Лестница власти 2

Боюсь, правда, без тотальных мировых войн тут бы тоже не обошлось.

Ладно, вернемся ко мне. Ведь для себя именно я мерило всех вещей. Важно то, что нравится мне. А уже потом надо думать, насколько это мешает другим. В отличии от некоторых аскетов, способных довольствоваться пещерой и водой, мне нужно куда больше. Но и княжей власти, я не хочу. Осознав это, я даже замер. Ну конечно, это для Мстислава — княжий престол мерило его жизни, освещенный небесным лучом венец всех желаний. Для меня власть — прежде всего ответственность.

Я хочу достатка без ответственности. Женщин, денег, вина, безопасности. Наверное, именно в таком порядке. И у меня уже начали бродить смутные идеи, как этого достичь. Но для этого очень важно остаться в касте бояр. И провал ритуала по привязыванию ко мне фамильяра, может стать очень серьезной проблемой.

Это меня не сильно беспокоило. Я был уверен — я смогу преодолеть эту преграду. Просто я еще не понял, как.

Глава 26

Прошел месяц, прежде чем я снизошел до того, чтобы обратить внимание на охрану Лицея. Да и то, только потому что прошли слухи о наборе “охочих” людей. Канцлер даже смотался на лапландских санях в Великий Новгород, людей нанять. Как съездил — мне он доложить забыл. А пока добровольцы набирались с Великого Устюга и окрестных деревень. Я знал об этом потому, что Распутин начал поправляться. Это выражалось в том, что она начал жаловаться на все жаловаться. “Одни валенки в охране, что Канцлер себе думает” — понудел он при нашей встрече. Встречались мы чаще — бедолага чародей был отстранен от уроков Канцлером, до полного восстановления. Похоже, помимо физической немощи, декану естественно-научного факультета не хватало и магических сил. Но вот ныть по поводу новобранцев ему бы не стоило. Он ведь кругом виноват.

После того, как Гриша положил костяк лицейских стрельцов, мне тоже стали бросаться в глаза “новенькие”. Они сильно отличались от “старичков” неопрятностью, громкими разговорами на постах и неумением обращаться с оружием, отчего Мстислава во мне аж корчило.

Сабля штука удобная, если ей покромсать человека надо. Но вот носить её везде с собой та еще морока. Длинная, тяжелая, за все цепляется. Тут навык нужен. И по тому, как человек с саблей на боку двигается, можно многое о нем сказать, как о противнике.

Вот и сейчас, возвращаюсь вечером в корпус с Ильей и мой взгляд зацепился за молодого парня с редкой порослью на лице. Волосы на его подбородке и щеках были редкие и росли клочками. Но он надеялся вырастить из них бороду, не иначе. Впрочем, его рожа его дело, мне без разницы. Задело меня другое. Прямо у калитки в наше крыло стоял стул с подлокотниками, на котором охранник сидел. Постучали — встал, глянул кто, открыл. И снова уселся. Вот этот клочковатый и открыл нам дверь. Кстати, даже не спрашивая “кто”.

А потом повернулся задницей, что тоже не почтительно, и плюхнулся на стул. Сабля у него зацепилась и повернулась так, что он плюхнулся на неё. Она в ножнах, разумеется, была. А то клочковатый точно бы себе жопу отрезал. Но все равно ему сделалось больно — парнишка закряхтел, попытался вскочить, но теперь сабля зацепилась за подлокотники и не давала ему это сделать. Это ж еще умудриться так надо.

Я остановился и засмотрелся, как он трепыхается. Беспомощный такой. Сверху, со стрелковой галереи раздался дружный гогот. Я глянул. Тоже молодые и незнакомые лица. Канцлеру нужно серьезно поработать над своими кадровыми решениями.

Хотя, те ребята, что ринулись с нами в серую хмарь в погоню за полудушниками, были молодцами смелыми и примерно такими же на вид. Только чуть поопытней. И повоспитанней. И эти оботрутся. Наверное.

— Слушай, — спросил я у паренька, который как раз смог победить стул, — а тут раньше постоянно дежурил десятник. Ему еще ногу отрубили. Он что, больше не выходит на пост?

— Дык как он выйдет, раз ему ногу отрубили? — глупо гыгыкнул парнишка.

— Ну ты ж без мозгов вышел и ничего, справляешься, — я вдруг вспыхнул злобой. Еле удержал в себе поток желчи, что-то про “Ты же на говна кусок в белом мундире похож, который скоморох высрал, смотреть на тебя долго тяжело, блевануть тянет, позорище всего рода русского…”, но вовремя прикусил язык. Что это меня так задело, даже интересно?

Парнишка побледнел. На стрелковой галерее затихли.

— Так где десятник, который тут до вас был? — повторил я свой вопрос.

— Не могу знать. Коли ногу потерял, то деньги выходные получил и домой поехал, — нервно ответил победитель стульев.

— Кто тебе сказал, что он домой уехал? — нахмурился я.

— Никто… Я бы домой поехал. Выходные деньги то большие дают, как за год службы… Можно сруб поставить, жениться, и на семяна хватит, и корову купить…

— А сколько платят в год?

— Пять рублев! Но это мне. Десятнику десять! — гордо доложился парнишка.

Да, хорошо платят. На деревне, если пойти в батраки к богатому селянину, за год работы давали рубль. Подмастерье в городе получал два рубля. Илья платил своей дворне — вооруженным слугам, везде сопровождавшем его и других бояр в походе — три рубля. И гордился этим. И работа у дворни была опасная — обычные люди в его веселых охотничьих вылазках по окрестным лесам то и дело гибли.

Рубль это много Для простого человека. За рубль можно было купить хорошую корову. Корову похуже или теленка можно найти на отдаленных хуторах и за полрубля. Корова тут — мерило всех вещей. Она жрет траву летом, а на зиму можно не полениться и накосить сена. А дает корова молоко. Молоко, плюс походы по грибы или по ягоды, собственный огородик — с этого можно жить. Даже вдвоем-втроем. Не разжиреешь, но можно. Сама по себе корова, если её зарезать — много мяса и ценная шкура. Короче, корова тут, как однушка в крупном городе в начале двадцать первого века — можно самому жить, можно сдавать и будет прибыток. И можно продать, разово получить хорошую сумму. Поэтому нанимаясь в батраки, ты через год получал сумму достаточную для покупки коровы (или сразу корову хозяин даст) и действительно можно было жениться.

При этом в городе, конечно, расклад был другой. В гостевой избе за рубль можно было снять “хором” на месяц. Там было пара комнат и кровати для шестерых. Правда, еще в эту сумму входила кормежка, один раз в день.

В городе дом с участком стоил рублей пятьдесят, так что не факт, что десятник смог на пенсию уйти. В моем понимании — домик в городе, гортензии и тихая жизнь.

А ведь платит Канцлер своим людям не то, что хорошо, а даже щедро. Мне стало интересно, интересно, откуда у Лицея такие доходы?

— А может еще в калечный дом при храме Первака-рыбака пошел, — заполнил паузу, вызванную моей задумчивостью, парнишка. Я так и пырился на него.

— Так я ж знаю о ком вы! Волк Серебряков его зовут! Других десятников, что ногу теряли, тут не было! — со стрелковой галереи высунулся парнишка постарше. Если верить его зетине, конечно. Он почесал себя под лохматой шапкой и припомнил. — Семья у него в городе.

— Живут где?! — переключился я на него.

Выяснив нужные мне подробности, я оставил служилых в некоторой растерянности. Ну да, тут у бояр интересоваться делами простых людей не принято. Впрочем, я так, худосочный борин то, если по фамилии судить.