Лестница в небеса. Исповедь советского пацана
Шрифт:
– Пробивает череп с одного удара.
– Дай посмотреть.
Люда осторожно, кончиками пальцев приподняла кастет, глядя на него как на опасного паука.
– Тяжелый! А ты уже его… пользовался?
– Было дело. Хулиган… хулиганил. Я один раз только и приложил ему… в челюсть. Сразу все понял. Знаешь, они ведь только с виду храбрецы, а против молодца и сам овца.
У Люды было чистое сердце. Она и сама не врала и другим верила легко. И смотрела она на меня так доверчиво в эти минуты, что я, наверное, бросился бы с кастетом наперевес на любого, кто посмел бы ее обидеть. Командир отряда – шутка ли?!
Мы гуляли с ней до
«Ах!» – и пацан прыгает с козырька в сугроб.
«Ах!» – и залезет на самое высокое дерево.
А когда слезет, еще сделает вид, что залез просто так, что широко распахнутые от восхищения, голубые глазищи на веснушчатом лице здесь ни при чем!
А зачем девчонкам эта безрассудная пацанская смелость? Нужна! И хорошо, что нужна! Хотя бы в детстве. Как-то неуютно стало бы жить, если бы примерный, робкий мальчик Вася с пятибалльным аттестатом властвовал над женскими сердцами с юношеских лет.
– Ты пойми, – снисходительно объяснял я Людке, – я буду ловить врагов здесь! Шпионов то есть. Это разведчики – там, за границей. Ну, конечно, здесь тоже приходится и стрелять, и драться. Их знаешь, как учат? Шпионов? Джиу-джитсу – раз, дзюдо – два, карате – три! А стреляют они даже с закрытыми глазами. Но ничего… Наши тоже кое-что умеют, – тут я с усмешкой. – Получше, чем они! Ты знаешь, я сначала в милицию хотел. Но потом понял, что в КГБ лучше. Достаешь красную книжечку: «КГБ! Всем спокойно! Документы!»
– Здорово! – мечтательно говорила Людка. – А форма у вас есть? Ну, с погонами.
– Есть. Только мы ее… они ее не надевают. Она в шкафу храниться. А то любой шпион сразу поймет… кто есть кто…. А пистолет всегда с собой. Мало ли что.
– Дашь мне пострелять?
– Ну ты даешь! Нельзя. Мне же потом отчитываться. Ты не расстраивайся, я тебя на полигон свожу и стреляй сколько хочешь!
Я как-то незаметно выпрямился, посуровел лицом – ведь у меня за плечами был целый рюкзак тайн. Хорошо быть Героем Советского Союза в одиннадцать лет! Особенно, когда гуляешь с красивой девчонкой, которая верит каждому твоему слову!
А вечер между тем густел. Из ярко освещенных окон лился желтый свет, распихивая мрак по кустам и парадным. Сырая земля была бесстыже голой и резко пахла перепревшими мокрыми листьями. Где-то в соседнем дворе играла гитара и несколько ломких голосов неуверенно подвывали ей что-то про Наташку, которая была слишком красивой. Дивны вечера на Народной в апреле в начале 70-х!
За углом дома мы столкнулись с матерью, которая вышла искать дочь.
– Люда, где тебя носит? Отец волнуется, я места себе не нахожу. Ты что, девочка моя?
– Мамуль, прости! Это Микки, мой друг!
Мама была красивой женщиной. Как и все красивые мамы, она была не злая.
– Микки, наверное, тоже ждут, волнуются. Правда, Микки? Какое интересное у тебя имя. А меня зовут Елена Валерьевна.
Она улыбалась, поглаживая
Любу по затылку. Я вдруг понял, что несмотря на категорические запреты, был бы не против, если бы Люда рассказала ей про меня все!Глава 12. Полет
Самолетик получился не таким, какой он вынашивался в моих мечтах – всего лишь метра полтора в длину, в ширину чуть меньше. На все про все ушло несколько кусков ватмана, которые мы склеили канцелярским клеем. Работали днем, у Китыча. Когда крылатая машина была готова и лежала на боку в комнате, мы с Китом присели на диван в молчании. Дело было слишком велико, чтобы суетиться. Шутка ли – Б-29 армии США покорно лежал у нас под ногами. Это вам не скворечник, в котором мы к тому же забыли пробить дыру.
– У Войтюка был кот, – задумчиво молвил Кит, поглаживая натруженные колени ладонями, – только большой очень – килограммов десять! Нашему не потянуть. У нашего какая грузоподьемность, как думаешь?
– Килограмма два, не больше. Котенка надо искать. Или… хомяка.
Кит помрачнел.
– Хомяк, Тишка мой, погиб смертью храбрых, забыл?
– Как можно, Кит? Всегда буду помнить. Что делать… космос он такой… требует жертв. Кстати, могилку надо навестить. Цветочек положить, то, се… Забыли.
– В подвале кошка родила, слышал? Рыжая такая, Маська? Правда давно уже. Дядя Петя-водопроводчик грозился котят утопить…
– Глянуть надо!
Мы запихали самолетик под диван и спустились вниз. В подвале, как всегда, было влажно и сумрачно. Водопроводные трубы переговаривались друг с другом – то басом, то визгливым фальцетом, то хриплым клекотом. Иногда отчетливо было слышно над головой, как стучали каблуки по паркету. В окошки с улицы проникал рассеянный свет.
– Вон она! – Кит указал рукой в темноту, откуда блеснули два глаза. – Маська. Девчонки постельку ей принесли… Ага, всех уже разобрали… Нет, погоди, один остался. Беленький. Кис-кис-кис!
Маська метнулась во тьму и оттуда блеснули ее желтые глаза
– Спокойно! – повелительно молвил я. – Мы забираем твоего сынка, Маська, для научного эксперимента. Гордись!
– Мяу! – громко ответила Маська, и я понял, что она гордится.
Этим же вечером я позвонил в дверь Любы и вручил ей сумку.
– Посмотри. Можно он у тебя переночует? Завтра в полет!
Летчик жалобно пищал в сумке. Люба вытащила его и прижала к губам.
– Маленький какой!
– Больше нельзя. Конструкция не выдержит. Ты родителям не говори только ничего, а то начнется… Скажи, что просили приютить на одну ночь.
– А если он разобьется?!
– Сама понимаешь… Небо. Но мы все продумали.
– Все-все?
– Почти. Завтра утречком зайду. Тебя отпустят?
– Воскресенье же… отпустят. Как его зовут? Стрелка? Нет, пусть будет Снежок!
Ранним утром по железной дороге торжественно шагали два главных конструктора, я и Китыч. Кит нес на голове самолетик, который взбрыкивал на ветру как норовистый, застоявшийся конь. За нами семенила Люба с сумкой, в которой истошно орал Снежок, чуя свою погибель. Вышка была неподалеку, возле пожарного пруда. С нее хорошо просматривались колхозные поля, которые засевались каждый год турнепсом, морковкой, а иногда и вкуснейшим горохом. Турнепс, кроме колхозников, никому был не нужен, а вот горох охранял летом конный сторож и ребятня боялась его нагайки пуще огня.