Лейла. По ту сторону Босфора

В последних лучах солнца вырисовывался зубчатый силуэт города. Лейла узнавала синеватые купола и шпили минаретов, сдержанную прозрачность дворца Долмабахче, мощную Галатскую башню и сине-белый флаг Греции, развевающийся над Каракёем, массивы черепичных крыш, а также грозные военные корабли Антанты, по-прежнему стоящих на рейде. Она еще никогда так надолго не отлучалась и почувствовала себя здесь чужой.

После проверки суденышка жандармами оккупационных сил рыбаки наконец смогли пришвартоваться. На причале царила привычная суета, но у Лейлы создалось впечатление, что город погружен в какое-то странное оцепенение. Магазины закрыты, носильщики без дела сидят на табуретах. Она быстро пробежала по узким улочкам, оборачиваясь на подметающих улицы молодых женщин в серых штанах. «Какое унижение!» — потрясенно думала она. Чиновники не толпились перед Высокой Портой, воротами, за которыми заседало правительство Османской империи. Можно ли было хоть на секунду сомневаться, что эта отвратительная гнетущая атмосфера — результат подписания договора? Французские солдаты патрулировали улицу. Лейла вдруг вспомнила о Луи Гарделе. Несмотря на трудности, в самом сердце страны, в Анатолии, у войск еще оставалась надежда и их сопротивление было результатом стремления к свободе, а вот столица была беззубой и бесхребетной.

Добравшись до конака, Лейла долго колотила в ворота. Ее тревога достигла наивысшей точки. Создалось абсурдное впечатление, будто она попрошайничает перед собственным домом. Наконец скрипнул засов и перед ней появился Али Ага. Он был ошеломлен ее нарядом: яркого цвета штаны, затянутая кожаным поясом туника, слабо повязанный платок. У нее была грязь под ногтями и потрескавшиеся от соли губы. От нее пахло йодом и рыбой.

— Али Ага, это действительно я, — скромно улыбнувшись, заверила его Лейла. — Я вернулась из-за Перихан. Как поживает мой любимый цветочек?

Лицо старого евнуха исказилось. Лейлу словно пронзило ножом. Она побежала к дому, взлетела по лестнице, перескакивая через ступеньку. Детская комната была пуста.

— Где она? — закричала Лейла.

Никто ей не ответил. Бледный дрожащие служанки отводили глаза. Вдруг Лейла заметила Фериде и схватила ее за руку.

— Где моя дочь? — резко спросила она.

Но даже преданная Фериде смотрела так, словно она была прозрачной. Лейла ринулась к свекрови. Дверь с грохотом ударила о стену. В большой гостиной, едва освещенной и прохладной, Гюльбахар-ханым восседала в алькове в окружении близких. Все обернулись, шокированные появлением Лейлы. Чернокожая служанка, сидя по-турецки на подушке, лениво крутила лопасти вентилятора. От испуга она прикрыла рот рукой.

Гюльбахар сложила веер и широко раскрытыми глазами смотрела на невестку, надвигающуюся на нее в пыльных ботинках.

— Итак, ты к нам вернулась, — констатировала она надменно и презрительно.

— Я вернулась, как только узнала, что Перихан больна. Как она?

На красивом лице Гюльбахар-ханым промелькнула тень. Она поднялась, и Лейла инстинктивно отступила на шаг. Свекровь тихо заговорила.

— Все началось с отита. Казалось, банальный отит. Затем появились сильные головные боли. Она не могла переносить малейший свет. И эта жуткая горячка никак не хотела отступать… Врач сделал все возможное, ну и мы, конечно, но у нашей милой бедняжки начались конвульсии…

Сердце Лейлы билось с такой силой, что, казалось, сейчас выскочит, и она подняла руки, словно защищаясь.

— Мне очень жаль, моя малышка… Аллах Защитник в Своей великой милости позвал ее к Себе.

Лейла упала на колени. Она больше ничего не видела и не слышала. Боль пронзила ее, вырывая из груди дикие вопли. Она обессилела, съежившись у ног свекрови, а вокруг поднялся жалобный женский плач по всем ушедшим душам. Она почувствовала, что чьи-то руки приподнимают ее, но стала вырываться. Пусть ее не трогают! Пусть не приближаются к ней! Пусть она выглядит жалко… Ничто больше не имеет значения. Ее маленькая дочурка умерла. Вдалеке от материнских объятий. В одиночестве и страданиях.

