Летописание от Андрея

В конце сентября 1930 года ко мне пришел товарищ, который работал в сельсовете в Раковке. Предупредил, что нас будут из хутора выселять. Я сказал, что ждать не буду и сам уйду. Он ответил: "Ты, односум [5], горячку не пори. У тебя дети, жена - куда ты уйдешь? В хуторе полно милиции. Завтра подвезут с других хуторов и повезут". Куда повезут, никто не знал. Следующим днем после обеда к нашему двору подъехала подвода в пару быков. Брат Ермолай с женой Татьяной, которых тоже выселяли, помогли сгрузить наши узлы на подводу. Поехали к школе. Там тоже стояло больше десятка других подвод. Женщины и дети плакали в голос. У школы ждали четверо милиционеров верхами [5]. Двинулись и поехали за хутор. Ехали дотемна. Потом старший конвоя сказал казакам подойти (к нему). Я с братом Ермолаем тоже пошли. Говорит: "Становитесь на ночлег. Подводы собирайте вместе и отдыхайте до утра. Кто захочет бежать, будем задерживать (вплоть) до применения оружия". Спать разместились прямо на подводах. Быков распрягли, дали сена. Утром опять тронулись. Ехали весь день. Вечером стали в какой-то малой балке. Края у неё пологие, а по дну было пересохшее русло ручья. Переночевали. Поутру старший конвоир сказал, что дальше не поедем. Надо выгружаться и строить себе жильё. Разгрузились. Три конвоира собрали все подводы и уехали в Раковку. Один остался для охраны лагеря. В балке осталось в зиму без крыши и еды 20 семей. Позавтракали, чем Бог послал. Я взял сына Ваню и пошел разведать места окрест. Пошли по балке вниз. Примерно в версте ушла балка в овраг. В начале была большая яма с водой. Я обрадовался, что есть вода, а то могли и без воды оставить. В сторонке лопатой разметили с сыном землянку. Были рядом места и для других землянок. Вернулись к остальным и рассказали как есть. Решили пока сухо рыть землянки. Еще от каждой землянки взять по человеку рыть колодец. Пока рыли, сыны наши собирали по оврагу ежевику. За день по ведру набрали.

Землянок решили нарыть по одной на две семьи. Получилось отрыть 10 землянок. Мы рыли на двоих с братом Ермолаем. Казаки, которые рыли колодец, рубили в овраге деревья для иструба [6]. Заодно сделали лестницу в колодец. Меня без голосования сделали старшим. Теперь по каждому важному делу приходили советоваться. Одним днем сбегал на хутор (Черемуховский). Обернулся ввечеру следующего дня. Охранник не заметил. Охранники дежурили сутками, потом менялись. Тот, который был с нами, всегда спал на холодке. На хуторе попросил казаков привезти материал для землянок, а то пропадём. Зять Костя стал возить бревна и крышу с нашего амбара. После привез доски с катуха, в котором жили на Раковке. Возили не до самого лагеря. Выгружали в балке, что до оврага. Охранник не видел. А может видел, но не говорил, потому (что) указаний никаких от начальства не имел.

Котлован для землянки мы с Ермолаем сделали глубокий и собрали в нём наш амбар из Черемуховского. Попереду и с заду прорезали окна и вставили рамы из досок со стеклами. Кирпич Костя тоже привёз. Из него с Ермолаем сложили печь. Из досок от катуха постелили пол, сделали лежаки. Стол и табуретки Костя привез с хутора. Перед входом сделали чулан для продуктов и дров. Продукты Костя возил с хутора. Женки моя и Ермолая их переделывали на хранение на зиму. Мы и остальные казаки собирали хворост, сучья, дерево из оврага на дрова на зиму. Из сухостойной травы тоже вязали вязанки. Один раз приехала дочь Даша. Привезла кошку. Говорит: "Начнутся дожди, полевые мыши всё поедят". Я посчитал, сколько нас тут. Получилось почти полсотни душ взрослых и старших детей, которые уже в возрасте. Еще было 20 душ детей младших. Дети играли в яру [7], собирали ежевику. Так было почти месяц. Потом пошли дожди. С того (времени) безвылазно сидели в землянках. В конце октября заболела моя жена Надежда Семеновна. Простудилась. Пролежала неделю, но не поправилась. Потом приехала дочь Дарья на быках и увезла её в Раковку. Я просил охранников, чтобы она забрала и сына Ваню, но они сказали, что на сына разрешения не было. С Дашей отправил в Раковку всё дорогое (ценное), что было. Тогда же решил уходить. Стал договариваться с братом Ермолаем. Говорю: "Уходи и ты. Не станут здесь держать без дела 20 казаков с бабами и детями. Вспомнят и увезут еще куда-нибудь на работы". Отвечает: "Христос терпел и нам велел. Что на роду написано, от того не уйдешь". Вижу, не уговорить его. На другой день ночью разбудил сына, наказал одеваться. Попрощались с Ермолаем и женой его Татьяной Логвиновной и ушли. Тогда ночью дождь шел и шума было мало. Прошли чуть более версты по дороге, после свернули в степь. Пошли целиной. Вижу, что-то двигается по дороге с двумя фонарями. То был автомобиль из милиции. Крикнул сыну, чтобы бежал за мной, и побёг к яру укрыться. В темноте края не увидел и упал прямо в яр. Сынок скатился рядом. Сунулся в карман - нет часов. Ваня спросил: "Что ищешь, батя?" Говорю: "Часы потерял. Которые за джигитовку дали". Жалко часов. Серебряные, Павел Буре да с памятной надписью. Почти целый час в темноте по оврагу на коленях ползал. Не нашел. Может, и сейчас там лежат.

