«Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2
Шрифт:
Прибыв на новый аэродром, я с огорчением узнал, что в полку осталось всего семь исправных самолетов, а в нашей эскадрилье вообще ни одного. Через несколько дней после моего возвращения у нас осталось всего три исправных самолета, фактически неполное звено. Другие полки дивизии понесли примерно такие же потери. Причиной больших потерь в личном составе и самолетах у штурмовиков являлась, как мне кажется, недостаточная профессиональная подготовка летчиков. Рядовой летный состав прибыл из школ с очень малым налетом.
У меня, например, он составлял менее пятидесяти часов на всех типах самолетов. Понятно, что, чем больше налет, тем свободнее летчик чувствует себя в полете, увереннее и без напряжения управляет машиной. Большое значение для благополучного исхода полета имеет боевой
В первом боевом вылете мне пришлось практически прочувствовать, что такое зенитки и истребители. Проанализировав весь полет на земле, я сделал для себя такой вывод: нельзя дремать и долго соображать, что и как делать. Секунда промедления – это уже много. На любую вводную должна быть мгновенная реакция. За время моего отсутствия в нашей эскадрилье погиб командир звена лейтенант Стегний. Заместитель командира АЭ лейтенант Марченко оказался в Тульском военном госпитале, куда попал в обгоревшем состоянии.
Во 2-й АЭ не вернулась с задания целая группа из шести самолетов. Пришло сообщение, в котором говорилось, что они шли на бреющем и попали на противотанковое минное поле с электроподрывом. В момент взрыва мин большая часть самолетов перевернулась и погибла. Те, кто уцелел, сели на другом аэродроме. В связи с этим пришло указание не летать на бреющем над полями, минированными противотанковыми минами. Такие поля находились в местах наиболее вероятного движения наших танков. Немцы предполагали, что, двигаясь навстречу друг другу с северного и южного направлений, они должны были соединиться в районе железнодорожных станций Хотынец и Нарышкино с целью окружения их орловской группировки.
За время боевых действий отдельные летчики полка успели выполнить до десяти боевых вылетов. У нас в АЭ наибольшее их количество было у Коли Лукина. По сравнению с его пятью вылетами я выглядел блекло. Не моя вина, что комэск забрал мою машину и поломал ее на вынужденной во время блудежки. Не один я оказался обиженным с полетами на боевые задания. В нашей эскадрилье не выполнил ни одного полета Борис Портненко, в первой – Коля Тучков. На второй или третий день моего пребывания в Выползове вечером на построении полка девяти нашим летчикам были вручены правительственные награды.
На следующий день погибли два летчика 1-й эскадрильи орденоносцы Панков и Егоров. Еще через день погиб любимец 2-й АЭ замкомэск старший лейтенант Кочетков, особенно нравившийся девушкам. Он был награжден орденом Отечественной войны 1-й степени. Не повезло ребятам. Думали ли они, что сразу же после получения высоких наград расстанутся с жизнью? Не суждено было им выжить в войне и вернуться с наградами к родным, близким и друзьям-товарищам. Да! Война есть война.
Бои под Орлом были в самом разгаре, а наш полк в такой напряженный момент остался без самолетов. Мы понимали, что долго это продолжаться не может. И не ошиблись. 30 июля во время ужина среди летчиков прошел слух – завтра летим на завод за новыми самолетами. И действительно, утром следующего дня мы сдали в соседний полк оставшиеся машины, и после раннего обеда большая группа летчиков во главе с Хромовым, среди которых был и я, вылетела на самолете Ли-2 в Куйбышев.
Как пассажиры, все мы, кроме Хромова, летели впервые. Попали в болтанку. Было очень неприятно. Больше всех страдал Хромов. Он говорил, чертыхаясь: «Хуже нет, чем лететь пассажиром. Все время кажется, что летчик пилотирует не так, не чувствует машину. Так и хочется сказать ему: куда ты смотришь, разве можно так плохо управлять самолетом. Дай мне четыре звезды Героя, но больше пассажиром не полечу. Надо иметь адские нервы, чтобы вынести эти муки».
