Летающие киты Исмаэля(сборник)

— О, нет, только не это! — пробормотан он, вспомнив о фонтане крови в кухне.

Но после более внимательного осмотра он понял, что Мэри здесь ни при чем. Кровь лилась из ран на теле чудовища, лежащего возле пьедестала статуи. Мертвые глаза смотрели в пурпурное небо. Чудовище было вдвое длиннее среднего карренца. Все тело его было покрыто голубоватой шерстью. Видимо, волосяной покров на теле человека трансформировался в густую жесткую шерсть. Ноги его стали огромными — ведь им приходилось выдерживать тяжесть большого тела. Толстый извивающийся хвост был похож на хвост тиранозавра, которого Кармода видел на картинке. Ногти на руках и ногах превратились в когти, а лицо приобрело вид звериной морды. Оно заострилось, челюсти стали более мощными, острые клыки зловеще поблескивали в пасти. Челюсти сжимали руку несчастного, видимо, павшего во время битвы, звуки которого Кармода слышал ночью. От остальных участников не осталось ничего, кроме пятен крови на мостовой.

Шесть человек вышли из–за угла и остановились, глядя на Кармоду. Они были не вооружены, но в выражении их лиц было нечто, что встревожило Джона. Он начал яростно выдергивать палец, обливаясь потом и задыхаясь от боли. Но он не мог ничего сделать.

Он смотрел в невыразительные глаза статуи, видел угрюмую ухмылку и старался уговорить ее, забыв, что это был не человек, который мог поддаться на уговоры, — это был металл, статуя, на которую не действовали никакие слова.

Он стиснул зубы. Если они не помогут мне, подумал он, а я не вижу причин, почему бы им мне не помочь, мне придется пожертвовать пальцем. Это единственное, что осталось, если я хочу освободиться. Достаточно достать нож из кармана…

Один из людей, как будто прочтя мысли Кармоды, сказал:

— Давай, землянин, тронь его, если ты, конечно, не боишься изувечить свою драгоценную ручку.

И тут Кармода узнал Танда.

Ответить он не мог, так как все шестеро дружно расхохотались над его смехотворным положением. Они издевались над ним, спрашивая, намерен ли он стоять здесь всегда, чтобы потешать публику. Они прямо–таки катались по земле от хохота, хлопая себя по ляжкам.

— И этот шут хотел убить Бога? — задыхался от хохота Танд. — Хотел убить Бога, а сам сунул палец в медную кастрюлю и не может вытащить!

Спокойнее, Кармода, им не удастся завести тебя!

Думать так было легче, чем выполнять.

Он устал, очень устал. Вся его гордая самоуверенность покинула его, как и физические силы. Ноги едва держали его. Казалось, он стоит тут целую вечность.

Внезапно паника охватила его. Сколько же времени он торчит здесь? Сколько прошло времени, как кончилась Ночь?

— Танд, — сказал один из людей, — неужели ты серьезно думаешь, что этот тип наделен могуществом?

— Вспомни, что он сделал, — ответил Танд. Он обратился к Кармоде. — Ты убил старого Месса, приятель. Он знал, что это случится, и сам сказал мне об этом еще до того, как началась Ночь. И теперь мы ищем седьмого, чтобы стать любовниками матери и отцами маленького Месса.

— Значит, ты солгал мне! — рявкнул Кармода. — Ты не пошел спать!

— Если ты вспомнишь, что именно я сказал, ты поймешь, что я не солгал. Я сказал тебе правду. А ты понял мои слова так, как этого захотелось тебе.

— Друзья, — сказан один из людей. — Мы понапрасну теряем время и даем врагу преимущество, которым он может воспользоваться. Этот человек, несмотря на свое могущество, которое я ощущаю даже без зондирования, очень грязен. И я сомневаюсь, есть ли у него душа. А если и есть, то это что–то очень маленькое и ничтожное, скорчившееся во мраке, боящееся высунуть нос, позволяющее ему делать все, что он хочет, отказывающееся взять на себя ответственность за его поступки, отказывающееся даже признать свое существование.