Скоро вдали увидел огоньки. То был разъезд (?) на железной дороге. Я знал, что там ходит ночью поезд и думал, как не опоздать. Народу на станции было немного. Может 10 человек. Сидели на дубовых скамьях, а которые и лежали. На скамью я не стал садиться. Пошли с сыном в угол, который потемнее, и сели на полу. Тут скоро подошел поезд Москва - Сталинград. Запихались в последний вагон. Ехали недолго. Потом я снял с третьей полки сына Ваню, взял его сонного подмышку и вынес, когда поезд стал, на станцию Лог. Тут мне Даша с Костей заранее наняли (сняли) квартиру. Адрес я знал и пошли с сыном прямо туда. Там нас встретила дочь Даша и моя жена Надежда Семеновна.

Потом (в 1938 году) я узнал от зятя Кости (что) тем же декабрём (1930 года) всех казаков из нашего лагеря вывезли на ближайшую станцию и оттуда отправили в теплушках в Архангельскую область на лесоразработки. Там объявили, что осуждены на выселение за антисоветские высказывания. В 1932 году брат Ермолай на работе надорвался и через месяц умер. Жену его Татьяну Логвиновну в 1933 году отпустили, и она вернулась в хутор Черемуховский. Еще (Костя) написал, что по моему делу тоже разобрались и признали ошибку. Потому в сельсовет прислали бумагу, что могу вернуться домой. Но я уже решил не возвращаться.

А насчет моих доносчиков зять мой Лёвин Константин Иванович после уже в году 60-м узнал в архивах и мне написал. Все Керины, Барышниковы и председатель сельсовета Кузнецов Андрей скоро после раскулачивания сами всё распродали и убежали кто куда. Кто в Кузнецк, кто в Барнаул. Потому сами настоящими кулаками были и работников держали. И денег у них было припрятано много. Сельсовет остался без начальства. Барышников Данила Кузьмич потом всё равно попал в лагеря перед войной и отсидел 10 лет. Умер после войны. Барышников Фотей Кузьмич тоже сидел в тюрьме за кражу. На войну не попал, а после войны, когда всех амнистировали, умер уже дома. Барышников Тимофей Кузьмич после того раскулачивания сбежал в город Венев возле Тулы. А в 1941 году убежал к немцам и сотрудничал с ними. После войны нашли и арестовали. Умер на Колыме.

– ------------------------------------------

От автора:

Недавно получил от дальнего родственника с Дона, прочитавшего дедовы мемуары, "Повагонные списки выселенных раскулаченных казаков". Как раз декабрь 1930 года, и наши районы - Михайловский, Арчадинский. С удивлением обнаружил в них, практически, всё семейство Кериных, включая бывшего председателя хуторского совета Ефима. Выселили всех, даже малолетних детей, и стариков (в списках специально отведены три графы для указания возраста - для мужчин, для женщин и для детей, с указанием возраста каждого). Вот уж действительно - "не рой яму другому...".

В.Б.

Примечания:

1. сеянка и обойная мука - мука 1-го и 2-го сорта

2. поконались или поканались - бросили жребий

3. букарь - повозка

4. на железном ходу - колёса повозки крепились на железной оси

5. односум - однополчанин

6. верхами - верхом на лошадях

7. иструб - сруб для колодца

8. яр - овраг

==============================

Глава шестая.

