«Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2

Рядом с Ю-88 оказалось массивное кучевое облако. Не мешкая, фашист нырнул в него. Наши истребители за ним не пошли, а стали кружить вокруг него, ожидая, когда он выскочит. Тот действительно выскочил, но на гораздо большей высоте. Скоро он вошел в другое облако, а потом и вовсе скрылся из вида. Потеряв противника, наши развернулись под облачностью и пошли домой. Как же я тогда чертыхался! Имея восьмикратный перевес, не смогли с ним ничего сделать. Слушавший меня летчик заулыбался и сказал, что это и был наш хозяин. Он хотел сбить «юнкерса» сам, а остальные его прикрывали. Но стрелок он был неважнецкий. Завалить его с первой атаки не смог, а сделать вторую тот ему не дал. Мы потом не раз вспоминали об этом.

Аэродром Кочегарово. Новый командир полка

В конце ноября стала портиться погода. Из-за плохой погоды мы до конца месяца не летали. Низкая облачность, густая дымка, снегопад вперемешку с дождем продолжились и в декабре. Такая погода очень осложняла ведение боевой работы с аэродрома Колпачки. Бывало так: пока летишь на задание – погода одна, возвращаешься назад – другая. За день она менялась по нескольку раз, чаще в худшую для полетов сторону. Взлетаешь и думаешь, а где придется садиться? В связи со сложившейся обстановкой командование решило подтянуть полки корпуса поближе к фронту. Для нас был выбран аэродром Кочегарово. Хорошо помню, как тяжело перелетал полк на эту точку. По сохранившейся у меня летной книжке восстанавливаю в памяти, как он производился. 4 декабря эскадрилья из-за плохой видимости вернулась с маршрута. Вылет производился отдельными звеньями. 5 декабря погода вообще не позволяла летать. 6-го отдельными парами и звеньями нам все же удалось перелететь. 7-го по погодным условиям боевых вылетов не производилось. Летать начали только с 8 декабря.

Аэродром Кочегарово в отличие от тех, с которых мы летали раньше, имел характерные ориентиры: к его южной границе вплотную примыкал строевой хвойный лес, а к северной – большое, вытянутое с севера на юг, Жижицкое озеро. Для летчиков, особенно молодых, при возвращении с задания это озеро помогало выйти на свой аэродром. Кочегарово стало последним местом пребывания Хромова в полку. Командовал он нами с апреля почти до конца декабря 1943 года. На долю Хромова выпала самая тяжелая работа – подготовить полк к боевым действиям и начать их. Со своей задачей он справился, хотя и не все было гладко. В целом полк воевал не хуже других и в дивизии, и в корпусе. К сожалению, его часто подводила наша 3-я аэ. Комэск Сеничкин как ведущий был очень слабым, особенно в самолетовождении. Об этом все знали.

Наибольшие потери матчасти произошли по его вине. Во время вынужденных посадок вне аэродромов, из-за потери им ориентировки, были повреждены почти все машины, что привело к потере боеспособности эскадрильи. Было неясно, как он сумел удержаться на своем месте после той «блудежки», когда я привел группу в Сухиничи. Правда, тогда, под Жиздрой, был потерян всего один самолет, который пилотировал паникер Медведев. Сам Хромов водил группы лучше других комэсков. Летал он много. Иногда за день делал по нескольку вылетов, что для командиров полков было редким явлением. Нам он дал самые азы боевой работы и служил примером личной храбрости и отваги при выполнении боевых задач. Мы к нему привыкли. Он здраво, по-человечески решал многие вопросы, касающиеся жизни и быта личного состава. За свое отеческое отношение к подчиненным был наречен модным в то время именем Батя. С его уходом мы себя почувствовали как бы осиротевшими. Несколько раньше у нас появился новый начальник штаба майор Гончаров, который заменил Шарихина.

Вместо ушедшего вследствие болезни ног Хромова на его место прибыл любимец командира корпуса Горлаченко начальник воздушно-стрелковой службы корпуса гв. майор И.И. Пстыго. До прихода в полк мы знали его мало. Первый раз он появился в полку на Мясновском аэродроме в Туле. Своей эрудицией Иван Иванович произвел на нас хорошее впечатление. Было видно, что он обладает боевым опытом. Чувствовалось его умение логически мыслить, что было видно при анализе и решении им различных вопросов, связанных с боевым использованием самолета Ил-2, тактических приемов атак различных целей, противозенитного маневра и обороны от истребителей противника. В нашем полку он бывал нечасто.

