Летнее королевство

Леди Моргауза скрестила руки на груди. Белые и очень сильные руки. Лучше бы, конечно, смотреть ей в глаза, но я смотрел прямо перед собой, и видел только руки. Краем глаза я заметил, как Эйвлин бочком прокралась к стене и затаилась в темном углу.

— Ну что же, начнем, — сказала королева мягким и очень холодным голосом. — Значит, ты не веришь, что мой несчастный сын Гвальхмаи сошел с ума?

Вот уж не ожидал, что опять придется выслушивать эту историю. Я сжал зубы и уставился в пространство.

— Допустим, ты прав. Сегодня прав. — Платье королевы отчетливо шуршало при каждом движении. — А вот завтра можешь оказаться не прав.

Ага, она что же, собирается свести с ума собственного сына? А сможет ли? Он же рассказывал, что она пыталась убить его с помощью колдовства, и попытка провалилась. Может, и на этот раз не получится? А ну как получится?

— Посмотри на меня, раб! — приказала леди Моргауза.

Я посмотрел. Ее глаза оказались еще холоднее и чернее, чем я помнил. Может, уже зима пришла? И все-таки я встретил ее взгляд. Королеву я не боялся. Я боялся, что эта предательница Эйвлин заметит, как сильно я боюсь.

— Ты поможешь Мордреду вылечить моего сына! — заявила леди Моргауза.

— Нет, леди, не помогу. — Я стиснул зубы.

— Да кто тебя будет спрашивать! — возмутилась королева. — Живой или мертвый, ты сделаешь то, что я скажу. Завтра и сделаешь.

Мне снова стало плохо, но на этот раз удар по голове был ни причем. Я сглотнул комок в горле, еще раз сглотнул. Однажды я слышал историю о человеке, который попал в руки ведьм, но сумел ускользнуть от них. Некоторое время спустя ему приснилось, что они пришли, перерезали ему горло и вырвали сердце, слили кровь и заткнули рану тряпкой. А во сне ему приказали грабить могилы. Он и грабил. Проснувшись в собственной постели, он очень радовался, что все случившееся оказалось лишь сном, что он опять обычный человек, и волен идти куда хочет. Вот он и пошел. Остановился возле родника напиться, наклонился над водой, и тут у него из горла выпала тряпка и он упал замертво. «В нем совсем не осталось крови» — моя сестра Морфуд с удовольствием рассказывала эту историю, и я, помнится, засмеялся, только не мог понять, над чем. Теперь, глядя в глаза леди Моргаузы, я был уверен, что она может проделать со мной что-нибудь похожее. Она ведь сказала, «живой или мертвый», но я помогу ей с Мордредом во всем, что они замыслили сделать с моим господином. Какой-то противный голосок у меня внутри предлагал немедленно соглашаться с предложениями такой могучей ведьмой. Так что, если я все равно, живой или мертвый, предам своего хозяина, лучше это сделать живым, что ли? Нет, не так. Если я останусь живым, то, может, смогу хоть чем помочь лорду Гавейну? Только тогда она своими сильными белыми руками просто разорвет мне сердце, и я тоже упаду замертво, как тот бедолага из рассказа сестры.

— Леди, — сказал я, — наверное, вы можете заставить мое тело делать, что вам заблагорассудится, да только я вам помогать не стану. Я вас не боюсь. Делайте, что угодно, но погубить мою душу вам не удастся. Лучше о своей подумайте. — Я поднял голову и посмотрел в глаза колдунье.

Как ни странно, мои слова ее поразили. Королева слегка покраснела, улыбка исчезла, а в глазах что-то дрогнуло — мне показалось, что это ужасающее одиночество и какое-то болезненное желание. Одним широким шагом она подошла ко мне, схватила за волосы, откинула мне голову назад и наклонилась так, что ее лицо оказалось в нескольких дюймах от моего.

— Смело сказано! — прошипела она. — Черт с ней, с твоей душой, мне нужны только твой разум и тело. А они мои! — Она резко оттолкнула меня и наклонилась.