Фото: 1932 год. Быстров Андрей Иринархович с сыном Иваном. Сталинград

"В хуторе Сухов-2 [1] я поступил на работу в Раковскую МТС. Но долго там жить не стали. Боялись, станут искать по родне. Летом в 1931 году переехали в Сталинград. Стал (поступил) плотником в Сталинградстрой. Вместе с товарищами после работы построили барак возле станции Сарепта. Жили так: был общий коридор и по 5 квартир на каждую сторону. Квартира - это кухня и за ней комната. Осенью сын Ваня поступил в семилетнюю школу в поселке Красноармейский в 4-й класс [2]. Тогда как раз был голод. Заработок у меня был малый. Еще получал 700 г хлеба-суррогата, а жена и сын - по 300 г. По карточкам продукты давали редко, только хлеб. Продал свой казачий тулуп овчинный с большим воротником. Купил сухарей полмешка, но скоро кончились. В октябре жена с Ваней решили идти в село Цаца, что в 30 верстах. Шли менять вещи на еду, чтобы было, что есть в зиму. Принесли по заплечному мешку хлеба, еще пшена и горчичного масла. Что поменяли, что так дали "христа ради". Но хватило тоже ненадолго. Тогда жена смогла стать (устроиться) на работу на овощехранилище. Тоже там получала мало, но давали помидоры, капусту, картошку. Весной в 1932 году я перешел на работу в Судоверфь. В 1934 году купили хату возле Затона [3].

Меня от завода послали поработать плотником на хлебопекарне. От работы давали больше хлеба, и можно было купить крупу за карточки. Мы перестали голодать. Потом за хорошую работу премировали породистым поросенком. За дешевые деньги на хлебопекарне можно было купить хлебные крошки-сметки и помои для свиней. Откормили поросенка до 5 пудов чистого веса. Огород возле хаты был хороший, главное - свой. По 100 ведер нарывали картофеля и много помидор. Из-за близкой воды на Затоне стал болеть малярией. Врачи сказали: "(ты) Народился и вырос в степи. Там сырости нет. Уезжай в свои края". Товарищи (на работе) говорили построить дом на горке. Я знал, там огорода хорошего не будет. Но за малярии пришлось хату продать и переехать в пос. Сакко-и-Ванцетти против станции Сарепта на постой (на съемное жилье). В 1935 году сын пошел учиться в педагогический техникум. А мы с женой стали строить дом на горе. Днем работали на работе, а вечерами и ночами строили. Сами доски стругали, полы и потолки прибивали, я сам и печи клал. В 1938 году сын окончил училище, и послали работать к калмыкам в село Ахи-Бухуз (Ики-Бухус, "Большой Бугай"). Нужно было одеть хорошо учителя. Но (так) как мы только начали строиться, денег не было. Отдал сыну свой костюм новый. Пальто и ботинки купили раньше. В 1939 году мы вошли в дом жить.

В том же (году) началась война с Финляндией. В начале января 1940 года сын ушел воевать добровольцем. А в 1941 году началась вторая война, которая к нам в Сталинград тоже пришла. В 1942 году немец стал подходить близко, но до нас его не пустили на 6 км и мы никуда из дома не уходили. Я после работы на заводе ремонтировал военным кузова для машин. Жена пекла военным хлебы. Военные тоже нас кормили хорошо. В войну первый год Ваня присылал нам письма, но от нас (письма) не получал. Одно время (однажды) вызвал меня Кировский военком. Говорит: "Почему сыну не пишешь письма? Его просьба к нам узнать про вас с матерью". Говорю: "Я на каждое письмо ответ даю. Напишу и (в) этот раз". Домой пришел, стал писать. Потом понял (в чем) дело. Это работа цензуры. Раньше я писал, чтобы (он) берег жизнь, под пули не лез. А он хотел воевать. Писал, что просит перевести его сюда к нам под Сталинград. Он тогда на Кавказе воевал. А этого раза я написал по-другому: "Дорогой сынок, будь герой! Дедушка твой был герой, имел Георгиевский крест и медаль. Я, твой отец, тоже имею три креста и две медали. Был представлен еще к Георгию, но не получил, началась революция". Думаю, посмотрю, как будет на этот раз. Скоро получил от него ответ. Просил похлопотать у нашего военкома об отправке на фронт под Сталинград.