Летучий корабль
Шрифт:
Я неторопливо допиваю кофе и спускаюсь вниз, где, в нескольких шагах от крыльца, припаркована (ну, это громко сказано!) моя подержанная Веспа — небольшой желтый старомодный мопед, приобретенный уже здесь. Потому что на такой крохе так удобно нырять в узкие городские улочки, не вызывая возмущения любителей старины и не пугая мирные стада туристов, пасущиеся в центре города.
Сегодня я выезжаю рано, так что могу не торопиться, и медленно еду по небольшой извилистой улочке, в конце которой находится наш ресторан. А сейчас как раз миную небольшой магазинчик, где миловидная худенькая Ружица, такая же студентка, как и мы, приехавшая подработать на лето, уже выкатила на воздух стойку с разноцветными футболками с местной символикой, надписями типа «Привет из солнечной Хорватии» или схематическим изображением Минчеты — самой известной из крепостных башен. Правда, что меня
Я хочу проехать мимо, но Ружица окликает меня — мы все здесь перезнакомились на этом крохотном пятачке, каждый квадратный метр которого летом должен прокормить осень, зиму и часть весны. Я притормаживаю, англичанин, разумеется, оборачивается, улыбается радостно и рассеянно, как обычно:
— А, это Вы, Юэн! Если не торопитесь, не поможете мне?
Разумеется, я не могу отказать в пустячной просьбе, так что слезаю с мопеда и иду к стойке с футболками. Наверняка ему надо, чтобы я померил что-нибудь для сына, внука или еще кого-нибудь, который ну совершенно такой же комплекции, как и я. А он почему-то указывает мне на ту самую черную футболку.
— Я ее мерил, она мне велика, — пытаюсь отговориться я.
— Очень хорошо, — радуется он непонятно чему, — я как раз присмотрел ее для одного своего знакомого, он немного выше Вас, а плечи чуть шире. Так что, если Вы не возражаете, я посмотрю, как она Вам.
И он, под одобрительным взглядом Ружицы, снимает футболку с вешалки и протягивает ее мне.
— Юэн, ты хоть майку-то сними, — смеется она, — кто же так меряет?
Я стаскиваю майку и тут же меняю ее на присмотренную англичанином вещь — ничего нового, она мне по-прежнему велика. И когда я вижу себя в зеркале — чуть висит на плечах, чуть ниже, чем нужно, спускается на бедрах, меня вдруг пронзает невыносимо мучительная мысль — я тоже знаю, кому она могла бы подойти. И я немедленно снимаю ее, аккуратно отдаю Ружице — англичанин смотрит на меня с некоторым недоумением.
— Извините, я опаздываю на работу, — бормочу я, заводя мопед.
— Что Вы, Юэн, Вы мне очень помогли! — говорит он мне в спину.
«Шел бы ты к чертям собачьим со своей благодарностью!», — думаю я и почему-то сворачиваю не в сторону ресторана, а к крепости. У меня есть еще двадцать минут в запасе.
Мимо меня, шаркая шлепками и сандалиями по камню, движется группа пожилых американских туристов, решивших до наступления жары подняться на городские стены. И в еще не успевшем нагреться утреннем воздухе гулко, отдаваясь от каменных стен, раздается голос экскурсовода:
— Дубровницкая крепость является одним из практически полностью сохранившихся оборонительных сооружений Европы. Высота стен, полностью окружающих старый город, достигает 25 метров, а общая их протяженность составляет два километра. Начало постройки относится к десятому веку.
Да, сейчас он начнет рассказывать про башни — Святого Иоанна, Минчету, Бокар, а потом поднимется с ними наверх — к Морскому музею и аквариуму, они будут безостановочно щелкать фотоаппаратами, увековечивая вид, открывающийся на порт, для семейных альбомов. А я, глядя на сложенные из светлого камня стены, в очередной раз буду вспоминать другую крепость — совсем не такую, в одной далекой северной стране, которую я некогда покинул. И мне кажется, что мой побег продолжается и сегодня…
Поэтому, чтобы не предаваться грустным мыслям, которые так неожиданно потревожила совершенно невинная просьба старого англичанина, я незамедлительно сворачиваю на улочку, ведущую к Luna e mare.