Остальным это показалось очень смешным, и они разразились хохотом.

Кармода задрожал. Их презрение и насмешки били его как шесть молотов — один за другим. И это он, который считал себя выше презрения и насмешек. Он внезапно обнаружил, что он нисколько не выше, а барьер, который он сам воздвиг для самозащиты, рухнул. Рухнул под градом издевательств.

Он снова стал выдергивать палец изо рта в тщетной надежде освободиться. И тут он увидел еще шестерых людей, которые шли в направлении к нему. Эти люди тоже были не вооружены и были похожи на первых шестерых горделивой осанкой и самоуверенностью. Они тоже остановились перед Кармодой, не обращая внимания на первых шестерых.

— Это он? — спросил один.

— Думаю, да, — ответил другой.

— Его нужно освободить?

— Нет, если он захочет примкнуть к нам, он освободится сам.

— Но если он захочет примкнуть к ним, то он также может освободиться сам.

— Землянин, — произнес третий, — тебе оказана великая честь! Ты первый из нерожденных на этой планете, кому оказана такая честь.

— Идем, — сказал четвертый. — Идем с нами в Замок, и ты познаешь счастье в объятиях Боситы. Ты станешь одним из отцов Алгула, истинного Бога этого народа.

Кармода перестал чувствовать себя несчастным. Очевидно, он представляет собой большую ценность не только для этой шестерки, но и для другой. Правда, если первые и старались заполучить его, то делали это весьма странно.

Самое загадочное во всем этом было то, что ни один человек ни с той, ни с другой стороны не был отмечен какими–либо знаками добра или зла. Все они были красивы, хорошо сложены, уверены в себе. Единственное, что их отличало, это то, что люди, говорившие о Мессе, были в хорошем настроении, они охотно и весело смеялись. Люди из группы Алгула, напротив, были напряжены и угрюмы.

— Я им всем, видно, очень нужен, — пробормотал про себя Кармода. — Что вы дадите мне за это? — спросил он вслух, окинув всех одним взглядом.

Первые шестеро переглянулись, пожали плечами, и Танд сказал:

— Мы не дадим тебе ничего, что ты не сможешь дать себе сам.

Человек из второй шестерки, высокий и красивый, сказал:

— Когда ты придешь с нами в Замок и ляжешь в постель с Боситой, чтобы стать отцом Алгула, ее темного сына, ты познаешь неописуемое блаженство, какого ты не испытывал никогда в жизни. И в течение всего времени, пока Бог будет расти и взрослеть, ты будешь одним из его регентов и тебе будет позволено все в этом мире…

— А кроме того, — перебил его Танд, — ты получишь страх, что тебя могут убить те, кто не захочет делить с тобой богатство и роскошь. Ни для кого не секрет, что семеро грешных отцов Алгула всегда плетут заговоры друг против друга. Им приходится делать это, так как они не могут доверять друг другу. И каждый раз происходит так, что выживает лишь один из них, а когда Алгул становится мужчиной, он убивает этого последнего, так как не хочет, чтобы его отцом был простой смертный.

— А почему же тогда один из отцов не убьет Алгула? — спросил Кармода.

Даже в этом бледном фиолетовом свете он увидел, как люди из второй шестерки побледнели и переглянулись.

— Он — ребенок, которого нужно кормить, нянчить, менять пеленки. Но ведь он Бог, — сказал Танд. — Он Бог и вобрал в себя сущность тех, кто создал его. А так как большинство людей мечтает о бессмертии, он, их сын, стал бессмертен. Поэтому он жил бы вечно, пока живут его создатели. Но он Бог зла, он не доверяет своим отцам и поэтому убивает их. После этого он начинает стареть и со временем умирает. Хотя потенциально он бессмертен, он становится смертным в момент своего рождения. Семена зла, заложенные в нем, распускаются в цветы недоверия, страха и ненависти.