Лицедеи Гора

— Спасибо, — поблагодарил он.

Честно говоря, я никогда не встречал игрока лучше этого «монстра». Многие гореане довольно искусны в игре, и я играл с ними. Бывало, я даже играл с членами касты игроков, но никогда, никогда не было у меня противника, который мог бы хотя бы приблизился к уровню этого мастера. Его игра была практически безошибочна, точнее даже совершенно безошибочна, и минимальная оплошность противника, или малейшая слабость его позиции, вероятно, будет использована опустошительно и беспощадно. Но, вне этой уверенной демонстрации блестящей методичности, не являющейся чем-то необычным среди игроков высокого уровня, его игра всегда отличалось поразительной изобретательностью, изумительно творческим подходом к планированию и проведению комбинаций. Он был тем человеком, который не просто играл в Каиссу, но развивал её. К тому же, иногда к моему раздражению, он часто, на мой взгляд, даже слишком часто, применял всё это с очевидной лёгкостью, с почти наглой непринужденностью, с почти высокомерной небрежностью. Ведь, одно дело, быть просто побитым кем-то, и совсем другое терпеть поражения раз за разом, потея и напрягаясь, в то время как твой противник, насколько я мог судить, большую часть времени занят тем, что рассматривает окружающий пейзаж или форму и движения пролетающих по небу облаков, за исключением того момента, когда он как бы нехотя оценивает позицию на доске. Если у него и была слабость в Каиссе, это была, возможно, тенденция время от времени не отказывать себе в любопытных, а иногда даже опрометчивых экспериментах. Кроме того, я заметил, что иногда он мог позволить себе некоторую рассеянность внимания, возможно несколько большую, чем можно было допустить, чтобы его способности могли бы помочь ему уверенно преодолеть последствия его невнимательности. Возможно, это было результатом его склонности к недооценке своих противников. А ещё у него наблюдался интерес к психологии игры. Как-то раз, в игре со мной, он намеренно поставил свою Убару «под бой», попросту даря мне её. Я, уверенный, что это, скорее всего, была приманка в некой изощрённой ловушке, которую я не смог обнаружить, не только отказался от мысли взять его фигуру, но и, беспокоясь из-за этого, и избегая этого, в конечном счете, преуспел лишь в том, что приблизил своё поражение. В другой раз он сделал то же самое, и что интересно в значительной степени с тем же самым результатом.

— Я сам не заметил, что поставил «под бой», — признался он позже. — Я задумался о чём-то другом.

Признаться, до сегодняшней партии я не смел даже надеяться на возможность, выиграть у него. Конечно, в игре он иногда был несколько раздражающим противником. Однако, у меня не было сомнений, что именно благодаря игре с ним мои навыки в Каиссе в значительной мере обострились.

— Не хочешь сдаться? — спросил я его.

— Я над этим ещё не думал, — ответил он.

— Но игра же практически закончена, — заметил я.

— Согласен, — признал игрок.

— Будет неудобно, доводить партию до логичного завершения, — сказал я.

— Возможно, — не стал он спорить.

— Ну, так сдайся, — предложил я.

— Нет, — отказал мой противник.

— Не будь столь упёртым, — улыбнулся я.

— Это — привилегия «монстров», — усмехнулся он.

— Отлично, — сказал я.

Честно говоря, я не хотел, чтобы он сдался. Я слишком долго ждал этой победы, и я хотел смаковать каждый ход вплоть до захвата Домашнего Камня.

— Чем занимаемся? — жуя ларму полюбопытствовала Бина, подошедшая к нам.

— Играем в Каиссу, — ответил «монстр».

Про себя я отметил, что она не встала на колени. Не опустила голову к земле. Не спросила разрешения заговорить. Похоже, её отношение стало результатом небрежного игнорирования ей нашего статуса свободных мужчин. Конечно, эта девка была не моей рабыней. Она принадлежала Бутсу.

— Это я и сама могу видеть, — бросила она, снова вгрызаясь в ларму, от чего мокрая полоска сока пролегла от уголка её рта.

Одну ногу она как бы случайно поставила на край одежды монстра, со скрещёнными ногами сидевшего перед доской.

— А кто побеждает? — небрежно спросила рабыня.

— Это не имеет значения, — бросил я.

Я был недоволен её враждебностью к монстру. И в мои планы не входило дать ей малейшую возможность, чтобы получить удовольствие от его замешательства.

Рабыня носила светлые кожаные шлепанцы. Бутс разрешил обувь ей и Ровэне. Он был весьма терпимым рабовладельцем. Безусловно, Леди Телиции он обувь пока не разрешил, но надо заметить, он ей ещё не разрешили даже одежду, за исключением её ошейника. Разумеется, кроме тех случаев, когда это было необходимо по сценарию для её роли в представлении.

— Ты играешь? — спросил я.

— Я же — рабыня, — ответила Бина. — Я не могу даже прикасаться к фигурам без разрешения. Мне за это просто руки отрежут, или забьют до смерти.

— А как играть-то Ты знаешь? — поинтересовался я.

— Нет, — сказала она.

— И что, совсем ничего не понимаешь в игре? — уточнил я.

— Нет, — признала рабыня.

— Понятно, — кивнул я.

Это меня вполне устраивало. Значит, она не понимала, в какое отчаянное положение попал мой противник. Это, конечно, обрадовало бы эту изящную маленькую шлюху. Я не сомневался, что свою ногу на его одежду она поставила не случайно. Конечно, и мужчина должен был об этом догадаться.

— Я предлагал разрешить Тебе касаться фигур и обучить игре, — напомнил монстр.

— А я презираю Тебя, — сказала она.

— Твоя нога стоит на одежде моего противника, — указал я.

— Извините, — всплеснула Бина руками и, сделав шаг назад, якобы случайно, зачерпнув шлёпанцем пыль, забросила её на одежды игрока.

— Остерегись! — предупредил я рабыню.

— А я Вам не принадлежу! — заявила она. — Ни одному из Вас не принадлежу!

— Любой свободный мужчина может наказать наглую или зарвавшуюся рабыню, — напомнил я, — если он всего в малейшей степени оказался недоволен ей, или даже если у него просто возникло желание выпороть её. А если она будет убита, или ранена, он всего, лишь будет должен заплатить компенсацию её владельцу, да и то, только если рабовладелец окажется расторопен, и в течении определённого промежутка времени потребует такую компенсацию.

В силу таких обычаев и правил превосходная дисциплина, в которой содержатся гореанские рабыни, сохраняется и гарантируется, даже когда они находятся вне в пределов прямой видимости их владельцев или назначенных ими доверенных лиц. И по тому, как побледнела Бина, я понял, что это всё она прекрасно знала и сама.

— Мы же играем, — напомнил мне мой противник. — Давай не будем добиваться решения данного вопроса.

Рабыня сразу явно расслабилась. Бледность сошла, как и не было, и она бросила моего противника презрительный взгляд.

— Ты даже не должен быть с труппой, — вдруг заявила она. — Ты не можешь заработать достаточно монет, чтобы заплатить даже за свой собственный завтрак. Ты отвратителен. Ты бесполезен! Ты — дурак и презренный слабак! Всё, на что Ты способен, всё, что Ты можешь делать — это твоя Каисса, эта глупая игра. Переставлять маленькие куски дерева по плоской цветной доске! Как глупо! Как абсурдно! Как скучно!

— Подозреваю, что у Тебя есть некие обязанности другом месте к которым Ты должна проявить внимание, — предположил я.

— Уходи из лагеря, Монстр, — зло бросил она моему противнику. — Никто не хочет видеть Тебя здесь. Убирайся!

Я пристально посмотрел на женщину.

— Да, — сердито ответила мне, — у меня есть обязанности, к которым стоит проявить внимание!

— Вот и займись ими, рабыня! — бросил я.

— Слушаюсь, — сказала она и, гордо вскинув голову, исчезла за фургоном.

— Наглая шлюха, — заметил я, — давно нуждающийся в плети.

— Возможно, она права, — пробормотал он.

— С чём? — спросил я.

— Возможно, это и глупо, и абсурдно, и нелепо, что мужчины должны интересоваться такими вещами, — ответил он, глядя на доску.

— Каиссой? — уточнил я.

— Да, — кивнул он.

— А вот теперь, — заметил я, — Ты действительно сказал глупость.

— Возможно, это всё, в конце концов, не более чем бессмысленное передвижение деревяшек по расчерченной доске, — задумчиво сказал он.

— Да, а любовь — это всего лишь перехваченное горло, а музыка не более чем колебания воздуха, — усмехнулся я.