Лгуньи

— Конечно.

— Позовите ее, пожалуйста.

— Антония! — надтреснутым голосом крикнул Жан-Батист.

Появилась Антония.

— Ты мне дашь спокойно закончить работу? О, господин комиссар!

— Антония, в котором часу вы легли спать вчера?

— А зачем вам это?

— Я задал вам вопрос, Антония.

— Ладно, ладно, не сердитесь… Ну, наверное, около десяти…

— А не около полуночи?

— Может и около полуночи.

— А почему так поздно?

— Да как вам сказать…

— Не потому ли, что вы ждали гостя?

— Что за глупости! Я уже не в том возрасте, чтобы назначать свидания по ночам.

— Я не шучу, Антония! Речь идет о смерти человека!

— Ну и что? Вы придаете слишком большое значение смерти, комиссар. Доживете до наших годов, тогда поймете, что думать о смерти не имеет смысла.

— Антония, вы уверены, что не встречались вчера ночью с Мариусом Бандеженом?

— А кто это?

— Он заходил к вам в лавку вчера утром.

— Да? Но я не имею привычки спрашивать у клиентов, как их зовут.

Комиссар готов был прибить ее.

— Запомните, Антония, и вы, Жан-Батист. Если с Базилией случится какое-нибудь несчастье, вы будете виноваты!

И он ушел, не ответив на вопрос Жана-Батиста, который так ничего и не понял в этом разговоре.

В задней комнате кафе Гаррибальди все сидели молча, не глядя друг на друга. Приход Консегуда произвел действие камня, упавшего в колодец.

— Ну?

Все молча повернулись к нему. Он внимательно оглядел их. Вот Кабрис с грубым лицом и сильным гибким телом атлета; Аскрос, похожий на мелкого лавочника; красавчик Пелиссан, одетый как всегда с иголочки, местный Дон Жуан; верзила Бероль; и, наконец, молодой и самоуверенный Кастанье.

— Ну? — повторил Консегуд.

Аскрос, вступивший в должность заместителя при очень неблагоприятных обстоятельствах, счел своим долгом ответить за всех.

— Что вы хотите от нас услышать, патрон? Мы знаем не больше вашего.

— Это-то мне и не нравится. Вы читали вечерние газеты? Мариус умер не от инфаркта. Его отравили! И я очень хотел бы знать: кто и за что?

Эспри пожал плечами.

— Если бы мы знали это, шеф, можете мне поверить, отравитель уже пожалел бы о том, что родился на свет!

— Что он делал в четыре часа утра на улице Солейа, этот лодырь Мариус, черт бы его побрал! — воскликнул Бероль.

— Не смей так говорить об умершем! — подскочил Фред.

— Слушай, Кабрис, твои манеры начинают мне действовать на нервы! — вспыхнул Консегуд.

— Не сердитесь на него, патрон, — вмешался Кастанье. — Фред боится…

Кабрис подскочил к нему.

— Вот я тебе покажу, боюсь ли я!

По знаку Консегуда Аскрос и Пелиссан схватили разъяренного Фреда за руки, а Катанье продолжал:

— Конечно, Фред, ты боишься… впрочем, как и все мы…

— А ну-ка, объясни, — потребовал Консегуд.

— Все очень просто, патрон… Только одно дело может доставить нам серьезные неприятности… кровавые неприятности… Это идиотская история на перевале Вильфранш… Вчера Мариус, выполняя ваше задание, пошел в старый город. И его нашли мертвым. И где? Рядом со старым городом. Не думаю, что это совпадение…

— А что ты думаешь?

— Что убийством этих Пьетрапьяна Фред напустил на нас и полицию, и корсиканцев. Мариус — первая жертва. Кто следующий?

Все подавленно молчали. Наконец, Фред заорал:

— Идиот! Полиция не убивает из-за угла, а в «малой Корсике» одни старики!

— Чтобы подсыпать яд в стакан не нужны мускулы грузчика, — хмыкнул Кастанье.

— Что ты на это скажешь, Фред? — спросил Консегуд.

— Пошлите меня туда, и я вытрясу из этих старых скелетов, кто это сделал, и прикончу его!

— Кретин! Ты только и умеешь, что убивать! Никак не пойму, как это я мог доверять тебе! Нет, мальчики, действовать нужно осторожно, пока не узнаем, кто наш враг… Никаких необдуманных поступков. А кроме того, смерть Мариуса могла быть просто несчастным случаем… Когда он был голоден, он жрал все подряд, а поскольку голоден он был всегда…

— Но не настолько же, чтобы нажраться цианистого калия!

— Да, конечно… Но для нас главное — узнать, что замышляют в «малой Корсике»… если там вообще что-нибудь замышляют.

— Хотите, я схожу поухаживаю за бабульками? — небрежно предложил Барнабе Пелиссан. — Держу пари, что они все влюбятся в меня и расскажут все свои секреты. А завтра вечером я расскажу вам.

Комиссар Сервион переворачивался с боку на бок.

— Что ты вертишься? — не выдержала Анжелина.

— Я не могу уснуть.

— Выпей таблетку.

— Чтобы завтра проснуться с больной головой? Спасибо! И все из-за этих старых идиоток!

— Ты напрасно обвиняешь их! Почему ты думаешь, что они не сказали тебе правду?

— Потому что все они лгуньи!

3

То, что другим казалось каторгой, Барнабе считал развлечением. Он отнесся к заданию как к своего рода тренировке. Его смешила мысль испробовать на старухах тактику, которая всегда обеспечивала ему успех среди молодых женщин. Смогут ли эти бабульки устоять перед его красноречием, сила которого уже давно доказана? Он был убежден, что возраст здесь не имеет никакого значения. Нужно только сменить тему. Он будет говорить не столько о будущем, сколько о прошлом, будет говорить комплименты не сегодняшним старухам, а юным девушкам, которыми они были когда-то.

Друзья всегда завидовали ему, и Пелиссан решил показать им, на что он способен. Он принесет им на блюдечке ответ на вопрос, который так сильно беспокоит их.

Барнабе даже не вспомнил о Мариусе Бандежене, своем товарище, умершем такой странной смертью. Он считал Мариуса славным, но глуповатым парнем и полагал, что между ними нет ничего общего. Ему и в голову не приходило, что он рискует не меньше него. Он любовался собой, поправляя перед зеркалом узел галстука. Солнце, льющееся в окно, окрашивало в праздничные тона незамысловатую обстановку квартиры. Барнабе насвистывал модную песенку. Он чувствовал себя молодым, сильным, красивым. Весь мир принадлежал ему.

Стоя на пороге своего дома, выходящего на улицу Ласкари, Барнабе глубоко вдохнул свежий воздух и подмигнул хорошенькой девушке, проходившей мимо. Девушка пожала плечами. Он улыбнулся. Вначале все они держат себя неприступно, а потом так привязываются, что никак от них не отделаешься.

Барнабе машинально поправил куртку, вынул из кармана сигарету, закурил и спокойно направился в сторону старого города.

Держа Марию и Розу за руки и не спуская глаз с Жозефа, Базилия вела внуков из детского сада. В этом уголке Ниццы почти все знали о ее страшном горе. Базилия с достоинством отвечала на почтительные поклоны. Все считали ее мужественной женщиной и жалели ее. Торговцы совали детям сладости и тяжело вздыхали: