Лицей послушных жен (сборник)

– Чтобы надуть окончательно и бесповоротно! – рассмеялась она, шутя угрожая ему пальчиком. – Гениально, Сэм!

– Фи, дорогая… Слово «надуть» – не из моего лексикона.

– И не из моего тоже. Простите! – стыдливо опустила она глаза.

Какое-то мгновение они сидели как двое школьников, скромно сложив руки на коленях, пока она не заметила в его глазах вспышку смеха.

И они захохотали – весело, от души, похлопывая друг друга по колену и плечу.

– Что ж, пойдемте ужинать, Энн, – сказал он, подавая ей руку. – Я рад был поболтать с вами.

Они вышли в зал, где возле столиков толпились коллеги.

Она влилась в знакомую среду и почувствовала себя спокойной.

За широким стеклом океан катил волны и был бескрайним. И она окончательно решила остаться здесь. «Мир невелик, – подумала она, – им можно управлять из любой точки, главное, чтобы была идея». И тогда…

…мечты сбываются.

Часть вторая

Глава первая Ланцелот

– Черт! – выругался Барс, в который раз вставляя карточку в отверстие в двери гостиничного номера.

– Переверни!

– Уже сто раз переворачивал, – огрызнулся он. – Вот тебе и пять звезд, блин! Придется спускаться на ресепшн, менять карточку. Ты подождешь?

– Нет, – сказал я. – Пойду спать.

– А по рюмочке?

– Да черт с ней, с рюмочкой! Я устал.

Я знал, что это «по рюмочке» может затянуться до утра. А наутро я должен быть свежим, как майская роза.

– Ну, как знаешь, – обиженно просопел Барс. – Спокойной ночи, малыши!

Он пошел по длинному коридору к лифту.

Я прошел еще с десяток шагов до своего номера. Моя карточка сработала безупречно.

Я вставил ее в терминал, и номер засветился по всем углам приятным тусклым светом.

Сразу же из-под широченной кровати ко мне вынырнула Кошка.

Она давно привыкла путешествовать, но всегда – вот уже сколько лет! – сохраняла независимый и обиженный вид, когда я возвращался к ней после выступлений.

Тяжелыми шагами солидного человека, который знает себе цену, она приблизилась ко мне и подняла голову: мол, ну, как все прошло?

– Все ок, – сказал я, – завтра утром пойду составлять контракт.

«Куда еще нас занесет?» – недовольно мяукнула она.

– Несколько выступлений с Бреговичем. Сначала Португалия, потом – Париж… Как сложится.

«А когда – домой?» – царапнула она меня за штанину.

– Скоро, старушка, скоро. Обещаю, – виновато пробормотал я, сбрасывая пиджак, – но сама понимаешь: с Бреговичем играешь не каждый день. Придется тебе потерпеть.

Я погладил ее, и на руке осталась шерсть. «Завтра куплю ей витамины и проколю с неделю», – решил я.

– А теперь – спать.

Кошка послушно залезла в свою плетеную корзинку, которую я всегда возил с собой.

Я погасил все лампочки, кроме бра в форме раковины над кроватью, и в широком, почти во всю стену, окне засветилось другое кино: подсвеченные неоном очертания храмов, цветные фонарики кафе, ожерелье аллей, увитых гирляндами – синими, зелеными, красными.

Я выключил бра, и стеклянный экран приблизился, а я растворился в каменной плоти города, как снег, начавший сыпаться с темного ночного неба. Отель, в котором мы поселились, был высоченным – со своего этажа я мог видеть большую часть Градчан, очерченных золотым поясом Влтавы.

Сегодня мы отыграли вторую часть фестивальных выступлений. Трижды я играл один, на бис.

И теперь, невзирая на усталость и стоя над ночной Прагой на высоте птичьего полета, чувствовал себя настоящим хозяином города.

Это были редкие и скоротечные минуты, в которые меня одновременно охватывали два разных чувства: счастья и… бессмысленности жизни.

Они, как иголки, пронизывали сердце, легкие, почки. И, как две реки, встречающиеся в одном русле, поднимали водоворот, в котором я жил и умирал одновременно. Не знаю, но, скорее всего, это можно было бы назвать пиком познания того короткого отрезка, который мы проводим на земле.

В такие минуты передо мной всегда вставала картина нашего погрома ЛПЖ – тот же восторг и то же отчаяние. Восторг – когда я в составе Народной Оппозиции громил лабораторию, отчаяние – когда не нашел там того, что искал…

Со временем я смирился.

Но след от того давнего события остался во мне до сих пор в виде довольно странного предостережения: я до сих пор был одинок. Каждая моя попытка связать себя с кем-нибудь заканчивалась провалом. Ловил себя на мысли, что женщина, нравившаяся мне на данный момент, заражена этим проклятым вирусом, знание о существовании которого отравило мою жизнь. И если быть откровенным, остановило поиски моей старой знакомой.

Я даже был рад, что не нашел ее.

Но и остальные не вызывали во мне доверия.

Несмотря на это, мы прекрасно уживались с Кошкой! Да и в оркестре дела шли самым лучшим образом.

Мы много гастролировали. А иногда я ездил один, собирая аншлаги.

Точно говорят: если где-то отнимется, то где-то и прибавится.

Если не везет в любви, жди мирового признания.

Первый камешек в этот «пьедестал» неожиданно заложила Сезария Эвора, которая свалилась на меня как огромная черная туча. Она еще не была настолько популярна в странах третьего мира, и мой приятель, который организовывал ее выступление, предложил мне разогреть публику двумя-тремя композициями.

Тогда мой саксофон, несмотря на все мои уговоры быть сдержанным, почти взбесился и заговорил про Острова Зеленого Мыса на кабовердском диалекте. Он сам, как когда-то давно с той девушкой, подарившей мне Кошку, или с тюленихой Минни, повел меня на родину этой черной королевы и разговорился настолько откровенно, что ей пришлось взяться за сигарету прямо за кулисами. Одним словом, разогрев получился таким, что после концерта босоногая богиня, которая не отличалась красноречием, крепко сжала мою руку в своей, жесткой, как наждак, и, несмотря на плохой перевод, дала мне знать, что…

Собственно, если бы это была простая деревенская баба, я бы перевел эту речь примерно так: «Не сиди в сраке, сынок! У тебя есть что сказать миру!» Кажется, она добавила еще пару крепких кабовердских выражений, которые переводчик не понимал. Зато после такой «путевки в жизнь» я действительно покатился по свету как перекати-поле. И потащил за собой Барса, Петровича и еще нескольких лабухов, которые составили мне хорошую компанию.

С того времени я понял, что весь мир, этот маленький шарик, опутан сетью кровеносных сосудов, как живот беременной женщины. Эти сосуды, в отличие от человеческих, существуют как отдельная замкнутая система, но в ней ты можешь дышать и жить как вполне равноценная частица.