В полете Хромова стошнило. Нам показалось, что этот конфуз с ним произошел из-за чрезмерного употребления спиртного накануне отлета, после которого он еще не пришел в нормальное состояние. Спиртным он особо не злоупотреблял, но
никогда не упускал возможности пропустить по маленькой, если считал, что это не помешает работе. Не исключено, что это произошло в связи с особенностями его организма. Такое нередко бывает с профессионалами не только в авиации, но и на море. Известно, как страдал от качки известный адмирал Нельсон. В Куйбышеве мы услышали приятную новость – освобождены Орел и Белгород. По этому поводу Москва впервые за время войны салютовала войскам, которые их освободили. Салюты еще больше подняли боевой дух наших войск.При облете самолета на заводском аэродроме со мной произошла неприятность. В момент ввода в пикирование я создал отрицательную перегрузку, от которой в кабине поднялась пыль с металлической стружкой. Хорошо, что она не попала в глаза, так как летных очков на мне не было. В обратный путь мы тронулись 13 августа. Перелет выполняли с двумя промежуточными посадками и ночевками – в Кузнецке и Сосновке, находившейся недалеко от Тамбова. И если в Кузнецке ночь прошла спокойно и мы нормально выспались, то в Сосновке пришлось помытариться. Там нас разместили в деревенском ДК, приспособленном под гостиницу для прилетавших экипажей. Как только мы улеглись, нас атаковали мириады клопов. Пришлось спасаться бегством. Спали на чехлах под крылом самолета. Пока мы отсутствовали, полк, как и вся дивизия, перебазировался ближе к Орлу на аэродром Грачики. Этот аэродром находился на территории, только что освобожденной от противника.
Под вечер, ради интереса, я стал бродить в районе аэродрома. Удалившись на несколько сот метров от стоянки, набрел на овраг, подходивший вплотную к летному полю. На склоне оврага увидел немецкие траншеи. Судя по оставшимся дорожкам небольших воронок от пушек ШВАК, ВЯ и ШКАСов, здесь поработали наши Ил-2. В траншеях и около них попадались трупы убитых фашистов. Встречалась и наши. В воздухе стоял неприятный запах.
Об увиденном я рассказал адъютанту эскадрильи, который доложил начальнику штаба полка Шарихину. В тот же день все трупы предали земле. Имен погибших никто не устанавливал. Солдаты БАО вырыли около каждого трупа ямки и лопатами столкнули в них мертвецов. Такие захоронения являлась тогда вполне обычным делом. Не ошибусь, если скажу, что лежат они там и сейчас неизвестными и забытыми. Наверняка кого-то из них разыскивают и сейчас. Сколько таких погибших осталось лежать неизвестными на полях сражений!
Во время перегонки я присмотрелся к новой машине. Самолет мне понравился. Мотор сильный, легок в управлении, отличные, чистые, без преломления стекла фонаря. Подумал: не получится ли так, что по прилете у меня его отберут? Так уже было с предыдущей машиной. Ну, уж дудки, на этот раз буду хитрить. Не буду хвалить самолет. Скажу: «Машина так себе, обычная». Тогда, пожалуй, она не привлечет к себе внимания. Но провести никого не удалось.
Начальник воздушно-стрелковой службы (ВСС) полка старший лейтенант Богданов, выслушав мой отзыв о машине, хитровато прищурив глаза, сказал: «Ну что ж, посмотрим, какая она на самом деле». Поднял ее в воздух и полетел в зону. После взлета я тут же пошел к Сеничкину и высказал ему все, что накипело у меня на душе. Сеничкин сделал вид, что сочувствует мне, но помочь ничем не может – самолеты гнали для всего полка, и какой кому достанется, решает сам командир. Богданову тоже нужна машина, хотя он в перегонке и не участвовал.
Идти к командиру полка и просить оставить ее за мной я не стал. Единственное, на что я рассчитывал, – вдруг самолет ему не понравится? Тогда он будет мой. С нетерпением ждал прилета начальника ВСС. Наконец полет окончен. Богданов зарулил на нашу стоянку. Видя мое грустное выражение лица, улыбаясь, сказал: «Машина неплохая, правда, немного туговата в управлении. Брать ее пока не буду. Летай на ней сам». Раз этот туговат в управлении, то какими же легкими они должны быть у командиров? – подумал я. Мнение о машине Богданова пошло мне на пользу. Его авторитет как летчика в полку был непререкаем. Машину закрепили за мной. На ней я совершил около двадцати боевых вылетов, пока в одном из вылетов она не пострадала от «фоккера». Было это уже на другом фронте.