Очень болезненный укол в ногу сбросил меня с табурета. По ноге растекался огонь. Мне едва удалось встать на четвереньки и отползти на шаг. Королева, Мордред и Эйвлин смотрели во все глаза, как я корчусь на полу. Первые двое наблюдали за мной с насмешливым видом, Эйвлин — с ужасом. Она сидела у стены, подтянув колени к подбородку и кусая губы. Интересно, о чем она думала.

Я сел на пятки, решив, что на земле будет безопаснее, и посмотрел на королеву. Нога онемела, по всему телу бегали мурашки. Но я больше не боялся. Больше того, я видел, что и она знала, что сила ее не безгранична. Я понял, что могу умереть, но вера моя останется при мне, и это понимание наполнило меня ощущением победы.

Лицо королевы снова стало бесстрастным, мертвенно-белым, если не считать страшных глаз. Она заговорила обычным мягким голосом:

— Слушай меня внимательно. Вернешься в Деганнви завтра утром. Скажешь господину, что тебе нужно поговорить с ним наедине. Приведешь сюда. Скажешь, что он должен кое-что увидеть своими глазами. Посоветуешь привязать его проклятого коня покрепче. Когда он войдет в хижину, попросишь у него меч. Скажешь, что хочешь на нем поклясться. Как только меч окажется у тебя в руках, выбросишь его за дверь, как можно дальше. И не дашь ему выскочить наружу. А потом Медро и Руаун свяжут его. На этом твоя часть дела будет окончена.

— Не получится, — я пожал плечами и скривился от боли. — Все знают, что его меч из Потустороннего мира. Никто другой не может его коснуться. Он испепелит любого. У него даже имя есть, только я забыл, какое.

— Каледвэлч, — подсказал Мордред. — Чтоб ему пусто было! Я расколочу эту железяку! А насчет «испепелит» — ошибаешься. Если хозяин меча добровольно отдает его, ничего не случится. Сделаешь, что велят!

— Подожди, — мягко остановила его леди Моргауза.

Мордред сразу замолчал и отступил к стене. Я понял, что он боится королевы, и почувствовал себя увереннее.

— Дело не в том, сожжет меч меня или нет, — сказал я королеве. — Дело в том, что я не буду вам помогать. Попробуйте, может, Руаун подойдет вам больше. Да только вы в нем не слишком-то уверены, иначе не стали бы со мной связываться. Не удержите вы его своим колдовством. Лучше уж на мне пробуйте. Я христианин из христианского королевства, слуга доброго господина, Императора и Бога Всевышнего! И я не стану пресмыкаться перед простой королевой Оркад.

Мордред дернулся, наверное, хотел опять ударить меня, но сдержался и вопросительно посмотрел на леди Моргаузу. Однако королева уже улыбалась по-прежнему.

— Ты хорошо говоришь. Только, видишь ли, раб, ты можешь говорить что хочешь, и про своих лордов, и по своих богов, а я все равно могу делать с вами со всеми все, что хочу. Вот я и хочу, чтобы ты сделал то, что тебе велели. Медро! — Она медленно подняла руку и вытянула указательный палец, тонкий, сильный палец, совсем как у лорда Гавейна.

Мордред был наготове. Он выскочил вперед, снова швырнул меня на табурет и стал связывать руки за спиной. Краешком глаза я посмотрел на Эйвлин. Она прижалась к двери, руку поднесла к губам, голубые глаза распахнулись во всю ширь, и в них отчетливо читалось страдание. «Я не знала, что они сделают тебе больно», — говорила она недавно. А вдруг, правда? Я больше не сердился на нее. Ей же самой не нравилось то, что она сделала. Может, она и не лгала все это время, как Медро, а выполняла приказы своей хозяйки, в ужасе перед ее колдовской властью? Я встретился с ней глазами и попробовал дать ей понять, что не сержусь на нее. Она уронила руку и теперь смотрела на меня пораженно; губы еле слышно шевелились. Я отвернулся. Конечно, она была просто орудием, запуганным и невежественным. Думать так мне нравилось больше: пусть она лучше будет не предателем, а просто бездумным исполнителем. Но исполнителем-то она все-таки оставалась. А теперь леди Моргауза хочет сделать таким же исполнителем и меня, хочет, чтобы я предал лорда Гавейна так же, как предала меня Эйвлин. Мордред закончил с моими руками и теперь привязывал ноги к ножкам табурета. Я стиснул зубы и ждал.

