Лейтесь слезы... (Пролейтесь слезы) (др. перевод)

Пока Макнульти разглагольствовал, Ясон стремительно прочитывал отпечатанные на документе сведения. Ясон Таверни родился в Цицероне, что в штате Иллинойс. Отец — оператор револьверного станка. Дед владел сетью магазинов розничной торговли фермерским оборудованием — счастливое совпадение, решил Ясон, учитывая то, что он сообщил Макнульти насчет своей нынешней карьеры.

— Они мне достались от Виндслоу, — сказал Ясон. — Мне так стыдно; я всегда о нем помню и вечно забываю, что другие-то ничего об этом не знают. — Профессиональные навыки здорово ему помогли — пока Макнульти с ним говорил, Ясон уже успел прочесть и усвоить почти всю информацию на странице. — Это мой дедушка. У него была куча денег, а я всегда считался его любимцем. Понимаете, я был его единственным внуком.

Заглянув в документ, Макнульти кивнул.

— Я выглядел типичным сельским увальнем, — продолжил Ясон. — Собственно, таким я и был — сущей деревенщиной. Лучшее занятие, какое я смог себе подыскать, была починка дизельных моторов. А мне хотелось чего-то большего. Тогда я взял деньги, завещанные мне Виндслоу, и отправился в Чикаго…

— Хорошо-хорошо, — опять закивал Макнульти. — Теперь все стыкуется. Мы понимаем, что подобная радикальная пластическая операция могла быть проделана, и не за слишком большие деньги. Но обычно на такое идут «бывшие» или беглецы из исправительно-трудовых лагерей. Причем мы следим за всеми пересадиловками, как мы их называем.

— Но вы только гляньте, что я был за урод, — сказал Ясон.

Макнульти испустил хриплый гортанный смешок.

— Да, мистер Таверни. Это уж точно. Ладно. Извините за беспокойство. Можете идти. — Он махнул рукой, и Ясон уже углубился было в окружавшую их толпу. — Постойте! — вдруг крикнул Макнульти, снова маша Ясону рукой, но теперь уже призывно. — Вот еще что… — Окончание фразы, утонув в шуме людской орды, не дошло до Ясона. Тогда, с заледеневшим сердцем, он побрел назад.

Раз они тебя заприметили, понял вдруг Ясон, досье они уже никогда не закроют. И тогда анонимность тебе нипочем не вернуть. Главное, чтобы тебя вообще не заприметили. Но я дал себя заприметить.

— В чем дело? — в отчаянье спросил он у Макнульти. Они играли с ним, как кошка с мышкой; внутри себя Ясон уже чувствовал, как замедляются ток его крови, биение его сердца, как начинают сдавать все его жизненно важные органы. Даже психологическое превосходство секста мало-помалу испарялось.

Макнульти протянул руку.

— Отдайте мне ваши УДы. Мне нужно проделать с ними кое-какую лабораторную работу. Если с ними все в порядке, послезавтра я вам их верну.

— Но выборочная проверка на КПП… — протестующе начал Ясон.

— Мы дадим вам полицейский пропуск, — перебил Макнульти. Затем он кивнул толстопузому старшему сотруднику справа от себя. — Сделайте его четырехмерное фото и оформите общий пропуск.

— Есть, инспектор, — отозвалась бочка с потрохами, протягивая немыслимо жирную лапу к фотографической установке.

Десять минут спустя Ясон снова оказался на вечернем тротуаре — теперь уже полупустом. А кроме того, без фальшивых УДов, зато с подлинным пол-пропуском — куда лучше всего, изготовленного для него Кати. Правда, пропуск был действителен лишь на одну неделю. И все же…

Все же у Ясона появилась одна неделя, в течение которой можно было ни о чем не тревожиться. А уж потом, после этого…

Он сотворил невозможное — обменял полный фальшивых УДов бумажник на подлинный пол-пропуск. Разглядывая пропуск под уличными фонарями, Ясон заметил, что отметка об окончании срока была голографической… и туда можно было вставить еще одну цифру. Там стояла семерка. Он вполне мог добиться от Кати, чтобы она изменила эту семерку на семьдесят пять или на девяносто семь — как будет проще.

Затем Ясону пришло в голову, что, как только пол-лаборатория выяснит, что его УДы поддельные, номер его пропуска, имя и фотография будут переданы всем полицейским КПП на планете.

Но до тех пор он был в безопасности.

Часть вторая

Down, vain lights, shine you no more! No nights are black enough for those That in despair their lost fortunes deplore. Light doth but shame disclose. [2]

2

Свечи гасите, ослепни, мой взор! Полночь и так не довольно темна. Мрак да укроет мой горький позор, Свет да не высветит горести дна.

(Фрагмент стихотворения Джона Дауленда «Жалоба»; перев. с англ. А. Береста.)

Глава 7

В раннюю серятину вечера, прежде чем бетонные тротуары расцветут ночной суетой, генерал полиции Феликс Бакман приземлил свой роскошный служебный шустрец на крышу здания Полицейской академии Лос-Анджелеса. Бакман посидел там какое-то время, читая передовицу единственной вечерней газеты. Затем, аккуратно сложив газету, отпер дверцу и вышел наружу.

Внизу — никакой суеты. Одна смена уже рассеивалась; другая еще только начала прибывать.

Бакману нравилось это время суток — в такие мгновения громадное здание Полицейской академии казалось принадлежащим только ему. «И оставляет мир лишь тьме и мне», — подумал он, вспомнив строчку из «Элегии» Томаса Црея. Давно им любимую — по сути, еще с мальчишества.

Служебным ключом Бакман открыл сфинктер спускного экспресса. Затем стремительно спустился на свой этаж, четырнадцатый. Где он проработал большую часть своей взрослой жизни.

Безлюдные столы — целые ряды столов. Только в дальнем конце главного зала неподвижно сидел один из сотрудников, усердно составляя отчет. А еще у кофейного автомата с чашечкой кофе расположилась сотрудница.

— Добрый вечер, — поздоровался Бакман. Эту сотрудницу он не знал, что, впрочем, особого значения не имело. Все до единого в этом здании знали его.

— Добрый вечер, мистер Бакман. — Девушка подалась вперед, словно собираясь принять стойку смирно.

— Отдохните, — сказал ей Бакман.

— Простите, сэр?

— Идите домой. — И Бакман пошел дальше по рядам столов — серых металлических квадратов, за которыми велись все дела этой ветви общепланетного полицейского агентства.

На большинстве столов не было ни бумажки — сотрудники тщательно убрали их перед уходом. Однако на столе номер 37 оказалось несколько документов. Сотрудник имярек работал допоздна, решил Бакман. И нагнулся посмотреть табличку с фамилией.

Ну конечно — инспектор Макнульти. Достопримечательность академии. Усердно мечтающий о новых заговорах и остатках прежней измены… Бакман с улыбкой сел во вращающееся кресло и взял документы.

ТАВЕРНЕР, ЯСОН. КОД — ГОЛУБОЙ.

Ксерокопия досье из полицейских закромов. Вызванное из небытия излишне ревностным — и перегруженным делами — инспектором Макнульти. Краткая карандашная пометка: «Тавернера не существует».

Странно, подумал Бакман. И принялся листать документы.

— Добрый вечер, мистер Бакман. — Его молодой и порывистый помощник Герберт Майм, в аккуратном штатском костюме. Майм так же ценил эту привилегию, как и сам Бакман.