Летающие киты Исмаэля(сборник)

— Ну так что же? — проскрежетал я. — Порядок?

Она не отвечала, продолжая неистово извиваться, хотя и понимала, что уже не в состоянии вырваться. Затем, поняв свое бессилие, принялась стонать.

— Так что, кажется, я не так уж и плох?

Она прекратила борьбу и очень тихо сказала:

— Да, не так уж.

Я освободил ее руки. Она перекатилась на спину, но не попыталась подняться.

— Вы имеете в виду. — прошептал я, еще не в состоянии поверить, — что вы влюблены в меня так же, как и я в вас?

Она снова кивнула. Я поцеловал ее с тем же совершенно несдерживаемым пылом, с каким секунду назад боролся с нею.

— До сих пор не могу в это поверить, — продолжал я. — Для меня, конечно, совершенно естественно влюбиться в вас, даже если вы каждым своим поступком показываете, что ненавидите меня до мозга костей. Но почему вы влюбились в меня? Или — почему же тогда вы изводили меня?

— Вам не понравится ответ, — заметила Алиса. — Я могла бы сказать вам то же самое, что сказал бы каждый психолог. Мы оба выпускники университета, имеем профессию, интересуемся искусством и так далее. Разумеется, большой разницы не было бы. Но какое это все имеет значение? Поверьте, что я не хотела этого. Я боролась с этим чувством. И я все делала наоборот, а не так, как советует нам старый Джеймс: если хотите быть кем–нибудь, будьте им. Я пыталась во всем поступать так, будто я вас ненавижу.

— Но почему? — потребовал я. — Почему? Она повернула голову в сторону, но я взял ее за подбородок и заставил смотреть мне в глаза. — Говорите честно!

— Вы знаете, что я терпеть не могу лысых. Так вот, на самом деле это не так. Наоборот — ваша лысина мне даже нравилась. И в этом вся заковырка. Я проанализировала все, что со мной происходит, и решила, что я полюбила вас, так как у меня комплекс Электры. Я…

— Вы имеете в виду, — перебил ее я, повышая голос, — что из–за того, что я был таким же лысым, как ваш отец, и несколько старше вас, у вас появилось ко мне нежное чувство?

— Нет! Не совсем так. Просто я убеждала себя в этом. Это помогало мне притворяться, что я вас люто ненавижу, чтобы потом мне уже не нужно было бы обращать внимание на вашу лысину.

Если сказать, что я был поражен всем этим, то это значило бы ничего не сказать. Если бы я не лежал на земле, то точно упал бы. Алиса Льюис была одним из тех продуктов современности, которые настолько привыкли копаться в собственной психике, что могли рассматривать нескрываемую любовь к родителям как проявление какого–то комплекса и как знак того, что всем им нужно лечиться у ближайшего психоаналитика!

— Я в затруднительном положении, — заявила она, — я не знаю, или вы просто замещаете в моей психике образ отца, или я на самом деле люблю вас, я полагаю, что все–таки я…

Она положила руку на мой лысый череп, чтобы погладить его. Сознавая, что я делаю, я попытался отвести голову в сторону, чтобы показать свою обиду. Однако она хлопнула меня по голове и воскликнула:

— Дэн, у вас на голове пушок!

— Что? — спросил я и провел по голове ладонью. Она была права. Очень слабая поросль покрывала мою голову.

— Значит, — сказал я, одновременно и восхищенный и пораженный, — именно это имела в виду нимфа, когда показывала на мою голову и объясняла, что если бы не это, она бы подумала, что я еще не пробовал Варева! Варево, которое тот самый малый вылил мне на голову. Вот почему это произошло! — я подпрыгнул и закричал:

— Ура! Ура!

И едва затихло эхо от моего крика, как раздался ответный клич, от которого кровь застыла в моих жилах. Это был громкий ослиный смех, знаменитое «и–а».

— Поливайносел! — воскликнул я, схватив Алису, и мы побежали по дороге. Мы не останавливались до тех пор, пока, спустившись с холма, не очутились на шоссе номер двадцать четыре. Там, отдуваясь от километровой пробежки и испытывая Дьявольскую жажду, еще большую, чем прежде, мы зашагали к городу Онабак, который теперь находился менее чем в километре от нас.

Время от времени я оглядывался назад, но каких–нибудь признаков Осла видно не было. Однако не было и уверенности в том. что он не идет по нашему следу. Он мог бы просто затеряться в огромных толпах людей, которые шли по этому же шоссе. Они несли корзины, бутылки и бидоны, и, как я выяснил из разговора с одним мужчиной, все это были запоздалые зрители, которые спешили, чтобы не пропустить отплытие баржи с костями.

— Прошел слух, что Махруд, Бык, воскресит мертвых у подножия холма, где расположены Источник и Бутылка, из которой хлещет Варево. Так оно или нет, но поглядеть все равно всем нам очень интересно. Пикничок будет что надо — мяса, Варева и друзей у нас вдоволь.

Я не стал с ним спорить. Оргии определенно стали основным развлечением местных жителей.

Продвигаясь по Адамс–стрит, я многое узнал об обстановке в долине. Спутник мой был очень разговорчив. Впрочем, как и все любители Варева. Он объяснил мне, что отправление обрядов, символизирующих новую веру, начинается на самом низком уровне. Такие как он, Джон Доу, это простые люди, верящие в нового бога. Затем, рангом выше, идут могильщики. Они получают прошения от населения, сортируют их и передают те из них, которые заслуживают внимания, пророкам вроде Предсказателя Шинда, который снова проверяет их. Затем прошения пересылаются полубогам, таким, как Поливайносел, Аллегория, и дюжине других, о которых я никогда не слышал раньше. Они же общаются непосредственно с Махрудом или Пегги.

Махруд относится к божественной деятельности как к большому бизнесу. Он передал различные полномочия своим вице–председателям, таким, как Осел, который ведает Плодородием, или Шинд, который, наверное, сейчас самый счастливый из всех когда–либо живших предсказателей, хотя он и был некогда профессором физики в Трабеле и городским метеорологом. Шинд теперь является единственным синоптиком, чьи прогнозы на все сто процентов. Этому есть свои причины. Он делает погоду сам.

Все было очень интересно, но мозг мой не был в состоянии переварить эту информацию в той степени, в какой она этого заслуживала. С одной стороны, я непрерывно озирался, чтобы удостовериться, что нас не преследует Поливайносел, с другой — меня беспокоило отношение Алисы ко мне. Теперь, когда у меня появились волосы, неужели она перестанет любить меня? А что меня привлекало в ней? Ее отношение ко мне или ее настоящее чувство?

Если бы положение мое не было столь волнующим, я смеялся бы над собой. Кто бы мог подумать, что когда–нибудь я стану прыгать от радости оттого, что на моей голове опять полно волос, и оттого, что в меня влюбилась красивая девушка?

В следующее мгновение я все–таки подпрыгнул. Но не от радости. Кто–то у меня за спиной издал ослиный крик. В этом «и–а» ошибиться было невозможно. Я обернулся и увидел отливающую золотом фигуру Поливайносела, галопом мчащегося к нам. Нас еще разделяло немало людей, но они с воплями разбегались в разные стороны, открывая ему дорогу. Цокот его копыт по асфальту перекрывал их крики. Когда он нас догнал, то взревел:

— А что теперь, дружочек? Что теперь?

Как только он поравнялся со мной, я упал ничком. Он бежал так быстро, что не смог остановиться вовремя. Как он ни упирался копытами, чтобы сохранить равновесие, это ему не удалось. Да тут еще его подтолкнула Алиса. Он опрокинулся, повалив вместе с собой бутылки, корзины с фруктами и кукурузой и клеточки с цыплятами, которые вывалились из рук окружавших нас людей. Визжали женщины, катились корзины, билось стекло, пищали цыплята. Поливайносел затерялся где–то в общей свалке.