Лестница в небеса. Исповедь советского пацана
Шрифт:
Утро было чудесное. Вдоль железной дороги, на насыпях, из-под шпал весело глядели желтые цветочки мать-и-мачехи. Бабочки выбрасывались из канав и кустов, как желтые фантики, и свежий ветерок подхватывал их и увлекал в голубое небо. Лето было совсем рядом, оно пряталось за лесом, из которого уже дуло теплым воздухом. Как всегда, лето выжидало, когда люди истомятся в ожидании, чтобы нагрянуть неожиданно.
На вышке мы с Китычем развернули самолетик, и он затрепетал бумажными крыльями. «Летчик-камикадзе№ в мешке затянул свою последнюю душераздирающую тягучую песнь.
–
– Он сядет здесь – я указал на середину – Вцепится когтями.
– Нет! – Люда прижала к груди мешок. – Он разобьется!
– Наука требует жертв!
– Вот сами и садитесь в свой самолетик! Живодеры!
Я взглянул на Китыча. Он хлюпнул носом и отвернулся. Люда смотрела на меня с нарастающим возмущением.
– Как не стыдно! Мучить котенка!
Снежок прислушался в мешке к разговору и мяукнул на сей раз так скорбно, так тихо, словно смирился с неизбежным и просил только, чтоб смерть его была не мучительной. Кит был явно не на моей стороне. К тому же он уже отдал научному прогрессу своего драгоценного хомяка и знал, что такое боль утраты. Люда готова была стоять насмерть.
– Ладно! Тогда положим просто груз!
Люда просияла. Кит спустился вниз за камнем, мы кое-как уместили его в центре самолетика и наконец волнующий миг настал.
– Внимание! – скомандовал я. – Продуть баки! Двигатели запустить! Готовность номер один! Ключ на старт! Как слышно меня, как слышно?
– Давай быстрей, ветер начинается, – отозвался Китыч, удерживая двумя руками самолетик. Всегда было трудно разбудить воображение этого парня.
– Начинаю отсчет. Десять, девять, восемь…
– Микки, быстрее, я отпускаю!
Камень выскользнул сразу. Самолет клюнул носом, но тут порыв ветра подхватил его, и он взмыл ввысь. Мы ахнули от восторга! И тут же ахнули от испуга: наш Б-29 вошел в штопор и воткнулся с брызгами носом в пожарный пруд
Испытание закончилось. Самолетик долго не тонул и трепетал на ветру, зацепившись за корягу. Мы с Китом отдали ему прощальный салют. Испытание было признано успешным.
Всю обратную дорогу Люда тихо разговаривала с котенком, а возле своей парадной категорически заявила.
– Все! Снежок больше в испытаниях не участвует. Он – мой.
Я не спорил. Вечером папаня Кита обнаружил пропажу ватмана и Киту пришлось объяснять, что бумага нужна была для классной стенгазеты по случаю приближающегося 1 Мая.
Снежку повезло. В семью его приняли с радостью, и он сразу распушился, округлился и обнаглел. Подвальное детство давало о себе знать. Мало того, что он тырил все, что плохо лежало, он еще и кусался и царапался, не зная меры, в полную силу. Меня он грыз особенно азартно, видимо помнил, какую участь я ему готовил. Людка играла с ним только в рукавицах, а Елену Валерьевну белое отродье не трогал! Даже позволял себя гладить.
С отцом семейства я тоже познакомился как-то вечером. К моему изумлению, папа Люды – плотный, усталый мужик с грустными глазами – оказался милиционером, майором уголовного розыска. Об этом, как я убедился, распространяться не следовало. Папаня уже знал, что мы с ним в будущем почти
коллеги, но, как всякий милиционер, недолюбливал комитетчиков и старался лишнего не болтать. Впрочем, однажды дал подержать свой пистолет, предварительно разрядив его, а Людка восхищенно смотрела на меня, а Елена Валерьевна улыбалась.– Ну как? – спросил папаша. – Нравится?
Он еще спрашивал! Пистолет был прохладный, увесистый и таил в себе неведомую грозную силу, от которой заколотилось сердце. Хотелось навести его на кого-нибудь. Всего-то только навести, чтоб увидеть, как страшный Наиль превращается в трусливого суслика.
– А вот в живот целится не надо! – папа ловко изъял у меня оружие и улыбнулся жене. – А ты боялась даже в руки взять!
– Ну его, – передернула плечами Елена Валерьевна. – Микки можно, он скоро будет разведчиком.
– Да не разведчиком, а контрразведчиком! – с досадой поправил я.
– А в разведчики что же, не хочешь? – спросил глава семейства.
– Не!
– А что так?
– А если поймают? Пытки? А потом расстрел? Я сам хочу ловить.
– Хулиганов?
– Шпионов! Хулиганы мне не нравятся. У нас их на улице полно. Наиль, Рыга, Витька Яковлев…Видеть их не могу.
– Вот, – тихо проговорила супруга, – говорила тебе? Устами младенца…
– Микки поймает самого злого шпиона! Самого гадкого! Он застрелит его! – вмешалась Людка.
– Обязательно поймает! – согласился папа, вздохнув. – Лен, кушать хочу, как волк, причем тамбовский. Слыхала, небось, про такого?
– Вижу такого. Каждый день.
Я влюбился в людкиного отца сразу и пылко. Теперь я часто бывал в их семье и не раз оставался на ужин. Иногда Василий Павлович – так его звали – был расположен к беседе. Больше всего я пытал его, как не трудно догадаться, насчет геройских подвигов.
– А у вас есть награды, дядь Вась?
– А то…
– Орден?!
– Медаль. За безупречную службу.
– Вы преступника поймали?
– Вроде того.
– С ножом?! Один на один! А вы приемы знаете? Самбо?
– Учил когда-то…
Меня удивляло, что у него глаза всегда были при этом какие-то грустные. И о подвигах он говорил как-то неохотно… Ну, задержали, ну допросили и что?
А Елена Валерьевна вообще морщилась, если я пытал ее про мужнину работу. Люда по страшному секрету призналась, что родители даже ругались из-за работы папы. Я не мог в это поверить. Жить с героем и ругаться!
– Ты не подумай, мама очень любит папу! Только она переживает, боится.
– Чего боятся?! Он – раз-з-два! Приемчик, и все готово. Знаешь, как их учат? Это секрет. Разные секретные приемы. И стреляют они прямо в цель. Хоть с закрытыми глазами. Смотрела «Чингачгука»? Ну вот… и они так. Он на него с ножом, а он рукой вот так раз…
– Ой! Больно же! Отпусти!
– Это меня Пончик научил, я тоже кое-что знаю. Ну не хнычь, все в порядке. Я же шутейно…
Люда обиженно дула на запястье, я тоже дул. Поганец Снежок выскакивал откуда-то из-под дивана – хвостик столбом, спинка горой – и прыгал боком, готовясь к нападению. Мы шустро подбирали ноги и кричали тоже угрожающе.