Она долго лежала, прижавшись лбом к полу. Затем чей-то голос пробился сквозь ее горе, тонкий голосок, жалобно взывающий к ней. Она подняла голову. Маленькие ручки Ахмета неловко вытирали ее слезы. Бледный, сжав губы, он весь дрожал. Она раскрыла руки, и сын прижался к ней. Она молча укачивала его, как делала это раньше, когда в ее мире царила гармония и все было хорошо и спокойно.

Вокруг шептались женщины, сочувствуя Лейле. Обычно турки не горевали так открыто. Свекровь снова сидела. Бледная, с невозмутимым лицом, она перебирала четки, бормоча молитвы. Мусульмане не носили траур, поскольку смерть была лишь переходом из земного мира в рай, где была настоящая жизнь. Чрезмерная скорбь по ребенку была грехом, поскольку беспокоила его на небесах. Ради блага Перихан Лейла должна была держать себя в руках. Поднявшись, она пошатнулась, но Ахмет помог ей удержаться на ногах.

Черкешенка внимательно наблюдала за невесткой и с облегчением заметила, что та немного пришла в себя. Наконец Лейла смогла говорить. При виде ее наряда можно было подумать, что она жила в племени варваров. Только Богу известно, с какими людьми она встречалась в Анатолии, где обитают лишь нищие и разбойники. Она похудела еще сильнее. Ее решительный характер еще резче читался в выражении лица, пылком взгляде, скулах и жесткой линии челюсти. Но губы были такие же пухлые и чувственные. Однако теперь ее красота отдавала некой дикостью. И даже от опустошенной потерей Лейлы исходила почти угрожающая сила.

Волнуясь за Селима, Гюльбахар задрожала. Ее сын тяжело переживал смерть ребенка, испытывая почти такую же скорбь, которая сразила Лейлу. Увидеть, как плачет мужчина, всегда испытание. «Бедняга до сих пор плачет», — прищурившись, подумала Гюльбахар. В день похорон Перихан он признался, что Лейла хотела развестись, потому что он взял вторую жену. Черкешенка скрыла изумление, хотя ее больно задело то, что Селим не посчитал нужным предупредить ее об этом. Но мысль, что невестка хотела нанести оскорбление Селиму, тогда как сын просто следовал традициям, была ей противна в высшей степени.

— Где ее похоронили, матушка? — спросила Лейла хрипло, с неимоверной учтивостью.

— В Эюпе, конечно. Мы посадили кипарис, который будет защищать ее душу от злых духов.

— У Перихан была чистая душа. Ей еще и семи не было.

Лейла замерла, крепко держа руку Ахмета. Ее жизнь рухнула. Ей нужно было снова обрести равновесие и продолжить жить. Она поклонилась, коснувшись сердца, губ и лба, таким образом демонстрируя свекрови почтение в чувствах, мыслях и словах, и ушла к себе в комнату, разбитая, словно состарилась на тысячу лет.

Она заперлась у себя в комнате. На улице всю ночь шумели по поводу окончания поста. Сквозь стены доносился глухой звук барабанов, пульс пробудившегося города. Вокруг минаретов сияли фонари, и мусульмане чествовали Аллаха огненными буквами. Кварталы правоверных были украшены огнями, кафе были открыты всю ночь. Ахмет попросил разрешения сходить на спектакль в карагёз [55] на углу улицы. Она не посмела отказать ребенку, несмотря на наличие грубой сцены, где марионетка угрожающе размахивала толстым фаллосом.

55

Карагёз — комический персонаж теневого театра, а также турецкий театр теней, который возник в XVI в. и получил название по имени главного персонажа.

Как обычно, Гюльбахар-ханым делила праздничную трапезу с подругами. Судя по ароматам, наполнявшим весь дом, кухарка превзошла саму себя. Свекровь была известна своими пиршествами. Гостьи устраивались перед блюдами из мейсенского фарфора на кожаных подставках, шитых золотом. Ловкими пальчиками они подхватывали черные и зеленые оливки, сыры, варенья и хлебцы, припасенные для такого случая, тонкие ломтики бараньей колбасы, индейки в чесночном соусе, которая так редко появлялась в меню домочадцев, плов и отварные в бульоне овощи… В довершение подавали кондитерские изделия и нарезку свежих фруктов. Застолье длилось часами. Лейла не хотела никого видеть. Фериде принесла ей мезе [56] , к которым женщина даже не притронулась. Жертвы поста сжигали грехи. Пусть так будет и с ней, и этой ночью. Поджав ноги, она сидела со скрещенными руками, словно наказанный ребенок.

56

Мезе — набор закусок или маленьких блюд.