Левый фланг

Рая сегодня показалась ему нарядной в новой саржевой гимнастерке, аккуратно перешитой по фигуре, в сапожках, старательно начищенных до бликов. Ее скромная, застенчивая красота, вернее, не красота, а то, что называют женственностью, — привлекла бы сегодня внимание каждого. Он посмелее заглянул в ее снова заголубевшие, спокойные глаза, и она не отвела глаз в сторону, будто любуясь золотыми блестками его веснушек у переносицы.

— На обратном пути зайду, если вернусь не поздно.

— Заходи, — просто сказала Радио-Рая.

И они расстались, не догадываясь о том, что это их последняя встреча.

(Фронт — м а г н и т н а я а н о м а л и я людских несчастий, где и женское сердце теряет способность угадывать беду).

В штабе дивизии Андрея сейчас же принял Некипелов. Он зачитал ему радиограмму из отдела кадров Третьего Украинского: майору Дубровину предписывалось 19-го числа явиться в населенный пункт Дунафельдвар, имея при себе положенные документы, но без вещей.

— Для чего ты им понадобился — не ведаю, — сказал Некипелов, отвечая на вопросительный взгляд комбата. — Думаю, что ждет тебя какая-нибудь приятная новость.

Некипелов стоял над картой, привычно покачиваясь всем корпусом.

— Ты выедешь ровно через час, как раз идет попутный студебеккер в Каполнашньек, вот сюда, — он показал на карте село на восточном берегу озера Веленце. — Там дислоцируются наши тылы. В суматохе мы отправили туда кое-что нужное нам теперь. Командир дивизии приказал: вернуть на КП два грузовика батальона связи, второй штабной автобус и редакцию газеты. Лично проследите, чтобы они вернулись, а потом можете отправляться дальше, по назначению, там машины найдутся.

— Есть, товарищ полковник.

— Вы свободны.

Дубровин козырнул и вышел. В томительном ожидании обещанного «студера» он с интересом приглядывался на улице к солдатам и офицерам. Для него, человека с переднего края, КП дивизии был уже тихим тылом, где жизнь текла совсем мирно: чистенькие ординарцы тащили в судках обед для своих начальников; у ворот дома напротив стояли, непринужденно болтая о пустяках девушки-связистки в ладных шинелях английского сукна; пожилой сержант, наверное, из полевой почты, важно разносил по домам свежие газеты. Какие идиллические картинки, будто передний край за тридевять земель. А до него всего три с лишним километра напрямую. Но сюда не долетают шальные пули, не каждый день рвутся и снаряды и вовсе уж нечасто пикируют бомбардировщики. Рай да и только! И не потому ли вызывают улыбку эти гроздья л и м о н о к на поясных ремнях штабистов, которые, быть может, за всю войну и не бросали их ни разу под ноги идущим на тебя немецким автоматчикам. Эти гранаты, конечно, для пущей важности: мы-де тоже готовы биться в окружении! Однако стоит лишь заколебаться матушке-пехоте, как весь этот пыл в войсковом тылу сразу гаснет. Что там ни говори, а смелость вырабатывается в чистом поле, где слух равнодушно ловит привычный посвист пуль.

Дубровин тут же выругал себя за невольное высокомерие: ведь и в штабе дивизии сколько угодно смелых людей, таких, как полковник Строев или майор Зарицкий. Просто ты сам привык к траншеям и с гордецой посматриваешь на тех, кто ходит по земле в полный рост, не пригибаясь.

Его попутчиком оказался молодой речистый старшина из автомобильной роты. Всю дорогу водитель говорил без умолку, а ему, Дубровину, хотелось помолчать, собраться с мыслями. В кабинке было жарко, Андрей снял шинель. Увидев на его гимнастерке звездочку Героя, старшина с плохо скрытой завистью покосился на нее, стал расспрашивать, где, за что, когда получил товарищ майор такую высокую награду. Пришлось рассказывать.

— Но все-таки, за что конкретно? — допытывался водитель.

— Командовал батальоном.

— Командуют батальонами тысячи, а Героев среди них десятки.

— Чего ты от меня добиваешься? Не я же сам представлял себя к награде.

— Значит, вы, товарищ майор, точно не знаете, за что вам присвоено такое звание?

— Точно — нет.

— Вы, я вижу, скромничаете, товарищ майор!

— Ты ходил когда-нибудь в атаки?

— Нет, не доводилось.

— Когда пехота идет в атаку, нелегко бывает, старшина, на глаз определить, кто герой, а кто полугерой. Да что говорить, среди мертвых героев больше, чем среди живых.

— Так-то оно так…

По всему было видно, что этот не в меру любопытный, образованный старшина, наверно, автотехник по г р а ж д а н к е, удивлен откровенностью комбата. Он помолчал, осторожно обгоняя колонну гвардейских минометов, и сказал вполголоса, точно для одного себя:

— А может, правда, слава, как женщина, любит того, кто ее не замечает.

Дубровин не отозвался, и говорливый старшина оставил его в покое, тем более, что они подъезжали к Каполнашньеку.

Село оказалось сплошь забито обозами: тут скопились тыловые подразделения нескольких дивизий. Андрей с трудом отыскал своих, передал им приказ комдива вернуться на КП. Шоферы встретили эту новость без всякого энтузиазма. Тогда он добавил построже:

— Готовность — завтра, в двенадцать ноль-ноль. Проверю лично.

Утром к нему явились лейтенант из батальона связи и шофер редакционного грузовика. Виновато опустив головы, они сообщили, что две машины из пяти нуждаются в ремонте.

— Знать ничего не знаю! — прикрикнул на них Дубровин. — Хоть на себе тащите свои колымаги, а приказ должен быть выполнен! Мне некогда с вами возиться.

Но ему пришлось все-таки повозиться с ними. Он не отходил от злосчастных грузовиков до тех пор, пока моторы не были собраны и заведены.

С запада все ближе надвигался артиллерийский гул: временами раскаты пушечного грома слышались так ясно, что и сам Дубровин на минуту настораживался. Теперь все знали, что утром немцы перешли в новое контрнаступление где-то под Секешфехерваром. «Вот почему и разладились моторы у этих молодцов, — заключил Андрей. — Шоферы всегда первыми узнают по своей ц е п о ч к е о таких событиях». На прощание он уже мягко наказывал им:

— Держитесь строго большака на Чаквар, не забирайте влево, на проселки.

— Дороги нам известны, товарищ майор, не привыкать, — наигранно-беспечно махнул рукой лейтенант-связист.

В сумерки тыловое селеньице затихло, прислушиваясь к тому, что творилось там, на западе. Артиллерийская канонада заметно ослабела, вошла в ритм. «Остановили немцев», — подумал Андрей. Но сам никак не мог уснуть. И кому пришло в голову вызывать его в штаб фронта в такое время? Зачем он понадобился отделу кадров?.. А что если завтра повернуть назад, в дивизию, сославшись на обстановку? Нет, нельзя. Приказ есть приказ. Что ж, надо добираться. Тут уже недалеко… Он переворачивался с боку на бок, брал кисет с болгарским табачком — подарком видинского партизана, закуривал и думал, что теперь с батальоном, как там Рая, — ждет, наверное, теряется в догадках. Хуже нет валяться в тылу без дела, когда на переднем крае неспокойно.

Чуть свет Андрей встал, наскоро умылся, привел себя в порядок. Хозяин, гостеприимный словак, залетная птица в здешних местах, угостил его на дорогу кружкой доброго вина и наперченным свиным рулетом.

Он решил не ждать попутной машины, а дойти по морозцу пешком до берега Дуная, где попутчиков будет сколько угодно. Ночью выпал сухой снежок. Дул низовой несильный ветер. По стеклянной проселочной дороге текла русская поземка. Чудная погода! Немцев конечно, вовсе утихомирили: на западе ни единого пушечного выстрела.