Летние сумерки (сборник)

— Его поставь на балкон. Туда буду складывать грязное белье, — сказала Тамара с горечью и на следующий день привезла от матери комод.

На полки у Бориса не хватило времени — он уже начал собирать телевизор, но и его недоделал — принялся застеклять балкон, чтобы устроить оранжерею.

Через год после вселения квартира все еще оставалась не обустроенной, захламленной: в углах лежали обрезки досок, клей, краска, провода (мастерская была забита грудой строительного материала для дачи, которую Борис нацелился возводить и уже видел во сне; там же, в мастерской находились скелет катамарана и «гроб с музыкой» — мастерская напоминала кладбище невостребованных вещей).

Тамара только вздыхала, а в адрес мужа бросала едкие колкости и упреки.

— Живем, как цыгане… И этот недоделанный телевизор! Ящик с внутренностями наружу! А если ребенок подойдет и его шибанет током?! Я думала, ты неповторимый человек, а ты — большой мальчишка, верхогляд, у тебя нет самодисциплины и характер разрушительный. И это не ругательство, а определение, диагноз, твоя суть.

Закончив институт, Борис поступил в аспирантуру, а чтобы приносить деньги в семью, устроился ночным сторожем на стройку кооперативного гаража. С утра убегал в институт, к четырем часам спешил в библиотеку — корпел над диссертацией, в шесть вечера несся в спортзал — покидать мяч в корзину, затем — на курсы иностранных языков; домой приходил поздно, на ходу проглатывал ужин, под тихий джаз (чтобы не разбудить сына) мастерил очередную штуковину, к полуночи отправлялся дежурить на стройку и, перед тем, как задремать в каморке, играл на трубе — готовился к концерту…

Он постоянно не высыпался, ходил с мешками под глазами и часто в метро, по пути в институт, засыпал без всяких сновидений. А от жены уже слышал не упреки — сплошные серьезные обвинения:

— …Мы поспешили расписаться. Нужно было, для профилактики, поближе узнать друг друга. Только теперь мне стало ясно — ты просто еще не созрел для семьи. Никак не утихомиришься, никак не откажешься от своих холостяцких замашек! Какой сейчас может быть баскетбол, когда мы в таком положении?! У нас нет ни приличной мебели, ни сносной одежды, и куча долгов?

Борис пытался найти достойный ответ:

— Спорт мне необходим, Томуся. Я должен поддерживать форму, иначе не хватит сил на большие дела.

— Какие дела?! — следовал резкий выпад Тамары. — Что тебе еще приспичило?! У тебя главные дела: диссертация и ребенок. А этому-то ты как раз меньше всего уделяешь времени, это у тебя на втором, даже на пятом плане. Скоро год, как ты взял тему, исписал кучу бумажек, и все без толку. Если б знала, что так будет, ни за что не брала бы академку и сама уже давно защитилась бы… Конечно, ты живешь насыщенно: гоняешь мяч с дружками, «спикаешь» на курсах с девицами, а я только и знаю магазин и кухню, стирку и готовку. Ты махровый эгоист, себялюбец, не умеешь видеть душу других. Это какая-то клиника.

— Все наладится, Томуся, — успокаивал Борис разгоряченную супругу. — Закончу диссертацию, получу приличный оклад, сына отдадим в детсад, и ты займешься дипломом. Вот только бы ветер удачи…

— Замолчи! У тебя уже есть один ветер! В голове!

Прошло еще два года, и ничего не изменилось — вернее, Борис не изменился.

Тамара, устроив сына в детский сад, вернулась в институт и вскоре получила диплом врача и распределение в поликлинику, а Борис, общаясь в гараже с владельцами машин, загорелся автоделом и решил копить деньги на «Москвич», и начал с того, что вступил в кооператив гаражников — ему, как бдительному охраннику, пошли навстречу (поверили, что вот-вот заимеет автотранспорт) и выделили бокс.

