Лестница Ангела
Шрифт:
Она просто не могла иначе. Иногда хотела, но не могла, будто была заводной куклой с прописанным внутри сценарием. Или игрушечным поездом, который может двигаться только по кругу проложенных рельсов.
– Дальше – заведение для трудных подростков, – продолжал Сизиф, – смерть матери и детский дом.
Наконец картинки из детства остановились.
Лиза ошарашенно посмотрела на Сизифа.
– Откуда ты…
– Что там у тебя было травмирующей ситуацией? – он снова проигнорировал ее вопрос. – У каждого она есть. Дай-ка вспомнить.
Он снова принялся
Лиза опять нахмурилась и сжала зубы, как делала всегда, когда злилась. Потом медленно встала на ноги: так она чувствовала себя устойчивее и увереннее во всем этом безумии.
– Да кто ты, на хрен, такой? Гребаный мент?
Сизиф будто бы не слышал. Бывали кандидаты, задававшие вопросы поинтереснее.
– Фантазией ты не отличаешься. Но, может, оно и к лучшему. Ага, нашел, – он перестал листать. – Тот любовник твоей матери-алкоголички.
Картинка на стене вновь задвигалась. Это застало Лизу врасплох. Увидев до боли знакомые стены, крошки под столом, под которым она часто пряталась, и большие драные тапки, она сжалась и снова опустилась на пол.
– Где ты, мерзкая дрянь? – кричал хриплый мужской голос.
Лизе почудилось, что даже сквозь экран ее обдало вонью его тапок.
– Думаю, подробности напоминать не нужно, – Сизиф остановил картинку в тот момент, когда на экране показалось лицо отчима: крупное, блестящее от пота, с перебитым носом.
Лиза стащила с ноги ботинок и изо всех сил швырнула в экран, где застыло ненавистное лицо.
Изображение пошло помехами.
Лиза повернулась к Сизифу:
– Где я, черт возьми?
– В некотором смысле вопрос адресован верно, – рассеянно откликнулся Сизиф, продолжая тыкать в планшет. – А вот трогательная сценка, глянем ее. Папаша ненадолго забрал тебя к себе, к своей новой жене и сынишке.
– Я не хочу больше это смотреть! Выключите! – начала Лиза, но увидев младенческое личико брата, умолкла.
Двенадцатилетняя Лиза держала на руках полугодовалого младенца. Она несла его в ванную. Она все сделала как велено. Ей так хотелось заслужить похвалу папочки, который объявился через месяц после ее заточения в детдоме, чтобы забрать дочь к себе. «Дать ей шанс», как выразился в машине отец, когда они ехали в дом к его новой женщине. Отец сказал это, не оборачиваясь, просто бросил на нее взгляд в зеркало заднего вида.
Лиза старалась стать частью семьи. Правда, старалась.
Тот малыш, он ведь ей даже нравился. Лиза радовалась, когда его оставляли с ней, доверяя, как взрослой. К тому вечеру она прожила в доме отца уже два месяца. Полюбила свой уголок в гостиной, где ей выделили спальное место. И очень старалась не ненавидеть тощую женщину, ставшую женой отца.
В тот вечер ребенка снова оставили на Лизу. Она хотела искупать малыша. Вычистила ванную, тщательно смыла хлорку, проверила температуру, опустив, как это делала мачеха, в воду локоть, побросала резиновых уточек и разноцветные круги от пирамидки.
Воды было на самом
дне – чтобы только поверхность ванной нагрелась и ребенок не замерз. Лиза хотела порадовать младенца и добавить в воду пены. Пена в бутылке кончилась, но Лиза знала, что в кладовке есть еще одна. Она оставила малыша в ванной, пока набиралась вода и пошла в кладовку.Это ведь всего минута…
За минуту воды в ванной может прибавиться больше, чем двенадцатилетняя Лиза могла предположить.
Она не слышала, как захлебывался ребенок.
Но услышала, как посыпались на пол продукты из сумки мачехи, которая, едва войдя в квартиру, все поняла и бросилась в ванную.
Следующее, что помнила Лиза, это звонкая, обжигающая пощечина.
«Ты упустила свой шанс», – только и сказал отец, отвозя ее обратно в детский дом. Он сказал это, бросив взгляд в зеркало заднего вида. Не обернувшись.
Лиза знала, что видит отца в последний раз.
В ту же ночь она сожгла в ванной детского дома единственную оставшуюся после него игрушку, из-за которой когда-то подралась с мальчишкой. Ее, конечно, сильно наказали. Но это было неважно.
– Снова детский дом. Теперь уже навсегда. Как и ненависть в твоей душе. Потом были наркотики, грабежи. И вот теперь – убийство. Я знаю о тебе все, – чеканя каждое слово, проговорил Сизиф.
Лиза, не отводя взгляд, смотрела на экраны, показывавшие детский дом.
Ночь. Она лежала на одной из коек в спальне для девочек. И очень тихо, так, чтобы никто не услышал, плакала в подушку. Подушка уже почти душила ее. Зато никто ничего не слышал. Даже она сама.
Сизиф выключил экраны. Они снова стали просто белоснежными стенами.
Придя в себя, Лиза резко обернулась к нему и вскочила на ноги, приняв угрожающую позу:
– Не пудри мне мозг, скотина! Я поняла! Это какой-то долбанный эксперимент в психушке. Я знаю про такие! Имей в виду, выродок, меня есть кому защитить.
Лиза начала оглядываться и громко звать:
– Штырь! Штырь!
– Да неужели? – усмехнулся Сизиф.
Он набрал что-то на планшете. На экране появилась квартира Штыря. Сам Штырь с перебинтованными синюшными ребрами занимался сексом с рыжей девицей.
– И если уж мы заговорили о психушке, – продолжил Сизиф, – то сегодня ты из нее, скорее, вышла.
Он поставил монотонно двигавшегося Штыря на паузу.
Лиза обернулась на Сизифа. В ее глазах были боль и непонимание. Кажется, она устала гадать, что же все-таки происходит.
– Ты умерла, Лиза.
Она усмехнулась.
Потом еще раз.
И еще.
Смешок перешел в истерический хохот.
– Хорошо, что ты принимаешь это известие с таким оптимизмом, – заметил Сизиф.
Продолжая хохотать, Лиза снова показала ему средний палец.
Сизиф опустил голову к айпаду, чтобы скрыть улыбку. Обычно к этому моменту с большинства кандидатов уже слетала спесь.
Картинка на экранах изменилась: аптека, мертвый сторож в луже крови, раскиданные таблетки на светлом кафеле. Лиза с пистолетом. Она направляет его на полицейского.