Лейб-хирург
Шрифт:
Парадокс, но в этой ситуации во многом виноваты большевики. Захватив власть, они стали утверждать, что до них все было плохо, а все лучшее пришло с революцией. Дескать, приняли Россию с сохой, а оставили с атомной бомбой и космическими спутниками. Не собираюсь умалять заслуг СССР, они велики, но утверждать, что все возникло благодаря большевикам, можно только человеку с небогатым умом. До Первой Мировой войны Россия развивалась быстрее любой страны в Европе. Как грибы росли заводы и фабрики, прокладывались железные дороги, создавались научные школы, основывались университеты. Даже советская власть это косвенно признала, десятилетиями сравнивая показатели своей экономики с уровнем 1913 года. А кто учил советских инженеров, химиков и врачей? Инопланетяне? Да нет же, «буржуазные» специалисты, из числа тех, кто не удрал за границу
12
За исключением периода 20-30-х. В те годы большевики кардинально меняли социальный состав интеллигенции, поэтому всячески стимулировали обучение пролетариата. С базовым образованием у того было плохо, всякого рода рабфаки (рабочие факультеты) не шибко помогали. Но впоследствии это выправилось, и уровень образования в СССР стал стремительно расти.
Занятый этими мыслями, я не заметил, как коляска подъехала к дому. В прихожей меня встретил Никодим.
— Вас тут генерал спрашивал, — сообщил, принимая шинель и папаху. — Я сказал, что вы в отъезде, а когда будете, неизвестно. Обещался зайти позднее.
— Что за генерал?
— Не знаю, ваше высокоблагородие. Но, судя по воротнику шинели и султану на шапке, по жандармскому ведомству.
Этому я-то зачем?
— Ужин есть?
— Стоит, теплый, в печи. Щи с убоиной, каша с маслом, свежие булки с маком и чай. Подавать?
— И скорей!
Спустя пару минут я с наслаждением насыщался. Вкусно Агафья готовит! Щи на говяжьей косточке томились в печи, как и каша. Та вообще тает во рту. Что, спросите, может быть особенного в гречневой каше? Если варить ее на плите, то ничего — еда и только. А вот потомить в печи, чтобы зерна развалились и пропитались коровьим маслом, которое сбили из сливок утром… Не доводилось пробовать? Завидуйте!
Я подмел все с тарелок, налил в чашку заварки и разбавил кипятком из самовара. Бросил в него кусок колотого сахара и размешал ложечкой. Пригубил — хорошо! Цапнул с блюда щедро посыпанную маком булку. Не наркотик, но нечто вроде него. Обожаю выпечку!
Я заканчивал чаепитие, когда в столовую заглянул Никодим.
— Пришел давешний генерал, — сообщил с порога.
— Веди его в кабинет! — распорядился я, но тут же передумал: — Лучше в библиотеку!
Не нужно жандарму смотреть на разложенные на моем столе бумаги. Обязательно нос сунет — порода у них такая.
— Слушаюсь! — поклонился Никодим.
— И подай туда рому!..
Я допил чай, с сожалением посмотрел на оставшиеся булочки и встал из-за стола. Коридором прошел в библиотеку. Генерал был там. Увидев меня, встал с дивана. Та-ак… Не старый еще, с привычными здесь пышными усами. Генерал слегка наклонил голову.
— Добрый вечер, Валериан Витольдович! Позвольте отрекомендоваться. Товарищ министра внутренних дел, командующий Отдельным корпусом жандармов Джунковский Владимир Федорович.
Ага! Читал я про этого деятеля в той России. Несмотря на должность, сочувствовал революционным идеям и имел своеобразные представления о чести. Возглавив корпус, упразднил охранные отделения во всех городах, кроме Москвы, Санкт-Петербурга и Варшавы. Запретил иметь секретных агентов в армии и флоте, а также в учебных заведениях. То-то шпионы и революционеры воодушевились! Интересно, здесь также? Похоже на то: немецких агентов в Минске жандармы прошляпили. С другой стороны — порядочный человек. Пытался разоблачить Распутина перед царем, за что вылетел в отставку. Мог сидеть на пенсии, но попросился на фронт. Командовал бригадой, дивизией, корпусом. Неплохо командовал: солдаты и офицеры его любили. После
революции за границу не сбежал, остался в СССР, советское правительство ему даже пенсию платило. Но в годы Большого Террора его подмели…Джунковский по-своему понял мой взгляд.
