Лицей послушных жен (сборник)

Шили, вязали, купали их в бассейне, учили ездить на лошадях, ухаживать за цветами и так далее. Родители же и родственники – тот балласт, который в будущем помешает нам строить свою жизнь. Сдавая нас сюда, близкие подписывали документ, по которому ни они, ни мы не имели права на какое бы то ни было общение. Нам никогда не сообщали, живы ли наши бабушки и дедушки, здоровы ли родители, появились ли у нас младшие братья или сестры. Мы должны были быть чисты перед будущим. Ни морально, ни тем более материально нас не должны были обременять их проблемы!

На первых порах именно это давалось нам довольно тяжело.

Но со временем мы понимали, что это правильно. Что женщина, отягощенная множеством жизненных зацепок, перестает быть настоящей женщиной и хорошей женой.

На первых же занятиях в седьмом классе, когда начиналось наше физиологическое и духовное созревание, мы зубрили «психологию родительских сценариев», по которым жили несчастные стриты, и понимали, что эти семейные связи приводят к эгоизму, зависимости, патологическому симбиозу, к неоправданным ожиданиям со стороны родителей и страху их не оправдать – со стороны детей. А все это аннулирует цель идеального воспитания, которое формировалось в ЛПЖ веками.

Возможно, я еще вернусь к этой теме. Но ясно одно: родители «съедают» своих детей, моделируя их будущее по своему (или лучшему, чем свой) сценарию, а дети, то есть девочки, не могут полностью отдаться своей личной жизни и своей миссии, основы которых закладываются в ЛПЖ…

Итак, приближалось лето.

Мы – наш десятый секстет – пребывали в тревожном ожидании Летнего бала.

Конечно, мы не говорили друг другу ни слова. Особенно избегали разговоров с вруньей Лил. Но чем ближе подходила дата, тем красноречивее мы поглядывали друг на друга. В этих взглядах был немой вопрос: полезем ли на крышу на сей раз?

Дорогой дневник…

Понравится ли тебе то, что я должна записать? Посмотрим…

– Почему вы со мной не разговариваете? – спросила Лил сегодня перед отбоем.

Повисла неловкая пауза. Как ей объяснить, что мы считаем ее, мягко говоря, нечестной? Ведь честность у нас на одном из первых мест!

Все посмотрели на самую прямолинейную из всего секстета Рив.

Она встряхнула своей огненной шевелюрой:

– А как с тобой разговаривать, если ты врешь? Скажи спасибо лучше, что мы не рассказали об этом руководству.

– Я не врала! – закричала Лил.

– Ага, – язвительно добавила Ита, – ты просто фантазировала…

– Да нет же! Нет! Я слышала собственными ушами!

Для верности Лил стукнула себя по ушам, они даже покраснели.

Думаю, от стыда.

Мы отвернулись от нее.

– Я докажу, – тихо сказала Лил.

– Как? – спросила я. – Вызовешь сюда госпожу Директрису? Бред…

Лил замолчала и легла спать даже раньше, чем из радиоточки прозвучал отбой.

Мы переглянулись.

Не стоит брать ее с собой на крышу. Она становится странной. По крайней мере, своенравность и упорное желание что-то доказать – не наша парафия.

Это из сферы «духовных вирусов», которые разъедают душу и о которых нас предупреждали учителя.

Итак, бал был назначен на 31 мая, то есть через два дня.

Не сговариваясь, мы решили, что непременно снова посмотрим на это грандиозное зрелище.

Тем более что, как я уже говорила, все руководство ЛПЖ будет по уши задействовано в организации бала и в это время его бдительность в отношении остальных курсанток будет снижена до нуля.

Прожили эти дни спокойно, пристойно, чтобы ничем не вызвать подозрений.

Конечно, Лил решили не брать.

В назначенное время каждая девушка нашла свой повод выйти из дортуара в сад – отдельно. Лил мы ничего не говорили. Да она и не спрашивала – осталась сидеть в комнате, вышивая свою салфетку.

Вечерело.

Сад был наполнен дыханием цветов. А Бальный зал напоминал резную музыкальную шкатулку, в которой мерцают свечи. Мы были взбудоражены красотой вечера и тем, что сейчас заглянем в зал сверху, словно это и вправду была волшебная шкатулка с украшениями.

Оглядываясь по сторонам, мы по очереди полезли по увитой диким виноградом металлической лестнице.

Вид сверху был еще чудеснее!

Перед глазами расстелились зеленые луга с серебристой лентой реки, в которой поблескивали первые звездочки, а внизу, прямо под нашими ногами, играла музыка и так же сверкал позолотой огонь тысячи электрических свечей.

Мы стерли пыль и грязь с иллюминатора и обсели его, как мухи банку с вареньем.

В зале было семь лицеисток, семь красиво одетых девушек. Это были те, кого не выбрали на прошлых балах.

Конечно, немного неловко и не очень-то хорошо оставаться в лицее до самого последнего бала. Я бы себе такого не пожелала! Но в жизни бывает всякое…

Даже сверху, сквозь толщу стекла, мы ощущали их волнение.

Оно отражалось в нервном взмахе веера, в притопывании ножкой или просто в напряженном выражении лица.

Девушки внимательно слушали музыку оркестра и ждали появления кандидатов. Их машины постепенно (мы это хорошо видели сверху) съезжались к воротам лицея, а после проверки документов ехали дальше, останавливаясь возле Бального зала.

Мы жадно наблюдали за оркестром.

Девушек мы знали хорошо, а вот оркестр – всегда лакомый кусочек для нашего воображения, ведь он состоял исключительно из стритов.

На каждом балу они были новыми: нанимать одних и тех же запрещалось правилами безопасности.

Каждый оркестрант проходил строгую проверку, с каждым отдельно разговаривала госпожа Директриса и брала «подписку чести». То есть каждый давал присягу о неразглашении того, что здесь происходит, чтобы никто из внешнего мира не завидовал нашей одежде, еде или интерьерам. Также стриты давали клятву, что, если узнают здесь кого-то из влиятельных людей страны или мира, не будут говорить об этом на каждом шагу.

Одним словом, мы, как и наши соученицы, которые взволнованной стайкой толпились внизу, слушали музыку и пожирали глазами оркестрантов. В конце концов, стриты тоже люди. Хоть и примитивного, низшего склада.

Там были: две виолончели, две скрипки и… саксофон.

Как раз в этот момент соло исполнял саксофон…

Дорогой дневник…

Дорогой, милый дневник, мой друг и дотошный аналитик!

Прости, что эти страницы я, наверное, вырву из тебя. Но должна написать кое-что не очень обычное.