Лев Троцкий. Враг №1. 1929-1940

В конце 1938 г. Григулевич (под кодовым именем Фелипе) и его помощник Санчес (Марко) прибыли через США в Мексику. Троцкий тогда жил еще в «Голубом доме». В нескольких кварталах от него советские агенты арендовали небольшой особняк и смогли без особого труда организовать наблюдение за передвижениями Троцкого и его сотрудников, а вслед за этим изучить систему охраны дома Троцкого и порядок допуска визитеров [916] . В этот период главная задача состояла именно в наблюдении.

916

Никандров Н. Григулевич. С. 76–78.

В сентябре 1938 г. в Мехико прибыл эмиссар Коминтерна под псевдонимом Перес, который попытался подключить к охоте на Троцкого руководство компартии Мексики, потребовав, разумеется, строгой конфиденциальности. Не вняв этому предложению, генеральный секретарь партии Герман Лаборде [917] созвал членов ЦК, которым рассказал о полученной им секретной информации. Поняв, что речь идет об устранении Троцкого, лидеры партии заявили, что убийство нанесет большой ущерб мексиканской компартии и престижу Советского Союза [918] . За это Лаборде по требованию Исполкома Коминтерна вскоре был снят с поста генерального секретаря партии. Больше мексиканские коммунисты к участию в операции по убийству Троцкого не привлекались. Им было поручено только участие в идеологическом обеспечении операции, чем они занимались, собственно говоря, и до этого. С подачи партийного руководства, а также лидера Всеобщей конфедерации труда Ломбардо Толедано в прессе была организована массированная кампания против Троцкого, которого вдобавок к московским обвинениям пытались «уличить» в связи с правыми элементами Мексики, готовившими государственный переворот против президента Карденаса. Троцкому и Ривере пришлось даже опровергать эти слухи на специально созванной пресс-конференции [919] .

917

Лаборде Герман (1896–1955) — мексиканский коммунист, генеральный секретарь компартии в 1937–1940 гг. Был отстранен от должности по обвинению в «оппортунистических ошибках». В дальнейшем прекратил активную политическую деятельность.

918

Через много лет об этом рассказал в своих воспоминаниях тогдашний член ЦК Валентин Кампа (Сатра V. Mi testimonio. Memorias de un communista mexi-cano. Mexico, F.D.: Ed. de cultura popular, 1985. P. 161–162).

919

Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев). 1938. № 62–63. С. 24.

24 февраля 1938 г. Троцкий выступил с «Вынужденным заявлением», в котором показал, что в кампании против него в Мексике незримо участвует Сталин, что пропагандистская кампания — только первый этап более сложной операции. Троцкий не сказал, что знает о готовящемся убийстве. Он дипломатично намекнул, что расскажет об этом позже: «Сталин, который понимает больше, чем его агенты, не сомневается, что Толедано не удастся принудить меня к молчанию… Именно поэтому Сталин готовит другие меры, гораздо более действенные. Но для своих предприятий, о которых будет в свое время рассказано, Сталину нужно предварительно отравить общественное мнение. Для этой работы ему нужен Ломбардо Толедано». Свое заявление Троцкий завершил словами: «Читатели этих строк без труда поймут, что ни нынешние обстоятельства моей личной жизни, ни общий характер моей работы отнюдь не располагают меня заниматься г[осподи]ном Толедано. Но дело идет в данном случае о чем-то совершенно другом, именно об общественном мнении страны, которая оказала мне и моей жене гостеприимство и которую я за истекший год научился ценить и любить. Поэтому и только поэтому я вижу себя вынужденным ответить настоящим заявлением на широко подготовленную клевету мексиканских агентов Сталина» [920] .

920

Архив Троцкого. Фонд 13.1. Т-4284.

