Лев Яшин. Легендарный вратарь

Яшин вообще-то не любил пафосных слов типа «честь», «совесть», но без этих понятий невозможно представить лексикон его действий и поступков. Делать свое дело честно, на совесть означало для него не только всецело владеть профессией, но и биться на поле, не жалея ни ног, ни рук, ни живота своего – по крайней мере, в обыденном, прямом смысле слова, на который кивала Валентина Тимофеевна.

И никуда не деться от того, что в конце концов определенно накопилась физическая и нервная усталость от нескончаемых тренировок и игр, включая совсем не обязательные матчи, а участие Яшина, как уже осведомлены читатели, было непременным коммерческим условием зарубежных приглашений «Динамо» и случавшихся время от времени гастролей сборной. Особенно доставалось от сверхнапряжения ответственных турнирных игр. А разве не сказывались бессонные ночи, когда не давали покоя явные и мнимые ошибки? В последние годы жизни перенес инсульт и два инфаркта, заметно ухудшилось зрение.

Погрузившись с головой в любимый футбол, рвал сердце, тело, сжигал себя. Но очень скоро понял, что еще хуже тишина на пепелище.

Неприкаянность

Они выдались особенно тяжелыми, последние 10–15 лет. По существу, Яшин оказался не востребован родным «Динамо», которому был предан до конца дней своих. Закончив играть, он на пять лет остался начальником динамовской команды, затем недолго работал заместителем начальника отдела футбола и хоккея Центрального совета «Динамо». Отношения с председателем ЦС, будущим главой московской милиции и заместителем министра внутренних дел СССР генералом П.С. Богдановым постепенно портились. Что было тому причиной, окутано пеленой тумана. Сам Лев Иванович, не привыкший жаловаться, на больную тему не распространялся. Может быть, поэтому не осведомлены об этом даже близкие друзья и коллеги, которых я расспрашивал. Общей в их ответе на мое наивное недоумение, как можно было невзлюбить такого человека, оказалась крайне нелестная оценка главы «Динамо», особенно в сравнении с предыдущим председателем Центрального совета А.П.Куприяновым. В прошлом неоднократный чемпион СССР по велосипедному спорту, тот хорошо понимал и опекал спортсменов. Этого-то не хватало властолюбивому, сухому аппаратчику Богданову.

Помню, тогда, весной 1975 года, в околофутбольных кругах шептали друг другу на ухо, будто Яшина убрали из команды то ли потому, что возложили ответственность за трагическую гибель молодого нападающего Анатолия Кожемякина (полугодом раньше его раздавило лифтом), то ли потому, что в дни предсезонного семинара начальников команд в Сочи Льва Ивановича как-то видели «подшофе» (в те годы разворачивалась очередная кампания борьбы с пьянством). Но не будем путать поводы с причинами. Что же могло стать для генерала причиной отрешения Яшина от должности?

Футбольные ветераны преподнесли мне по меньшей мере три версии размолвки с печальными последствиями для Яшина. Одна из них сводилась к тому, что Богданов опасался за свое кресло. Авторитет и толковость Яшина действительно открывали ему перспективу продвижения по служебной лестнице, подкрепленную окончанием в 1972 году престижного по тем временам вуза – Высшей партийной школы (ВПШ). Председатель Спорткомитета СССР С.П.Павлов, один из самых умных руководителей, каких знало это ведомство (хотя бывший 1-й секретарь ЦК ВЛКСМ был известен и своими комсомольскими закидонами), предлагал ему должность начальника Управления футбола в главном спортивном ведомстве страны. Лев Иванович отказался – то ли понимал, что значит быть под постоянным стрессом и каблуком высокого начальства, то ли не считал себя готовым к такой неблагодарной работе, полной еще и чиновничьих интриг. Человеку из высшего игроцкого эшелона об этом трудно было не догадываться, а кое-что и достоверно знать. По причине ли отказа, по другой ли, Павлов свое предложение не возобновлял.

Яшина прочили даже на забронированное за СССР (а ныне утерянное Россией) место вице-президента ФИФА взамен возрастного, полуопального ВАТранаткина, который сам же и называл Льва Ивановича в качестве своего преемника. Но эта идея быстро испарилась. Почему, точно установить не удалось. Кто говорит, что возражал президент ФИФАЖоао Авеланж, желавший сохранить в руководстве организации советского ветерана, опытного и авторитетного в международных футбольных кругах. Другие указывают на то, что Яшин был начисто лишен чиновничьих замашек, и его кандидатура была отведена в наших коридорах власти. Если так, вхожий туда Богданов должен был это знать, а столь матерому сановнику полагалось понимать, что Яшин никакой не конкурент и с его стороны вряд ли могла исходить угроза восседанию на хлебном месте. Так что эта версия маловероятна.

