Level Up 2. Герой

Они еще некоторое время обмениваются шуточками, не обращая на меня внимания, а я, после каждой их фразы учусь различать истину от лжи, нахожу полутона полуправды и недолжи… Если сравнивать вкус правды и вранья, то первая – как тот самый апельсин, а лицемерие словно протухшее яйцо – сложно спутать.

Лучок наливает всем выпить – полковнику водки, чинуше какого-то сладкого кофейного ликера, они чокаются, выпивают, балагурят… Дим Димыч, изнывая от желания, нетерпеливо заставляет Вику сесть к себе на колени, спиной ко мне, и сладострастно щурится, поглаживая ей грудь и продолжая общаться с Гречкиным. Лучка Гречкин отправляет к Шипе, и тот встает возле меня.

Наконец, их это утомляет, и они возвращаются к главной программе вечера.

– Ну что, гаденыш, я тебя слушаю, – говорит чиновник. – Что скажешь?

– Сейчас, минутку… Мутит… Можно воды? В горле пересохло…

– Нет! – визгливо кричит Гречкин. – Но… Что ж, я сегодня, наверное, слишком добр, но я готов подождать минуту. Но не больше!

Долбаный психопат! «Добр», как же. Простишь ты меня или нет, неважно, потому что интуиция вопит, что живым ни меня, ни Вику отсюда не выпустят. А еще я заметил у дома почти исчезнувшие, но отчетливо различимые под козырьком веранды следы детских ног… Детских босых маленьких ног.

Кроме «Праведного гнева III» (+7 к основным характеристикам) на мне теперь висит еще и самый настоящий инрейдж. Самообладание и самоконтроль, из-за «Гнева» чуть ли не ушедшие в минус, окончательно умывают руки, и только одно сдерживает меня – страх ошибиться.

Ярость

Уровень удовлетворенности менее 1 %.

– 75 % самообладания.

+50 % болевого порога.

+3 к силе.

Эффект активен, пока уровень удовлетворенности менее 1 %.

– Подождем, подождем, – благосклонно кивает Дим Димыч. – А мы пока закурим, да, Валерий Владимирович?

– Конечно, Дим Димыч! Лучок, организуй. Там у меня в пиджаке посмотри.

Лучок отходит и возвращается с коробкой сигар. Раздает, подносит огня. Клубы дыма окутывают сидящих на диване. Шестерка встает рядом, поигрывая битой.

Время я тяну с понятной целью – мне нужно осмотреться, собраться с мыслями и продумать последовательность действий. Чтобы вернуться на три метра назад нужна: секунда, три, шесть, двенадцать… Успею.

– Валерий Владимирович, – решаю дать ему последний шанс. – Если извинюсь, правда, отпустите?

– Правда, правда! – чуть раздраженно отвечает он, обдавая меня аммиачной тухлятиной лжи. – Если на коленях будешь молить…

Быстро сориентировавшийся Лучок врезает мне битой под колени, и ноги подкашиваются. Я падаю на одно колено, опираясь руками о пол. Медленно поднимаю голову и в образовавшейся вязкой тишине слышу свой тихий голос:

– Заклинаю вас…

– Раньше надо было думать! – брезгливо выплевывает Гречкин.

– …пожалуйста, обратите внимание на картину на стене за вашей спиной, – мой голос крепнет, вибрирует яростью, гневом и прокачанной харизмой. – Видите охотников?

– Э…

Сидящие на диване чиновник с полковником оборачиваются, и даже Вика поднимает голову. Краем глаза замечаю, что взгляды Шипы с Лучком устремлены в ту же сторону.

– Ну, видим, и что?

– Посмотрите внимательно на центрального охотника…

Картина изображает оленей-охотников на привале – извращенная, вывернутая наизнанку по смыслу перерисовка знаменитого полотна Перова. Но она мистически достоверно описывает то, что начинает происходить здесь и сейчас.

Пока эти уверовавшие в свою безнаказанность мерзавцы препирались и перешучивались, моя «Сила» достигла десяти пунктов, что позволило открыть вторую героическую способность. Остальное время ушло на чтение описания навыка, способ активации и продумывание посекундного плана действий.

– И? – недоумевает рассматривающий картину чиновник.

– Ты больше не охотник, олень! – одними губами произношу я, мысленно активируя героический навык.

Скрытность и исчезновение!

«Бум-бум-бум», – слышу биение моего сердца, отдающееся в висках три раза в секунду. Поле зрения окрашивается в сепию, а внутренний таймер начинает обратный отсчет времени действия способности.

Пятнадцать секунд – кувырок назад, я вскакиваю на ноги, в два прыжка достигаю камина и подхватываю замеченную там ранее кочергу. Они еще смотрят на картину, силясь увидеть какой-то потаенный смысл, но его там нет, и смотрят они не туда!

Десять секунд – кочерга, описав крутую дугу, опускается на бугристый затылок Шипы и проламывает ему череп, вдавливая осколки костей в мозг. Наркоман падает замертво, и ствол валится из его рук.

Девять секунд – остальные оборачиваются на шум, и недоуменно крутят головами, не увидев меня на прежнем месте. Лишь Вика продолжает сидеть в той же позе, боясь оглянуться и увидеть самое страшное. Мысленно она, наверное, уже хоронит меня.

Шесть секунд – лицо Лучка искажается в жуткой гримасе, но вопль застревает в глотке, когда я вбиваю его обратно вместе с ржавыми зубами. Он еще валится на спину, когда я успеваю нанести два коротких злых удара, чтобы наверняка. Мои связки стонут от быстроты и резкости движений, едва не разрываясь от заемной, несобственной, силы и скорости движений.

Две секунды – подбираю выпавший из рук Шипы ствол, который на глазах шокированного полковника поднимается в воздух и подлетает, обогнув Вику, к его лицу. Я твердо, но нежно откидываю любимую в сторону, и, последнее, что видит в своей жизни этот насильник в погонах, это расцветшую на кончике дула огненную вспышку. Не слухом, но сердцем чувствую, как вскрикивает Вика. Потерпи, родная.

Гречкину прилетает рукояткой в лоб, когда я уже проявился в видимом спектре – действие навыка закончилось. Удар такой силы – спасибо бафам, – что у него лопаются сосуды в глазах, вижу это отчетливо. Он опрокидывается и теряет сознание. Голова безвольно склоняется набок.

Кидаюсь к Вике и прижимаю ее к себе. Она что-то мычит, кося глазами куда-то вниз. Аккуратно, но резко сдираю скотч с ее рта. Она поднимает руки:

– Сейчас, сейчас, родная… – шепчу я.

Нож нахожу на полке шкафа. По пути проверяю пульс у наркоманов – оба мертвы, и система идентифицирует их как трупы. Димедрола можно не проверять, с такой дырой в затылке не живут. А вот Гречкин еще дышит.

Перерезаю скотч на Викиных руках. Она гнет кисти, разминает запястья, а потом обнимает, ревет белугой и плачет навзрыд. Меня самого трясет, и я тоже не выдерживаю, давая волю чувствам. «Ярость» и «Праведный гнев» уходят, оставляя меня с Викой и слезами, которые я не в силах сдержать.