С подобными заявлениями, которые публиковались как в самой Мексике, так и за ее пределами, Троцкий выступал и позже. Дело в том, что до Троцкого стали доходить слухи о подготовке покушения на его жизнь. Уже летом 1938 г. в «Бюллетене оппозиции» появилась заметка «Жизнь Л.Д. Троцкого в опасности» [921] , в которой отмечалось появление в Мехико весьма подозрительных личностей. Имена Фелипе и Марио не фигурировали, но появление советских агентов вызвало волну слухов, которые дошли до Троцкого.

921

Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев). 1938. № 66–67. С. 32.

Между тем советские агенты продолжали следить за Троцким и после его переезда весной 1939 г. на авенида Виена. Во второй половине 1938 г. их связь с Центром была на некоторое время прервана. Приходилось действовать самостоятельно, по собственной инициативе. Обрыв связи произошел из-за проведенных репрессий, в результате которых была расстреляна или отправлена за решетку большая группа высших сотрудников НКВД [922] . 17 февраля 1938 г. по приказу Ежова, занимавшего тогда должность наркома внутренних дел, в кабинете его заместителя М.П. Фриновского [923] был отравлен начальник 5-го отдела Слуцкий [924] . Разведка на некоторое время лишилась руководства; «аресты в Москве внесли колебания в сеть советских информаторов в США» [925] . Вскоре был снят со своей должности, а затем и расстрелян Ежов, на смену которому пришел Берия. Лишь постепенно разведывательная и диверсионно-террористическая деятельность за рубежом начала восстанавливаться под руководством нового начальника 5-го отдела Фитина.

922

Никандров Н. Григулевич. С. 79–80.

923

Фриновский Михаил Петрович (1898—1940) — член РКП(б) с 1918 г. С 1919 г. служил в органах ВЧК на периферии. С 1930 г. возглавлял ГПУ Азер­байджанской ССР. С 1933 г. начальник Главного управления пограничной охра­ны ОГПУ (затем НКВД) СССР. В 1936—1938 гг. заместитель (затем первый заместитель) наркома внутренних дел. Один из главных практических организаторов Большого террора. В 1938 г. был назначен наркомом Военно-морского флота СССР, однако вскоре был арестован и расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР.

924

Кокурин А Н., Петров Н.В. Лубянка: ВЧК-ОГПУ-НКВД-НКГБ-МГБ-МВД — КГБ. 1917–1960. М.: Демократия, 1997. С. 19.

925

Alexander Vassilev’s Papers. 0438 N. Yellow Notebook № 2. P. 74.

В конце 1939 — начале 1940 г. в жизни Троцкого произошли два важных изменения. Во-первых, пополнился состав семьи. После длительных перипетий супруги Росмер привезли в Койоакан внука Троцкого Севу. Все это время он жил у подруги Седова Жанны. Троцкий давно просил Жанну отдать ему внука, но привязавшаяся к ребенку Жанна тянула время. Возникла долгая и раздраженная переписка; обе стороны прибегли к помощи адвокатов и даже судебному разбирательству [926] . В конце концов Сева, которому шел уже четырнадцатый год, прибыл в Мексику.

926

Архив Троцкого. Фонд 13.1. Т-9019, Т-9021, Т-9022, Т-9817, Т-9824, Т-9825, Т-9892, Т-9896, Т-9897, Т-9898, Т-9900, Т-10739.

Троцкий всячески оберегал внука. Он категорически запретил своим сотрудникам вступать с Севой в какие бы то ни было разговоры, связанные с политикой. В глубине души понимая, что Севе вряд ли придется когда-нибудь возвратиться на родину, дед даже не стремился сохранить у него знание русского языка. Он, как и Наталья Ивановна (которая не была родной бабушкой, но относилась к Севе с нежностью и вниманием), общался с подростком на французском языке [927] .

Другим важным изменением было общее ухудшение состояния здоровья Льва Давидовича, которое стало проявляться постепенно, но все более давало о себе знать. Теперь речь шла не о каких-то странных припадках, которые случались с ним раньше, но становились все реже и реже (он о них почти и забыл). На этот раз возникло сердечно-сосудистое заболевание, резко повысилось кровяное давление.