Вторая, более правдоподобная версия вытекает как раз из главного отличия Яшина от закоренелых бюрократов с их лизоблюдством и привычкой угождать начальству. Говорят, генералу были не по душе его независимость, прямота. Вполне допустимо предположение, что, отстаивая интересы футболистов «Динамо», начальник команды говорил шефу правду в глаза, а это не нравилось даже при той корректности и взвешенности выражений, которая с годами все больше отличала Яшина, приученного к дипломатии в диалогах с тузами самой жизнью. К дипломатии лишь в словесном преподнесении, поскольку, не стану спорить с Якушиным, «он не был дипломатом – что думал, то и говорил. Иногда очень резко». Но это в период работы с Михаилом Иосифовичем. Позже, по свидетельству очевидцев, получился для пользы дела выбирать выражения и варьировать тональность.

Наконец, толчком для обострения отношений с Богдановым была восприимчивость чуткого начальственного уха к наговорам и наветам со стороны особо приближенных, а одним из них оказался бывший партнер вратаря, средний футболист, выбившийся в средние начальники. Он завидовал положению Яшина и желал его смещения, чтобы самому занять это место, поэтому всячески науськивал председателя ЦС. Долго уговаривать не пришлось.

Яшин безумно раздражал Богданова своей популярностью, в то время как собственная была нулевой, а шеф не желал понимать, что это вполне естественно. Когда им вместе случалось появляться на людях – здесь ли, за границей, все внимание поглощал Яшин, к нему бросались журналисты, другие присутствующие, оставляя шефа, ко всему мрачного, застегнутого на все пуговицы, в унизительном, тому казалось, одиночестве. Мерещилось, что Яшин его не уважает, отделяясь для общения с людьми. Послушный, преданный человек больше годился в начальники команды, вот и был поддержан. Эта третья, реальная версия скорее всего смыкается со второй.

Есть и четвертая версия, совершенно неприемлемая, тем не менее посвящение в нее позволит читателям полнее ощутить драму последней трети земного существования Яшина, когда тот вышел из игры, покинул ворота. Версия эта шокирующая – «из начальников команды турнули, и правильно сделали». Я вычитал ее в упоминавшейся уже книге Евг. Рубина «Пан или пропал». Автор цитирует Валентину Тимофеевну Яшину, которую, как признается, решил вызвать на откровение, чтобы лучше понять ее драгоценного супруга, работая над литзаписью «Записок вратаря». Я эту версию отметаю начисто, хотя помню, что Лев Иванович говаривал, и не раз, косвенно упрекая журналистов в приукрашивании: «Написал бы кто-нибудь так, как меня знает жена, Валя…» Конечно, его никто не знал так, как Валентина, но и она не знала все. Как любой человек о другом, будь то жена или муж. Да что другой – сам человек не имеет о себе полного представления!

Женя Рубин, которого позволю себе так называть по причине знакомства и совместных зарубежных вояжей в 60-е годы, относился к Яшину, в отличие от авторов разных небылиц, с симпатией и сочувствием – это видно и по главке, ему посвященной. И подкупил Валентину Тимофеевну своими в общем верными наблюдениями о житейской беззащитности ее супруга, умевшего оборонять только ворота, но не самого себя. Скажем, палец о палец не ударил, чтобы отбить несправедливые нападки за Чили-62 – сам по возвращении оттуда не рассказывал ни в одном интервью, что и как случилось, не призывал в свидетели защиты «сослуживцев» по сборной, других очевидцев происшедшего, больше того, и не думал скрывать, что мог бы сыграть лучше.

Вызвав доверие у жены, журналист в ответ спровоцировал взрыв эмоций, потому что как раз в то время семья глубоко переживала вынужденный отрыв Яшина от динамовской дружины, которой он принадлежал как игрок и начальник команды полжизни, даже больше. Известно, что и мелкое разобщение в отношениях даже самых близких людей, способное годами накапливаться и откладываться, в точке кипения может вырваться со свистом. Валентина Тимофеевна завелась, а Рубин и рад стараться – коли не мог опубликовать наговоренное ею сгоряча 30 лет назад, почему не использовать сейчас в прояснении яшинских постфутбольных терзаний?

Версию «турнули правильно» отбрасываю потому, что динамовские ветераны не могут припомнить ничего такого, что дискредитировало бы Яшина как начальника команды, отличало в худшую сторону от себе подобных, оправдывало решение ЦС «Динамо» о перемещении из привычной среды в постылую канцелярию. Наоборот, Лев Иванович, по их словам, как мог заботился о футболистах, о сплоченности команды, занимался массой практических и очень хлопотливых дел. Считаю эту версию ложной и потому, что Валентина Тимофеевна, выпалив ее в возбужденном состоянии, едва ли могла так думать, прожив к этому времени с мужем в любви, согласии и уважении больше двух десятков лет.