— Большей глупости придумать трудно, — зло проговорила Тамара. — Нет коровы, но покупать подойник. Что за дурацкая прихоть?! Ты весь в этом. Вот теперь еще с этим гаражом влез в кабалу. Какая-то болезнь в острой форме!

Грандиозные планы и всевозможные увлечения в конце концов поставили Бориса перед дилеммой: или умерить свой пыл и ограничить круг занятий, или прослыть «вечным дилетантом»; ни то ни другое его не устраивало — он был слишком нетерпелив, чтобы размеренно и четко идти к определенной цели и хотел сразу иметь все, и во всем хотел добиться успеха. И отступать ему было нельзя — от приятелей и жены уже слышались издевательские насмешки. «Куплю машину и сразу восстановлю свой престиж», — твердо решил Борис и стал лихорадочно обдумывать, каким образом достать деньги. Неожиданно подвернулся случай: прораб гаражной стройки однажды обронил:

— По штату есть ставка дневного сторожа, но никто не идет. Оклад-то мизерный. Давай, Боб, оформим «мертвую душу», будешь днем ненадолго появляться, так, для отвода глаз, а оклад пополам.

Борис согласился без колебаний, не задумываясь, что встает на скользкий путь. В тайне от жены отложил диссертацию и стал приезжать на стройку несколько раз в день.

Через некоторое время прораб предложил Борису продать «налево» рубероид. Борис и от этой сделки не отказался — подстегивало безденежье и он из всего старался извлечь выгоду. Его прежнее невинное собирательство разных стройматериалов и заводских отходов, и расплывчатые ночные видения катамарана и дачи уступили место страсти к гайкам и шестеренкам, и снам о конкретной автомашине. Он тащил в свой бокс все железки, какие находил и мог унести (мастерская уже была забита до отказа).

Когда гаражная стройка закончилась, во всех боксах красовались автомашины, только у Бориса лежали груды «запчастей». По уставу боксы принадлежали только владельцам автотранспорта, а поскольку такового у Бориса не появилось, его исключили из кооператива, предварительно вернув выплаченную ссуду.

Приплюсовав к ссуде накопленные деньги, Борис купил старый покореженный «Москвич» и на троссе за тягячем въехал во двор. Машина не заводилась и вообще требовала серьезного ремонта, но Борис был счастлив — наконец он не просто показал истинное лицо многоборца, но и дал вразумительный наглядный отпор насмешникам.

Теперь по вечерам он взахлеб говорил жене о предстоящих выездах на природу, а по утрам пересказывал сны о летних автопутешествиях. Но Тамара раздраженно фыркала:

— Вся твоя жизнь как дурацкий сон. Просто-напросто выбросил деньги на ветер. На свой ветер удачи. Клинический идиотизм!

Пока Борис посещал автошколу и получал водительские права, его колымага еще больше пришла в негодность: на кузове появилась ржавчина, покрышки потрескались, одно стекло стащили, другое мальчишки разбили мячом.

Борис еще пыжился, говорил, что сделает новый «современный, обтекаемый кузов», что «уже достал матрицу и эпоксидную смолу», но так ничего и не сделал. Его машина, точнее, остов от машины еще несколько лет маячил во дворе как памятник горе-автомобилисту.

К этому времени от Бориса отвернулись все приятели, включая джазменов, ведь он и с ними встречался «по пути». Прибежит на репетицию, бросит: «Как дела?». Минут пятнадцать поиграет, и сразу: «Извините, спешу, дел невпроворот».

А Тамара уже открыто его презирала, и по любому пустяку срывалась на повышенный тон:

— …Жалок мужчина, который в тридцать лет ничего не добился. И что это за муж, который не бывает дома?! Днем носится по каким-то дурацким делам, устраивает себе поигрульки, ночью торчит на стройках, дудит в дудку. Домой заглянет, помурлыкает под пластинку, и только его и видели… И секс у нас какой-то странный — раз в два-три месяца. Я как соломенная вдова, живу любовными впечатлениями от первых лет замужества. Да и были ли они? Иногда мне кажется — я все выдумала, и даже непонятно, как появился сын. Надоело все до чертиков!