Леди Моргауза подняла руки, что-то сделала и ее роскошные черные волосы хлынули на плечи и на спину. С довольным видом королева провела рукой по волосам.

— Красиво, — сделал я вполне искренний комплимент, имея целью не столько польстить королеве, сколько собственной наглостью вывести из себя Мордреда. — Миледи, а седые волосы вы каждое утро выдираете?

Королева и бровью не повела. Она развела руки широко в сторону и пропела какую-то странную команду, начиная обряд.

Вряд ли я смогу точно передать, что происходило на протяжении нескольких следующих часов. Дело не в том, что мне было больно и отвратительно, было, конечно, но ничего такого, что выходило бы за рамки обычной болезни или раны. И не в том, что действо выглядело постыдным и отвратительным, хотя именно таким оно и было. Нет. Трудно подобрать слова. Но и сейчас, когда я вспоминаю об этом, меня бросает в жар. Да и помню я подробности довольно смутно. Зачем об этом вспоминать? Ни тому, кто это пережил, ни тому, кто об этом слушает, никакой пользы нет. Я бился с леди Моргаузой. Она выпевала заклинания, бросала в огонь какие-то снадобья, плела чары и все время стремилась подчинить меня взглядом. Я стиснул зубы, сцепил пальцы за спиной и всеми силами боролся с ней. Она продолжала колдовать. Я чувствовал себя как в том сне, когда тонул в черном океане. Огромные валы холодной темной силы обрушивались на меня, пытались утащить на дно. А я думал о семье, о нашей ферме, вспоминал каждую корову, каждую козу, гнезда ласточек под застрехой. Я думал о Камланне, о лорде Гавейне, которого не мог предать. Я думал обо всех сразу, держа их как щит, как слова молитвы: думал обо всем, что знал о Свете, порядке, благородстве, радости и любви; и я не сдавался.

Но не сдавалась и королева. Скоро я стал задыхаться. Мне показалось, что мой разум начинает замерзать по краям. Виделось все, словно в тумане. Пальцами я пытался крутить концы веревок, связывавших мне руки, но они теряли чувствительность. Ладони покрылись потом. Хижина плыла перед глазами, огонь в очаге тускнел, словно я смотрел на него в полусонном состоянии. Все казалось неважным и далеким. Я стал забывать имена. Как зовут Императора? Моего брата? Моего господина? Потом и имена стали неважными. Теперь уже я не понимал разницы между жизнью и смертью. В какой-то миг мне стало казаться, что одним легким усилием я могу выйти из этой развалюхи в Гвинеде прямо в новый мир, яркий и прекрасный, в настоящее Королевство Лета из песни лорда Гавейна. Мне казалось, что я могу взглядом разбить ветхие стены, что за ними листва, что на воле слышно пение птиц богини Рианнон. И с этим чувством приходилось бороться. Почему? Где-то глубоко внутри я слышал приказ: не сдавайся! Если ты сдашься, будет только хуже. Не было сил держать голову прямо. Она все время норовила упасть на грудь. Но каждый раз я поднимал ее и смотрел на леди Моргаузу. Нет, на ведьму Моргаузу! Ее глаза бились об меня, как волны о скалу. И волны постепенно подтачивали скалу. Лицо королевы тоже было влажным от пота, волосы растрепались. Обеими руками она держала длинный кинжал, и лезвие оказалось в крови. В моей крови. Но почему-то меня это совсем не занимало. Ничего не имело значения. Только держаться… держаться…