Летописи Арванды. Легенды спящего города
Шрифт:
Она тебе — Господь и сторож, твой проводник в теней страну…
Лишь там таятся эти звуки, что могут тысячи людей
Обречь на сладостные муки, обрушив ураган страстей!
Никколо! Между нами было так много! Разве ты забыл?!
Но я за все тебя простила — а ты… Ты разве, не простил?
Мне все равно — Бог или дьявол руководит тобой в пути…
Ты гений! Ты весь мир заставил за музыкой твоей пойти!
Н и к к о л о ( и с к р е н н е , с ч у в с т в о м ) :
Антониа! Я верю в Бога, я не нарушил время бег,
Людские души
Я слышу этот мир иначе — все звуки, словно водопад,
Спадают, становясь все ярче, не видя пред собой преград…
И Скрипка позовет так нежно… Она ведь часть моей души!
Ее призыв, как ветер вешний, рассвет, отрада среди лжи —
Тот мир, где обитает тело, погряз в притворстве серых дней,
Мне мишура давно приелась, и зло, предательство людей!
Но музыка! Она правдива, она не искажает свет —
В ней истины предвечной сила! Величие грядущих лет…
В любви я не увидел счастья — все проходяще… только сон…
И чары не имеют власти над тем, кто утром пробужден.
Но Скрипка — жизнь моя и гений! Моя любовь и благодать —
Таких чарующих мгновений мне женщина не может дать!
Антониа, сначала было успокоившаяся, впадает в безудержный гнев, схватив
скрипку, не убранную в футляр Маэстро, она в бешенстве разбивает ее об
пол… Жалобно вскрикивают, обрываясь, струны, скрипка с диким треском
рассыпается на деревянные осколки… Ангел снова качает головой и подходит
ближе к кроватке Ахилла…
А н т о н и а ( в д и к о м г н е в е к р и ч и т ) :
Я ненавижу, ненавижу! Пусть сгинет, пусть сгорит в огне!
Она тебе была всех ближе — ты ей отдал, что должен мне!
От жуткого грохота и слившихся в один визг крика матери и предсмертного во-
пля струн проснулся Ахилл. Не понимая, что происходит, он, падает с высокой
кровати… Отец в ужасе спешит к нему, мать, в одно мгновение поняв, что она
наделала, также пытается поймать малыша… Родители не успевают — Ахилл
падает на пол с большой для себя высоты — лишь Ангел успевает смягчить для
него этот удар, подставив свое крыло…
Никколо тут же посылает за лекарем, который обнаруживает лишь сильнейший
вывих плеча. Когда все успокоилось и лекарь ушел, Никколо сказал всхлипы-
вающей Антонии:
Н и к к о л о ( р е ш и т е л ь н о , с н а ж и м о м ) :
Ну все! Закончилось терпенье! Пусть в скрипке не умрет душа —
Но ты в слепом и злобном гневе чуть не сгубила малыша!
Он мой теперь! Оставь нас, слышишь?!
Я не могу так дальше жить!О, Боже, мой малыш не дышит... Нет, показалось! Крепко спит…
Антониа, теперь довольно! Ты можешь все мое забрать —
Но он останется со мною, ты будешь сына навещать.
Займись теперь своей карьерой, покуда годы не прошли,
И ты еще побудешь первой… на сцене, в опере, в любви…
Мы будем видеться так часто, как только пожелаешь ты —
Пусть каждый снова будет счастлив, и наши сбудутся мечты…
Антониа, наконец, соглашается на его условия. Он назначает ей ежемесячное
содержание и обещает положить на ее имя деньги в банк. Также обещая не пре-
пятствовать ее встречам с сыном. Антониа уходит.
Никколо с безграничной любовью смотрит на спящего сына.
Н и к к о л о ( н е ж н о , б у д т о у в и д е в с в е т ) :
Ты мой — ты кровь моя и плоть… Как в отражении зеркальном,
Я вижу все, что дал Господь когда-то мне рассветом ранним…
Я вижу, как в твоих глазах, как и в моих, таятся искры,
Витают мысли в небесах, пока безоблачных и чистых.
И взгляд открытый и прямой ты демонстрируешь умело…
Но снова врешь ты, мальчик мой… я знаю — я всегда так делал.
Как я люблю тебя, малыш! Ты, зная это, колобродишь —
И целый день, пока не спишь, меня проказами изводишь.
Ты подрастаешь… Все ясней в тебе видны мои привычки —
И порох облаком огней взметнется ввысь от малой спички…
Смогу ли я сберечь тебя, чтоб пламя не спалило душу,
Смогу ли?... Жизнь свою губя, я никого тогда не слушал…
Я так люблю тебя, мой сын! Уже сейчас подумать больно,
Что ты войдешь в чадящий дым, в котором жил я так привольно.
Ты мой — ты кровь моя и плоть… Как в отражении зеркальном,
Я вижу все, что дал Господь когда-то мне рассветом ранним…
Действие пятое. ОТЦЫ ЦЕРКВИ
Январь 1839, Генуя. Из окон кафедрального собора Сан-Лоренцо открывается
завораживающий вид на изрезанное побережье Генуи — виден кусок глубокой
синевы, и сразу не ясно, где разделяется вода и небо… Епископ Гальвано заво-
роженно смотрит на открывшуюся ему картину, невольно сравнивая с побере-
жьем Ниццы…
А в т о р : Архиепископу Генуи, кардиналу Тадини, примерно 57
лет, он ровесник Никколо Паганини. Выросший вместе с Никко-
ло, он всю жизнь завидовал его таланту. Ради того, чтобы добиться
успеха и миновать неотвратимую нищету, он принял сан и стал
уверенно продвигаться по кардинальской лестнице. Принадле-
жит к ордену иезуитов. Доменико Гальвано, епископ Ниццы, при-