Лицей послушных жен (сборник)

– А ты где ее достала? – лукаво спросил он, и она поняла, что чуть не потеряла бдительность.

Не ожидая ответа, он добавил:

– Я прочитал в самиздате – за одну ночь.

Она вспомнила кипу макулатуры, которую родители собирали, чтобы получить талон на полное собрание сочинений Анн и Сержа Голон.

Никакого самиздата у них не было…

– Значит, мы познакомились на улице? – прошептала она ему в самое ухо.

– Ага. Сто лет назад. Поэтому я сразу узнал тебя, когда увидел спящей за моим столом…

Ох, если бы она могла сказать, как давно они знают друг друга!

Но она только улыбнулась:

– Это нормально – знакомиться на улице?

– Обычно я не смотрю на прохожих. Но у тебя не было зонтика…

– Я была мокрой и выглядела жалко?

– Мы оба были мокрыми на пустой улице. Чем не повод для знакомства?

– Здесь свободно? Можно присесть возле вас?

Я открыла глаза.

Перед скамейкой стоял какой-то учтивый старичок с шахматной доской под мышкой. Я не сразу поняла, чего он хочет. Еще была там, в спальне, в объятиях, в грезах наяву.

Я кивнула. И от этого движения из-под моих век вытекли две длинные струйки, скатились со щек на подбородок. Даже не представляла, что слезы могут выжигать на лице такие болезненные дорожки!

Старик извинился и без единого слова поковылял дальше.

А на меня снова обрушился поток сознания, открывающий тайные шлюзы только в определенные моменты, чтобы вынести на поверхность то, что в нормальной жизни кажется бессмысленным и непонятным, – мои настоящие желания и мечты.

Чего она хотела?

…Иметь большой дом, в котором много комнат. Чтобы в одной были разбросаны краски – миллионы разных тюбиков! И чтобы в ней стояли мольберты с недорисованными картинами, ведь законченная картина означает маленькую смерть.

В другой – все для шитья: клубки ниток и подушечки-ежики, утыканные серебряными иголками.

В третьей она вырезала бы из дерева своих маленьких божков, которых видела в лесу в детстве, в четвертой на дубовом столе стоял бы большой «Ундервуд», на котором бы она отстукивала бесконечный роман, каждая часть которого начиналась бы словами: «Бог есть любовь…»

В пятой – все стены были бы заставлены книжными полками без дверей, чтобы она могла вытирать с книг пыль как можно чаще, перебирая их. Древние и новые, они бы разговаривали с ней на многих языках – и с каждой она бы проживала новую жизнь.

В шестой она поставила бы огромную кровать – такую широкую, что на ней вдоль и поперек могли бы улечься человек десять. Ведь она любила спать, раскинувшись, как давным-давно, когда, набегавшись во дворе, засыпала прямо на траве в палисаднике. И сквозь сон ощущала, как в ней прорастает трава.

Она думала: почему мир наполнен всем, чем угодно: враждой, завистью, пьянством, драками, бытом, сплетнями, ожиданием судного дня – всем, кроме любви, которая могла бы сразу поглотить, раздробить весь этот хлам на кучу мелких осколков?

Да, это было: она лежала на упругой траве, погружалась в нее, укоренялась пальцами в ее густом сплетении, и ей казалось, что ток, идущий от земли и травы, проникает внутрь и каждая клетка тела вибрирует в ритме своих дрожащих глубинных движений.

Это было то самое ощущение, которое Ника пережила сегодня ночью! Так вот откуда оно начинается – с бессознательного детства. Когда ты еще не можешь дать названия своему дару.

Вот почему она всегда думала, что делает что-то не то и не так, как все, – и поэтому должна стыдиться и сдерживать себя. Ведь мало кто из жителей двора или даже всего города мог потерять сознание от любви. Не конкретно к кому-то, а вот так, впуская в себя землю, траву, воздух и сливаясь со всем этим, как земля, трава, воздух. Это ощущение было настолько сильным и прекрасным, что она хотела раздать его остальным!

Всем. Самым низменным – чтобы они поднялись, самым жестоким – чтобы они стали воском, отвратительным – чтобы они засветились изнутри, усталым – чтобы они отдохнули, больным – чтобы они выздоровели. Ее, словно спица, насквозь пронизывала непостижимая любовь ко всему, на что падал взгляд.

Она могла часами стоять, уставившись в какое-нибудь цветное пятно на стене, попавшее под луч солнца, или, задрав голову, застыть под деревом и рассматривать кору, путешествовать по всем ее извилинам и бороздам, представляя, что это дороги в другие миры.

Вода и огонь говорили с ней, осколок от разбитой бутылки светился, как бриллиант, а узоры на старом ковре, висевшем над кроватью, моделировали сказочное будущее. Но так было только в детстве. И все это называлось – любовь…

…Все, о чем я говорила ему этой ночью, падало на такую благодатную почву, что можно было говорить и на языке ацтеков – он все равно понял бы.

Суть и смысл того, что называется любовью, отчетливо предстали передо мной, словно записанные в какую-то высшую книгу, с такой ясностью и простотой, что я задыхалась от глубинного познания и от этой четкой и понятной простоты.

Любовь не знает сомнений, колебаний, полутонов, расчетов. А присутствие хотя бы одного из этих факторов ставит ее под сомнение. Единственное, что идет с ней в паре, – страх смерти…

Мне еще нужно было познать суть смерти и славы. Неважно, кто или что даст мне эти знания, я чувствовала, что, открыв любовь, пойду дальше. Тем более что именно любовь была ключиком ко всему остальному. Познав суть любви, познаешь, что такое Бог. Познав суть любви, познаешь музыку и слово, понимаешь искусство, без которого человек превращается в маленькую спичку, горящую всего одно мгновение. И исчезает безымянным.

Неужели я знала это раньше?

Неужели та девочка знает это – сейчас? Ведь откуда, из каких глубин я вырыла все эти мысли? Любовь оказалась лишь катализатором того, что я знала подсознательно и о чем сознательно забыла.

Суть смерти и славы… Смерти, как родной сестры любви, ведь страх утраты наступает только тогда, когда есть, что терять.

Славы, как желания жить вечно, или лучше сказать – оставить хоть малейший штрих на земле. И ни в коем случае не надо путать это с тщеславием.

«Стоп, стоп, стоп, – мысленно обращалась я к тем неведомым силам, что завладели мной, – дайте еще немного времени в этой лазейке – и я постигну все, что не успела за годы своей взрослости. О чем забыла в суете и погоне за временным…»