Летун. Фламенко в небесах
Шрифт:
Бросая ввысь свой аппарат послушный,
Или творя невиданный полет,
Мы сознаем, как крепнет флот воздушный,
Наш первый в мире пролетарский флот!
Не ушли. То есть не то, чтобы совсем не ушли: клятый дойч всё-таки сумел приблизиться на расстояние, позволяющее дать прицельную очередь и попортил нам верхнюю плоскость крыла. Больше ничего не попортит: я вроде бы упоминал, что бортстрелок мой — фанатик пулемётов? Ну вот Кастельяно со всей пролетарской обстоятельностью того ганса и достал длинной очередью. Как «Браунинг» клина не поймал от перегрева — лично я не понимаю, но факт, как говориться, налицо. А вот остальные трое немчиков, как выяснилось, вовсе не герои воздуха: осознав, что их ведущий и, вероятно, командир, сбит и парашют спускает его на республиканскую территорию, «кондоры» почли за благо погоню за кусючим красным самолётом прекратить и, развернувшись, рванули обратно. Приземлимся — стану поить Энрике
[1] «Авиамарш» («Марш авиаторов»). Слова Павла Давыдовича Германа. В 1930-е-1950-е годы в тексте фигурировал именно Сталин. Со времён хрущёвской антисталинской кампании имя «Сталин» изменили на «разум», но автор знал ветеранов Великой Отечественной, певших «Авиамарш» в прежней редакции. Возможно, немногочисленные ныне живущие ветераны и дети-внуки «сталинских соколов» и посейчас так поют, не проверял.
[2] Flugzeug — самолёт (нем.)
[3] Первое боевое применение реактивных снарядов РС-82 с истребителей состоялось в ходе боёв против японских агрессоров в районе реки Халхин-Гол (Монголия) в 1939 году.
[4] Фильмы по произведениям Э. Р. Толкиена «Братство кольца» и «Хоббит» в смешном переводе Д. Ю. Пучкова (псевдоним «Гоблин»).
Глава 17
XVII
Испания, аэродром Алькала де Энарес, Испанское небо,
8 февраля 1937 г.
«Жопа в масле,… гм… нос… в тавоте — но зато — в Воздушном флоте!» — это точно про наш экипаж. Промаслились все — и механик, и оружейник, и бортстрелок и аз, многогрешный. Три дня не летали, меняли мотор. Сперва меняли его у местных интендантов на граппу (десять литров), деньги (триста пятьдесят песет и то после торга, сделавшему бы честь торговцам восточного базара) и магнето (где именно Жозебо Ксалбадорес его добыл — тайна, покрытая мраком, сам кабо не признаётся). Но — достали, причём «родной» груммановский Wright R-1820-F Cyclone, судя по сточенным напильником заводским номерам — где-то стибренный американскими авиаинтендантами и перепроданными интендантам испанским[1]. Как говорил один мой знакомый старшина эскадрильи — ещё в той, будущей жизни, — «Прапорщик — это не звание. Прапорщик — это диагноз. Неизлечимый». Потом героическими усилиями запихивали полутонный девятицилиндровик во взятый под честное слово не поломать легковой «Остин-'двадцатку»«[2] и везли на Алькала де Энарес. Ну и ставили его на положенное место всем коллективом, поскольку за неимением подъёмного крана или лебёдки пришлось мастерить из каких-то брёвен станок, принайтовывать двигун стальным тросом и подтягивать его, подцепив к грузовику-авиастартёру… Есть такое слово: 'задолбались». Это про нас.
А куда деваться?
С того самого январского вылета, когда Энрике сбил «Хейнкель», наш самолёт в комплекте с экипажем временно прикомандирован в распоряжение камарадо Франца Кальта. Человек он серьёзный и немногословный. О его прошлом известно лишь, что службу он начал ещё в Австро-Венгерской империи, повоевал на Балканах в восьмом[3] и четырнадцатом-шестнадцатом годах, в семнадцатом угодил в плен на Изонцо и с тех самых пор питает ко всем итальянцам личную неприязнь. Сам будучи беспартийным, отставной офицер во время февральского восстания тридцать четвёртого года в Вене присоединился к шуцбунду[4], поскольку к австрофашистам испытывает неприязнь почти такую же, как и к фашистам итальянским. Сумел вывезти семью в Чехословакию, в Испании воюет с ноября.