* * *
Да, крепость, в которой нам с Роном по решению Визенгамота предстояло доживать свои дни, располагалась вовсе не в столь любимом богами месте. Мы в сопровождении авроров аппарируем на мыс Рат — самую северную
оконечность страны, а там, на небольшой каменной пристани, садимся в лодку. И это путешествие кажется мне нелепой пародией на то, как мы на первом курсе приближались в сверкающему огнями Хогвартсу по глади озера, держа в руках факелы и заворожено глядя на вырастающую перед нами громаду замка. Маленькие дети, приобщенные к Чуду… Да, наверное, это будет очень банально, если я скажу сейчас, что та волшебная поездка в итоге и обернулась для нас вот этой, по замыслу наших судей, самой последней в нашей еще только начавшейся жизни. Но так все и было, тогда я был уверен, что это не пара авроров, а сам Харон правит сейчас в сторону высоких каменных стен крепости, высящейся на одиноком острове посреди моря.Трудно сейчас сказать, чьими руками был сложен этот неприступный замок. Может быть, великаны выворачивали некогда огромные глыбы, что, кажется, выталкивает здесь на поверхность сама земная твердь. Или шершавые необтесанные камни плотно слились друг с другом, повинуясь заклятию неведомого волшебника. А, может быть, Азкабан воздвигся сам по себе, как порождение ада, прорвавшееся на землю из самых земных недр. Я в жизни не видел более безрадостного места, а если добавить еще и фигуры дементоров, словно большие призрачные птицы кружащихся над замком… В общем, мы с Роном, хотя и старались держаться, но оба заметно скисли.
— Пошевеливайтесь, нечего рассиживаться!
Окрик охранника возвестил нам о прибытии. Для нас все еще непривычна и эта грубость, с которой теперь можно обращаться с нами, и обращения — то просто по фамилии, то вообще полное отсутствие оных. Как будто приговор Визенгамота вычеркнул нас из списка людей и отправил по эволюционной лестнице куда-то ниже собак, но все же несколько выше насекомых. И, когда за нами практически беззвучно закрываются тюремные ворота, я понимаю, что так теперь будет всегда. Мы с Роном стараемся не смотреть друг на друга, я не хочу видеть на его лице отражение моего отчаяния, а он, так же, как и я, стыдится показывать свое. И я вспоминаю Сириуса. Когда-то, много лет назад, мой крестный, как и мы сейчас, безвинно осужденный, так же входил под своды Азкабана. Может быть, и в этом между мною и им есть определенное родство? И ему было столько же лет, сколько нам сейчас.
При входе нас, разумеется, обыскивают, но, как и говорила Гермиона, сигареты и даже зажигалку не отбирают — может быть, надеются, что при помощи этой маггловской дряни мы быстрее сведем себя в могилу. Тюремных роб тоже никто не предлагает — мы так и остаемся в толстовках и джинсах, в которых предстали на суде, в очередной раз продемонстрировав высокому собранию отсутствие уважения к традициям магического мира. В Азкабане, как мне кажется, всем вообще наплевать, что ты делаешь, как ты выглядишь, что говоришь, ешь или нет, откликаешься, когда тебя зовут или молчишь. Потому что нас привезли сюда умирать. А холодящее душу присутствие дементоров я ощущаю уже в самом низу и даже невольно поеживаюсь, на что принимающий нас надзиратель, ухмыльнувшись, назидательно говорит:
— Тебе, Поттер, квартировать на самом верху. Там тоже, знаешь ли, камины не предусмотрены.
Наверное, ему приятно, все время прозябая в этой адской глуши, хоть чуть-чуть поглумиться над нами с Роном. «Надо же, Поттер и Уизли, герои, тоже мне», — скажет он, может быть, нынче за ужином жене. Мы, овеянные славой, раньше смотрели на него разве что только с газетных страниц. А теперь он может лицезреть нас воочию, да, жалких и растерянных, наверное, все же несколько испуганных. Если честно, мы подустали от роли супергероев, напряжение последних дней вымотало нас до предела, так что уже нет сил донести свои невозмутимые лица хотя бы до двери наших камер. Мы с Роном, вероятно, даже не сможем видеться…
Нас ведут наверх, и, когда мы проходим мимо оконных провалов, я слышу, как там, за ними, завывает яростный пронизывающий ветер. А ведь сейчас конец апреля… Что же будет здесь зимой… Если мы доживем до зимы… Я в тот момент не очень на это рассчитываю, и это меня несколько бодрит. Как и наличие сигарет в моих карманах. Одна надежда, что Гермиона сможет передать еще.
Вот и все, наш подъем окончен, мы попадаем на круглую площадку одной из башен, откуда расходятся лестницы, ведущие в разных направлениях, к длинным коридорам, где расположены камеры. Я знаю, как устроен Азкабан — нам рассказывали об этом еще в школе Авроров. Пока нас с Роном еще не разделяют, подталкивая к одной из лестниц. И как только мы начинаем подъем, где уже через несколько ступеней сбоку от нас оказываются первые каменные клетки, все пространство оглашается глумливыми воплями: