Лето по Даниилу Андреевичу // Сад запертый

Лейтенант спотыкается на последней ступеньке; едва не поцеловав грязный дощатый пол. Следом за Веснушкой вываливается в комнату.

Второй этаж – это почти что чердак. Маленькая комнатенка с косым окном. Топчан с одеяльцем, гора тряпок в углу, битое зеркало. Похоже на девичью спаленку. Веснушка бросается к окну с победным воплем: из сарая с этой стороны дома выбирается мужик с вещмешком через плечо. Пригибаясь, ломится в кусты. Улепетывает. Очередью из калаша Веснушка срезает верхние ветки низеньких яблонь. Мужик хлопается на пузо, вскакивает и сигает в канаву. Веснушка с воплем и треском бьет ногой в окно. Сухая рама трещит; опадают стекла. Мужик бежит через поле. Чингис ловит Веснушку за рукав, но тот во время удара потерял равновесие. Ткань камуфляжной куртки обдирает пальцы до боли под ногтями; под собственной тяжестью дружинник ухает из окна во двор. Мужик оглядывается. Чингис расстегивает кобуру; видит небритое лицо и как в оскале сверкают золотые зубы. Улыбается; ах вот оно как. Предохранитель идет вниз. Чингис врастает ногами в пол и чувствует себя нежной маленькой пружинкой, натянутой и бездумной. Удаляющаяся фигурка начинает расплываться в сумерках; еще чуть, и цыган скроется в лесополосе, окаймляющей дорогу. Мокрые деревья топорщатся последней листвой, стволы астеничные и скрюченные. Лесополоса режет горизонт напополам, Чингис легким движением перекидывает затвор. Патрон из магазина перемещается в патронник. Большим пальцем взводит курок; поле, низкое небо и начинающийся дождь – все, как в шахматах, рассечено на квадраты. Е2-Е4; в центре – удаляющаяся фигурка. Мешок подскакивает за плечами. Гремит выстрел. Веснушка матерится среди дохлой крапивы.

Папка раскрылась, подшитые листочки слегка трепыхнулись от подвального сквозняка. На первой странице среди поступивших значилось «Неизвестный. Травматология. Предп. 20–30 лет. Сост. тяжелое. Комб. травм., ЧМТ, обморожение конечностей. Ампутация». Гулко ухнуло в груди и заложило уши. Дрожащей рукой отогнула подклеенный листочек. Больше пока ничего. Дальше надо смотреть журнал отделения.

Алька подскочила с табуретки, уронив с колен пару не просмотренных еще папок. Досадливо цыкнула, подобрала. Слава запекшимся завязочкам, страницы не разлетелись по полу. Глянула мельком – на одной стояла совсем старая дата, на другой – пометка неврологии. Где, с какого стеллажа была папка с этим неизвестным? Лихорадочно просмотрела соседние папки, резко остановилась.

– Вовсе не значит, что журнал отделения и истории будут лежать здесь же, – вздрогнула от звука собственного голоса. Оглядела длинный ряд стеллажей с тоскливой обреченностью. Стоп.

Подхватила пакет с вещами, сваленный в углу, в пакет сунула заветную папку, чтобы не вызвать ни у кого лишних вопросов. Выскочила из архива и, только добежав до верха лестницы, спохватилась, что забыла запереть дверь. Пришлось возвращаться. Заперла хлипкую дверь, суеверно порылась в пакете, достав купленное недели две назад, в порыве странного для нее желания прихорошиться, карманное зеркальце. Показала ему язык, на всякий случай, чтобы внезапная и своенравная удача не отвернулась, и побежала в приемный покой.

– Сними его! – орет кто-то снизу.

Данька вздрагивает, выдыхает. И опускает пистолет. Машинально щелкает предохранителем.

В мокрых осенних сумерках горит цыганская усадьба. Из огня летят щепки и обугленные поздние яблоки. Чингис откидывает антоновку носком ботинка, разворачивается и идет к машине.

На хуторе больше никого не нашли. Судя по всему, хозяева снялись уже давно, а местному алкашу с пьяных глаз приблазнилось. Мужик с мешком, которого Чингис снял единственным выстрелом в кудлатый затылок, ничего поведать уже не мог, но, по словам вездесущей соседки бабы Паши, это не цыган был никакой, а бывший совхозный сторож и воришка. Вот это я понимаю, – радуется Петрович, разглядывая аккуратное входное отверстие. Ты, Дань, прям художник. Чингис дрожит под мелким ветром; не ветром будто, а сквозняком. Капитан приказывает отнести труп в дом и запереть. Недосуг возиться. В мешке у мародера – старая посуда, ветошь и недопитая бутылка водки.

Конец ознакомительного фрагмента.