тетерки. У тетеревят-петухов, чернеющих с каждым днем, хвосты к осени развесятся белоснежными снизу косицами; их, черных тетеревей, зовут косачами или чернышами. Шея молодого петуха-глухаря становится темно-зеленой, блестящей, точно медь, лапы покрываются мохнатыми перьями, хвост распускается, как у индюка. Нет, это уже не цыплята, это взрослые тетерева, глухари.

Рябчик, куропатка, перепел

Маленькие лесные куры, рябчики живут только в больших лесах, даже на полянки, не только в поле, никогда не вылетают. Гнездо рябчик устраивает под кустом: на земле ямка, устланная листьями, травой, мелкими веточками. Самка, положив до пятнадцати пятнисто-бурых яиц, сидит на них, кажется, одна, хотя самец всегда вертится зачем-то около гнезда и потом около выводка.

Рябчата покрыты густым желтым пухом — сверху пестрым, с буро-серыми пятнами, снизу одноцветными, посветлее. Они бегают бойко, едва выклюнувшись из яиц, и «старка», рябуха с белым пятном на горле, ведет пискливую, суетливую стайку на берег речки, ручья, проточной канавы. Зачем? Воды рябчики, кажется, не пьют, но… любят слушать ее журчанье.