— Извините за поздний визит — дела. У меня к вам неотложный разговор.
— Прошу! — указал я на кресло, и устроился напротив. Вошел Никодим с подносом, на котором стояла бутылка с ромом, бокалы и блюда с легкой закуской. Сгрузив поднос на разделявший нас небольшой столик, Никодим поклонился и вышел.
— Рому? — предложил я. — Или хотите коньяку?
— Ром сгодится, — кивнул Джунковский. — Погоды стоят морозные, так что самое то.
Я разлил напиток по бокалам.
— За ваше здоровье, Владимир Федорович!
Не буду я его превосходительством называть. Перебьется. Это мой дом, и здесь правила общения задаю я.
— Приятно слышать о здоровье от врача, — улыбнулся генерал. — Благодарю.
Он осушил бокал и поставил его столик. Затем уставился на меня. Пришлось и мне поспешить — выпил, не ощутив вкуса. Принесло же этого жандарма!
— Слушаю вас, Владимир Федорович.
— Сегодня был с докладом у ее императорского величества. Выслушав его, она дала ряд поручений. Среди них: разобраться и строго наказать офицеров губернского управления Корпуса в Минске. По словам императрицы, они обманули нас, доложив, что разоблачили шпионскую сеть немцев в Минске, за что получили повышения в чинах и ордена. На самом деле нашли расписки агентов у убитого германского резидента. Я спросил: откуда сведения? Государыня сослалась на вас, заявив, что доверяет вашим словам. Развейте мои сомнения, Валериан Витольдович! — он пытливо посмотрел на меня.
Проверяет меня тещенька! Или подставляет…
— Государыня сказала правду, Владимир Федорович. Ваши офицеры никого не разоблачали. Получили дело готовым.
— Откуда вам известно?
— Это я застрелил немецкого резидента.
Ресницы у Джунковского полезли на брови.
— Вы!? Но почему?
— Он пытался меня завербовать.
— Для чего?
И это спрашивает жандарм! Как тут запущено…
— Посмотрите сюда, Владимир Федорович! — я указал на ордена на своем мундире. — Перед вами врач, который спас жизнь командующего фронтом и может просить у него протекции… Скажем, перебраться ближе к штабу. Врачам люди доверяют тайны, которые хранят даже от близких. Покойный резидент знал дело.
— Но как он вышел на вас?
— Оставил письмо в гостинице, где я в то время проживал. Выдал себя за моего приятеля по Германии и пригласил в гости.
— Он был вашим приятелем?
Наконец-то начал соображать!
— Не знаю, Владимир Федорович. В окопах я заболел аппендицитом. Операция запоздала, и случился перитонит. В лазарете я умер. Меня даже отнесли в чуланчик и накрыли простыней. Но милостью Господа нашего пришел в себя, — я перекрестился. — Однако вследствие клинической смерти утратил часть памяти. Как объяснил мне начальник лазарета, из-за кислородного голодания мозга. Исчезли многие личные воспоминания. (Ага, носитель отформатировали.) Я этого не скрывал, и немец, видимо, пронюхал. Умный был, стервец! Получив письмо, я, естественно, пожелал встретиться с приятелем в надежде вспомнить прошлое.
— И что было дальше?
— «Приятель» оказался майором Генерального штаба Германской империи Карлом Бергхардом. Он стал меня вербовать, обещая деньги и карьеру в Германии. Я отказался. Тогда он стал угрожать пистолетом. Заявил, что застрелит меня, а труп бросит в реку. Я притворился, что согласен. Он спрятал оружие, и полез в саквояж за бумагами. Воспользовавшись этим, я достал свой пистолет…
— У вас было оружие?
— Оно и сейчас со мной, — я достал из кармана и положил на столик «браунинг». Купил после того, как подарил свой Мише. — После нападения германских драгун на лазарет не расстаюсь. Мы на войне, господин Джунковский!
— Извините! — сказал он. — Неожиданно для врача. У меня были иные представления о вашем служении.
— Я военный врач, Владимир Федорович.
— Понял. Что было дальше?
— Под прицелом пистолета отобрал оружие у немца и велел ему написать признание. Решил передать его жандармам вместе с ним. Немец принялся писать, а я встал рядом, чтобы видеть. Немец дернулся, видимо, хотел отобрать у меня пистолет, но я успел выстрелить.
— Было именно так? — Джунковский уставился на меня. Не верит.