Левицкий

В 1765 году с введением нового устава Академии художеств Козлов вместо звания адъюнкта получает звание академика живописи исторической. С ним заключается контракт на преподавание, чрезвычайно интересный по обстоятельности описания всех прав и обязанностей академического преподавателя. «1765 году августа 26-го дня я нижеподписавшийся обязался с императорской Академией художеств сим контрактом от вышеписанного августа 6-го числа на один год в том, чтоб четыре дни в неделю, а именно: понедельник, вторник, четверг и пятницу по утру с девяти до одиннадцати часов пред полуднем быть в академических классах для поправления в рисунках, колерах и композиции с изъяснением всего, что к знанию художника нужно; по полудни же в помянутые дни от четырех до шести часов то же делать в классах рисования с гипсов и натуры. Если же по каковому случаю Академия заблагорассудит, то мне становить гипс и модель в натурном классе — а как нужно смотреть в обучении рисования воспитанников за определенными мастерами в воспитательном училище, то в пятницу поутру вместо академических классов в Академии, так и в воспитательном училище без ведома профессорского во всем точно их правилам и предписанию с крайним усердием и ревностью в силу данного мне предписания; середа суббота воскресенье и все свободные от классов дни дозволить мне для моего упражнения…».

Испытательный срок оказывается для Козлова настолько удачным, что спустя год он производится в адъюнкт-профессоры живописного художества. В этом академическом ранге и напишет его вместе с женой Левицкий, получивший за портреты Козловых в 1769 году звание назначенного.

Козлову еще предстоит стать и старшим профессором живописи исторической — в 1776 году вместо рано умершего А. П. Лосенко, и адъюнкт-ректором по живописи — в 1779 году, но в момент работы Левицкого над его портретом он еще не в состоянии оказать портретисту существенной поддержки в академических стенах. Скорее, другое. Обращение к портрету именно Козлова в качестве испытательной работы могло свидетельствовать не столько о хороших отношениях, соединивших обоих художников, сколько о том, что портретист оказался связанным с новым руководством Академией художеств, которое со всей определенностью перехватывает бразды правления.

Внешне все выглядело вполне благополучно. Академия крепла, расширялась, утверждала новые специальности. Изменения происходили и в преподавательском составе. Он пополнялся новыми художниками. Некоторые из педагогов первых лет уступали места новым, то ли не справившись с возраставшими требованиями, то ли находя более интересное применение своим творческим возможностям. Но это всего лишь первое впечатление, которое, впрочем, очень настойчиво стремится сохранить и внушить окружающим президент. В действительности все определялось двумя понятиями: шуваловская Академия — Академия Бецкого.

1758 год. Архитектором во вновь образованную Академию назначается А. Ф. Кокоринов. Какую роль сыграла в этом высокая одаренность зодчего? Во всяком случае, на помощь ей приходит деятельная поддержка И. И. Шувалова. После первых уроков архитектуры у отца Кокоринов в 1742 году принимается на службу в Московское дворцовое ведомство «архитектурии учеником». Он остается в этом положении десять лет, пока не обращает на себя внимания Шувалова, приехавшего в 1752 году в Москву. Увлечение Шувалова тридцатидвухлетним архитектором настолько велико, что фаворит императрицы тут же поручает ему проект своего нового петербургского дома — дом должен быть подстать царскому избраннику! — и получает разрешение на отправку Кокоринова в пенсионерскую поездку за границу.

То, что первая же идея дома понравилась Шувалову, оказалось роковым для зодчего. Шувалов торопится со строительством своего дворца — все остальное может подождать. С весны 1753 года до октября 1754-го Кокоринов целиком поглощен этой спешной работой. Новоселье, отмеченное специально сочиненной одой М. В. Ломоносова «Мы радость от небес, щедроты благодать, приемлем чрез тебя, Россиян верных мать», не говорило об окончании стройки. Отделочные работы продолжались и в 1756 году, а когда почти сто лет спустя здание было подвергнуто капитальному ремонту, выяснилось, что за спешкой архитектор не успел подвести под него фундамент.

Именно в эти годы упорно и безуспешно пытается залучить к себе Кокоринова Кирилл Разумовский, обращаясь за помощью к самому канцлеру М. И. Воронцову «исходатайствовать гезеля Кокоринова, который в руках теперь у Ивана Антоновича [Черкасова, кабинет-секретаря императрицы]». «Всемерно хотел бы иметь, — пишет он, — гезеля Кокорина, которого Иван Антонович держит в мнимом проекте будто он его в Италию послать доучиваться имеет высочайшее позволение… тому уже пять лет, я чаю, как он Кокорина сим вояжем обнадежил, только уж и сам Кокорин привык верить, что сему не бывать».

Известность Кокоринова и доверие к нему Шувалова определяют назначение унтер-архитектора (ранг, полученный зодчим в 1745 году) архитектором Академии художеств, а в дальнейшем редкие организаторские способности обеспечивают ему фактическое руководство Академией. Это положение было поддержано женитьбой Кокоринова на богачке Демидовой. С 1765 года Кокоринов единолично ведет работы по строительству нового здания Академии, утверждается профессором архитектуры. В 1767 году он уже адъюнкт-ректор, а в 1768 году — ректор Академии. Портрет кисти Левицкого, занявший почетное место в зале заседаний академического Совета, завершал апофеоз архитектора, но, как оказалось, и его жизнь. В 1772 году Кокоринов повесился на чердаке только что законченного им здания Академии трех знатнейших художеств. Архитектору было сорок шесть лет.

Психический сдвиг, минутное помутнение сознания или вообще ни на чем не основанные сплетни, как на том настаивают некоторые историки искусства, — самоубийство всегда тревожный сигнал какого-то неблагополучия, так надо ли его допускать в ранние и удачнейшие годы Академии? В конце концов, академические документы, подобно церковным записям, называют причиной смерти «водяную болезнь». Но совершенно также самоубийство всегда слишком поражает воображение окружающих, чтобы остаться незамеченным или забытым. Болезнь — но ведь всякий намек на самоубийство лишал ректора Академии, человека слишком высокого чиновничьего ранга, похорон по церковному обряду. Такого скандала надо было любой ценой избежать.

Нет, современники говорили об иной причине, уже несколько лет отравлявшей жизнь ректора: нелады с Бецким, ведшие не только к постоянным придиркам, оскорблениям недоверием, бесконечным ревизиям на строительстве. Самая тщательная проверка не смогла обнаружить ничего, кроме мелких неточностей в отчетах, которые никак нельзя было превратить ни в злоупотребление, ни в способ наживы. Главным было постепенное отстранение Кокоринова от собственно академических дел, которые стали частью его жизни и творческой деятельности.

Кокоринов борется за первых русских преподавателей живописи, ради которых готов переиначить весь академический штат. Саблуков, Головачевский, Рокотов благодаря нему ведут первые академические занятия по живописи, но все их продвижение и успехи связаны только с годами шуваловской Академии. В 1763 году назначается президентом Бецкой, в 1767 году под разными предлогами и без предлогов оставляют свои должности и уезжают из Петербурга Саблуков и Рокотов. Саблуков ссылается на болезнь легких, которая не помешает ему продолжить преподавание в Харькове. Академические документы не сохранили никаких объяснений Рокотова. Создается впечатление, что он вообще не удостоил Академию прошением об уходе. Просто объявился в Москве и перешел на положение вольного живописца. Правда, его отъезд совпадает с двумя примечательными событиями — назначением руководителем вновь образованного класса портретной живописи Кирилы Головачевского и получением заказа на несколько портретов опекунов Московского Воспитательного дома.

Не исключено, что глубоко задетый преимуществом, оказанным Головачевскому, который никак не мог сравниться с ним ни по славе, ни по мастерству, Рокотов воспользовался услужливо и своевременно подсказанным ему Бецким предлогом. Портреты опекунов давали основание уехать в старую столицу, откуда можно было уже не возвращаться. Бецкой, со своей стороны, не сделал ничего, чтобы Рокотова задержать или вернуть.

Я. Штелин пишет об этих годах Рокотова: «В 1762, 63 и 64 годах он был уже так занят и знаменит, что заказанные ему работы не мог один больше выполнять. В апреле 1764 года видели в его мастерской около пятидесяти похожих портретов, в которых прежде всего готовы были только головы». Речь идет о петербургской мастерской и петербургских заказчиках, с которыми так неожиданно расстается мастер. Если его имя сохраняло свое значение и для Москвы, все же московские возможности несопоставимы с петербургскими. Обида Рокотова сказывается и в том, что он не присылает своих работ на академическую выставку, как то делает советник Академии Иоганн Гроот или академик Антонио Перезинотти.