Последний раз – в августе в Жудри. Там он с одним незнакомым нам летчиком проводил отстрел только что прибывших в корпус новых противотанковых пушек НС-37. Пстыго интересовало, насколько они эффективны в борьбе с танками, пробивают ли их броню. Мишенью им служили подорвавшиеся на немецких минах Т-34 – те самые, о которых я уже рассказывал. По прибытии в полк новый командир вкратце ознакомил нас со своей биографией, затронул вопросы, связанные со службой в армии и, конечно, боевой работой. Мы узнали, что ему 25 лет. Воюет с первого дня. Летал на ближнем бомбардировщике Су-2. Над Бессарабией был сбит. Затем переучился на Ил-2. Участвовал в боях под Сталинградом в дивизии, которой командовал Горлаченко – наш нынешний командир корпуса.

За успешные боевые действия эта дивизия была преобразована в 1-ю гвардейскую Сталинградскую штурмовую. К моменту прихода в наш полк он уже имел два ордена Красного Знамени и орден Отечественной войны 1-й степени. Рассказывая о своей боевой работе, новый командир приводил множество примеров, которые мы с интересом слушали и старались запомнить как можно больше полезного и поучительного для себя. Хромов так говорить не мог, да и боевого опыта у него было меньше. Все это произвело на нас хорошее впечатление, и не было сомнения, что новый командир будет не хуже Хромова. Вступив в командование, Пстыго энергично, со старанием, взялся за работу. Он сразу поставил себя в соответствии с занимаемой должностью. По его уверенным действиям у всех создалось впечатление, что боевая работа в полку будет вестись успешно.

Правда, не всем летчикам понравился его упрек, что все мы молодые зеленые вояки. Конечно, среди нас были такие, но не все. Про себя скажу прямо: да, я был молодым, но говорить, что зеленый, не стал бы. К моменту его появления мне уже пришлось многое испытать и даже оказаться в штопорном положении над самой землей. Я уже хорошо знал, что такое зенитки и истребители противника и что такое выкупаться в бензине. Не помню за что, но на первом же разборе полетов он меня здорово отругал. Мне показалось, что ему просто не понравилась моя внешность. После этого я старался держаться от него подальше и как можно меньше показываться на глаза. Но вскоре его отношение ко мне изменилось. Это случилось после того, как кто-то из руководящего состава полка, кажется замполит Лагутин, рассказал ему, как я летаю и воюю, в каких переплетах побывал и на каких машинах возвращался с заданий.

В полку был свеж в памяти мой вылет 17 декабря 1943 года. Он являлся одним из тех, которые запоминаются на всю жизнь. Погода в этот день была нелетная. Стояла очень сильная дымка, фактически слабый туман. Шел легкий снежок. Высота плотной темной облачности была не более 70–90 метров. Нашей эскадрилье поставили задачу: в составе звена из четырех самолетов нанести бомбоштурмовой удар по артиллерийским и минометным батареям противника в 18 километрах южнее Невеля. Это примерно там же, где в начале ноября моя машина была подбита истребителем. Группу повел Сеничкин. Ведомым у него шел Вася Ершов. Во второй паре – Толя Привезенцев и я. Взлетали попарно.

В этом вылете нам не везло с самого взлета. После отрыва, в момент начала набора высоты, увидел, как у моего ведущего Привезенцева из люков посыпались бомбы. Понимая, чем это для нас может кончиться, я тут же, не мешкая, с большим креном отвалил в сторону, несмотря на то что самолет еще не набрал достаточной скорости для выполнения маневра. Через какие-то секунды Федя сообщил: «Привезенцев упал на границе аэродрома». Делаю доворот в сторону впереди идущей пары, но из-за очень сильной дымки не вижу ее. И если бы не ракеты, которые пускали воздушные стрелки Сеничкина и Ершова, я вряд ли сумел бы найти их и пристроиться к ним.

На задание мы пошли над самыми макушками деревьев. Плохая видимость не позволяла подняться выше. Вскоре погода стала резко улучшаться. В облаках появились разрывы, и вскоре показалось ясное небо с отличной горизонтальной видимостью. Слева светило солнце, а немного правее по курсу – в полном диске луна. Такого ясного неба не было с самого «бабьего лета», но отличной видимости ни я, ни Сеничкин с Ершовым не радовались, поскольку в любой момент могли появиться истребители противника. Наших же соколов в воздухе не было.