927

Всеволод прочно врос в мексиканскую среду. Испанский язык стал для него почти родным. Он рано увлекся естественными науками, стал химиком и долго, до самого пожилого возраста сохранял работоспособность, энергию и жизнерадостность. Но хотя Сева, ставший на мексиканский манер Эстебаном Волковым, интересовался политическими взглядами Троцкого и его последователей, к троцкистам он не примкнул. Он помнил своего деда как родного человека; он многое сделал для создания Дома-музея Троцкого в Мехико, для превращения музея в общественно-государственное учреждение, где сам Сева долгие годы был его куратором. По данным администрации Дома-музея Троцкого в Мехико, музей еженедельно посещает около 2 тысяч человек. Две трети посетителей составляют туристы, среди которых много приезжих из России и Других стран бывшего СССР (Воспоминания Эстебана Волкова, записанные Г.И. Чернявским в беседе в Мехико 16 февраля 2008 г.).

Троцкий пытался вести прежний образ жизни, много писал, принимал посетителей, но вынужден был чаще отдыхать. Верный своей привычке никогда не сидеть без дела, он начал коллекционировать кактусы и завел кроликов, за которыми исправно ухаживал. За кактусами предпринимались специальные экспедиции в горы, причем Лев Давидович проявлял все еще завидную выносливость, карабкаясь, если нужно, по кручам, когда ему встречался интересный экспонат. Сохранял он и прежнюю внешнюю педантичную аккуратность. Кадры кинохроники запечатлели, что даже кроликов Троцкий кормил в пиджачной паре.

27 февраля он начал писать завещание, которое прервал на полуслове. 3 марта дописал к нему еще два абзаца, не возобновляя работы над предыдущем текстом, не завершая его. Завещание свидетельствовало о том, что Троцкий до конца дней оставался верным своим утопическим идеям и сохранял романтические человеческие черты, причудливо уживавшиеся в нем.

Для Троцкого завещание не могло быть обычным документом. Слишком очевидная и важная аналогия вспоминалась всегда при упоминании этих слов: «завещание Ленина». Сам Троцкий, наверное, считал «Завещание» Ленина самым важным ленинским документом. Выполнения этого завещания он неоднократно требовал и даже сделал это требование пунктом программы левой оппозиции в СССР. Тем не менее, в отличие от ленинского политического завещания, исписанные Троцким листы носили прежде всего личный характер, причем Троцкий прописал даже имущественные пункты (что Ленину в голову не пришло). Как и Ленин, Троцкий, формально говоря, не дописал своего завещания и не оформил его. Так и остались незаконными несколько фрагментов:

«Высокое (и все повышающееся) давление крови обманывает окружающих насчет моего действительного состояния. Я активен и работоспособен, но развязка, видимо, близка. Эти строки будут опубликованы после моей смерти.

Мне незачем здесь еще раз опровергать глупую и подлую клевету Сталина и его агентуры: на моей революционной чести нет ни одного пятна. Ни прямо, ни косвенно я никогда не входил ни в какие закулисные соглашения или хотя бы переговоры с врагами рабочего класса. Тысячи противников Сталина погибли жертвами подобных же ложных обвинений. Новые революционные поколения восстановят их политическую честь и воздадут палачам Кремля по заслугам.

Я горячо благодарю друзей, которые оставались верны мне в самые трудные часы моей жизни. Я не называю никого в отдельности, потому что не могу называть всех.

Я считаю себя, однако, вправе сделать исключение для своей подруги, Натальи Ивановны Седовой. Рядом со счастьем быть борцом за дело социализма судьба дала мне счастье быть ее мужем. В течение почти сорока лет нашей совместной жизни она оставалась неистощимым источником любви, великодушия и нежности. Она прошла через большие страдания, особенно в последний период нашей жизни. Но я нахожу утешение в том, что она знала также и дни счастья.