Летучая мышь

– С виду вроде бы все ясно, - заключи Баум.
– Но только с виду. Вот смотрите: вы побеседовали с Артуняном - и Шавану немедленно поручают его убить. Заодно заманить вас в ловушку - но для этого требовалась некоторая подготовка, не так ли? Однако все сошло гладко - похоже, он ждал вас.

– Значит, в нашей лондонской конторе кто-то стучит американцам.

– Выходит, так. Кому были известны ваши планы?

– Да половине министерства иностранных дел, не говоря уж о начальстве.

– Случись такое у нас в Париже, русские получили бы все сведения в двадцать четыре часа.

– И у нас точно так же, - признался я. Мы помолчали.

– А передавать сведения американцам и шпионажем-то не считается.

– В том-то и дело, - согласился Баум.

– Этот "Софранал" - просто прикрытие, за ним орудует ЦРУ, предположил я.

– Если бы мы умели хитрить с американцами как с русскими, "Софранал" давно бы значился в наших картотеках, - подтвердил мою мысль толстяк.

Позже мы распрощались с Альбером Шаваном, который умудрился вернуть себе импозантный вид и внушающие почтение манеры.

– Наша совместная работа оказалась весьма полезной, Альбер, - похвалил его Баум.
– Я получил примерно половину необходимых мне сведений, а ты сообщил примерно половину того, что мог бы сообщить.

Шаван изобразил удивление:

– Тебе трудно угодить, Альфред. Того, что ты узнал, достаточно, чтобы меня в порошок стереть. Этого мало?

– Ты прекрасно знаешь, чего бы я хотел. Повторять не стану. Ладно, ступай себе домой. Теперь, надеюсь, будешь держать меня в курсе, если мистер Хенк Мант снова привлечет тебя к своим делишкам.

– Если только уцелею, - мрачно сказал Шаван.

– Ну, ты справишься, - усмехнулся Баум.
– Куда этим американцам до тебя!

– Спасибо, Альфред, - Шаван поежился, но все же спросил:

– А как там мое досье?

– Не запятнано, - ответил Баум.
– А если ты выполнишь мое условие и будешь сообщать нам о своих контактах с ЦРУ, то это послужит только украшению твоего досье.

Шаван нахмурился.

– Приходится верить тебе на слово, Альфред. Деваться-то некуда, - он протянул свою огромную лапу, сгреб со стола листок со своими показаниями и, смяв, сунул в карман, - Тебе ведь они больше не нужны?

Баум не предпринял ни малейшей попытки воспрепятствовать ему. Вместо этого он набрал номер внутреннего телефона:

– Машину с шофером. Чтобы отвезти домой господина Шавана.

После его ухода Баум позвонил снова, на сей раз дежурному в министерство иностранных дел: не наблюдалось ли в последние двое суток отъездов или приездов советских дипломатов. Дежурный обещал узнать и перезвонить. Звонок последовал через час: некий Терешвили, второй секретарь посольства отбыл в Москву нынешним утром. Тем же рейсом Аэрофлота отправился Власов - корреспондент ТАСС. Оба заявили, что обратно не собираются. Баум осведомился, что думают по этому поводу в русском департаменте МИДа.

– Несколько скоропалительно, но в общем ничего особенного, - ответил дежурный.

– Концы прячут, - сказал Баум.
– Я обоих знаю - эти господа из КГБ. Я бы удивился, если бы с исчезновением Робертона не смылся бы кое-кто из русских.

– Между прочим, - спохватился я, - как насчет прессы? Сможете удержать её в узде?

– За ней присмотрит правительство.

– Даже за "Юманите"?

– "Юманите" ничего не значит. Они так часто кричали "Караул!", что теперь на них и внимания никто не обратит. Им самим это отлично известно, потому коммунисты и решились выйти на вас.

– А все эти люди, которых сегодня допрашивали, - есть от них польза?

– Допросы - чистое очковтирательство. Если что интересное и всплывет, мы все равно этим не воспользуемся, - Баум скорбно покачал головой. Считайте, что это хорошая практика для моих ребят - вот и все.

– Пойду, - я поднялся, - Надо поспать.
– Мы пожали друг другу руки, Спасибо за все.

– Благодарить не за что, мы должны друг другу помогать. Приятно было сотрудничать. Только лучше бы вы мне сразу рассказали о Брансоне и Жюле Робертоне - вместе мы бы придумали какой-нибудь удачный ход.

Я проспал до двух, в три пошел в "Скриб" - любимый бар Артура. Он был там.

– Все кончено, дело закрыто, - сообщил я ему.

– Получил все, что хотел?

– Вот именно. Если я и правда что-нибудь хотел получить. Семь трупов и ничего не удалось добавить к счастью всего человечества. Ну и с французами я обошелся не совсем так, как хотелось бы.

Артур проворчал:

– Зато французы тебя утешили. Может, и шрама не останется.

Мы выпили и долго молчали.

– Милая была девочка, - сказал, наконец, Артур, глядя в свой стакан. Блестящее воспитание.

– Да черт с ним, с воспитанием. Просто она была милая...

– Понимаю твои чувства, старина.

– Нет, не понимаешь. Как я посмел быть таким самонадеянным, как посмел её жизнь поставить на карту. Только собой я мог рисковать, только собой. И я, идиот, ещё считал себя профессионалом!

– Все ошибаются, старина.

– Не повторяй банальных слов, Артур!

Я допил свой стакан, положил ему руку на плечо:

– Спасибо за помощь. И прости, что так и не рассказал тебе всю эту историю.

Из бара я отправился прямо в аэропорт Шарль де Голль. Купил внизу, в зале ожидания открытку с видом Эйфелевой башни и отправил Ариане Бонтан. "Репортаж закончен, - написал я, - Знаю все ответы на все вопросы. Но, думаю, вам это теперь ни к чему. Спасибо вам обоим".

Объявили мой рейс, и я поспешил по космического вида переходам в зал отправления.

ГЛАВА 26

Все мы уязвимы так или иначе, хоть и строим из себя крепких парней. Только у психопатов броня непроницаема.

Я обрушил свое горе на Отто Фельда - человека, чья специальность выслушивать других.

– Похоже, я обречен на поражения, - сказал я ему.
– Даже если добиваюсь успеха, он оборачивается против меня. Ну закончил я блистательно дело Маршана - кто меня убедит, будто это великое достижение?

Пухлое лицо Отто хранило полную невозмутимость.

– Семь трупов, - продолжал я.
– Семь смертей - и все, как одна, бессмысленны. Не нужны никому.

– Объясни.

– Французы это с самого начала поняли. Они предвидели скандал - и что же? Постарались притупить его, чтобы избежать ещё большего скандала. А мы что сделали? Охотимся за фактами, копаем, раскапываем старые грехи и страсти, убиваем нескольких людей и добываем, наконец, истину. Что дальше? Ужасаемся этой истине и приходим к тому же, с чего начали французы, стараемся её похоронить.