Кальт лично в сарайчике из ракушечника, переоборудованном в фотолабораторию, распечатывает аэрофотоснимки с отснятых плёнок, которые я привожу из каждого разведывательного вылета, постоянно с кем-то «шпрехает» по телефону со специфически-немецкими интонациями, часто срывается с места и, накинув через плечо узкий ремешок командирской сумки, прыгает в седло двухколёсного «Режу»[5] и под треск мотоциклетного моторчика мчится в Мадрид. Хотя формально правительство и большинство гражданских административных структур ещё осенью тридцать шестого года перебрались — это если выражаться политкорректно, а как по мне — попросту сбежали — в Валенсию, но Хунта[6] обороны Мадрида вполне функционирует, и управление военной разведки Республики большей частью сосредоточена именно там. Интересная у человека жизнь! Суетно-активная…
А у меня всё идёт по распорядку: получил приказ на вылет, поднял машину в воздух, прибыл в заданный район, обнаружил цели, зафотографировал, вернулся на аэродром, доложился о выполнении, сдал негативы фотоплёнок — и дальше сижу на земле, жду нового приказа. Даже фашистские самолёты в последние несколько
дней почему-то не пристают с гнусными намерениями прибить меня и бортстрелка: не то чем-то заняты в далёких квадратах неба, не то среди них уже прошёл слушок о «летающем бочонке» с трёхлучевыми звёздами сбитых на борту, который умеет больно огрызаться крупным калибром и спереди и сзади, а посему — «ну его нафиг, этот „Грумман“, и вообще зелен виноград». Впрочем, это лишь мои предположения, ничем документально не подтверждённые. Поскольку ребята-истребители дерутся в небе почти каждый день[7].Так что мои «развлечения» пока что сводятся к обстрелу франкистских позиций при возвращении с разведвылетов, «забиванию козла» по вечерам с советскими парнями — у них прямо-таки доминошно-шахматное поветрие — и обучение испанских товарищей русскому языку, а русских — английскому «американского розлива».
Так-то поначалу «советикос» при общении с эмигрантом несколько напрягались, но я-то, по сути своей, являюсь майором Бехтеевым, принимавшим присягу как гражданин Советского Союза, а от вольноопределяющегося-белогвардейца Дениса Пантелеевича Русанова у меня остался только организм и документы, пара старых револьверов и немножко барахла. И если Денис — допускаю — и таил зло на СССР и партию большевиков — то я отношусь к ним в целом положительно. Да, в советской истории бывало всякое — но уже через несколько лет придёт Большая Война. И только СССР, под руководством ВКП(б) и — да, Иосифа Сталина — сможет одержать в ней победу. Когда-то в будущем поэт напишет строки, в которых формулируется и моя тревога:
'Я вдруг подумал, что бы с нами стало,
когда б стране не выдержать борьбы,
какие тачки до хребтов Урала,
мы на себе таскали б, как рабы.
Что было б, если б с нами совладали,
и где друзей такой широкий строй,
что было б, если б Сталин был не Сталин
и Рокоссовский дрогнул под Москвой?
Какое б иго мы переносили,
и сколько б нас не вынесло под ним?[8]'.
Так что пока повоюем вместе с советскими авиаторами, а дальше поглядим. Была же в Великую Отечественную на советско-германском фронте французская эскадрилья «Нормандия-Неман», переросшая в полк? Была, даже кино про неё сняли. И некоторые испанские пилоты в Советском Союзе тоже служили. Так может, если себя хорошо показать, и товарищу Русанову «простят грехи молодости»: в конце концов, некоторые бывшие «контрики» в Красной Армии до больших чинов дослужились. Только навскидку: Малиновский, Василенко, Говоров, Баграмян…
О! Снова Пепита Маркес мчится на своём двухколёсном «коне». Значит, сейчас опять надо взлетать по новому приказу, несмотря на нелетную погоду — мокрый снег вперемешку с дождем и облачности не выше двухсот метров. Война…
* * *
Курс — на Сигуэнсу. Внизу идёт бой: фашисты пытаются пересечь нейтральную полосу и вышибить республиканцев из траншеи, но, судя по хорошо видимым из кабины раскинувшимся в грязи телам, это у них пока не очень получается. Зато какая-то сволочь у них там хорошо умеет работать пулемётом: ощущаю три удара снизу в район мотора. Повреждений, кажется, не. Но неприятно: пуля дура, а три дуры — это уже перебор… Миновав линию фронта поворачиваю «Грумман» на северо-восток. Приказано проверить сведения о концентрации итальянского экспедиционного моторизованного корпуса, вроде бы усиленного танками и артиллерией.
Впереди видно Французское шоссе. Ну что же, данные разведагентуры подтверждаются: мне сверху отлично видна грузовики, танкетки и прицепленные к тракторам пушки. Шоссе-то в Испании мостят отёсанным камнем, но стоит колонне свернуть на перекрёстке на просёлок — техника застрянет. Грязный месяц — февраль в Испании… В небе над колонной вертятся три самолётика. «Фиаты»? Нет, вроде бы наши, «чатос»… Один из ведомых истребителей чуть «клюёт носом», приглашает атаковать наземную цель… Нет, ведущий продолжает маршрут. И курс у ребят, как и у меня, на Сигуэнсу. Понятно: «курносые» намерены разведать глубину расположения противника. Сдвинулись чуть в сторону, чтобы минимизировать эффективность возможного ружейно-пулемётного огня с земли и летят себе спокойно.
А мне желательно всё это фашистское безобразие зафиксировать. Выравниваю «Дельфина» и начинаю строго горизонтальный прямолинейный полёт вдоль шоссе. Итальянцы внизу выскакивают из машин, разбегаются в стороны, большинство падает либо прямо в грязь за обочинами, либо в скопившуюся в канавах-водогонах воду. Значит, уже попадали под авианалёты, «учёные» стали. Почему-то никто снизу не стреляет. Даже странно.
«А что там вдалеке чёрненькое белеется?». Километрах в десяти почти параллельно Французскому шоссе видна ещё одна дорога, и по ней тоже кто-то двигается в сторону фронта. Ладно, чао-какао, синьорес италиано, ещё увидимся — через прицел моего «Браунинга»… Подняв машину до двухсот двадцати метров, оказался в облаках.