Личностный потенциал. Структура и диагностика

В.И. Слободчиков и Е.И. Исаев констатируют, что рефлексивное сознание выступает границей, отделяющей человека от животных. Животное видит, слышит, чувствует окружающий мир, но не знает о своем знании. Благодаря рефлексии у человека возникает внутренняя жизнь и появляется способность управления своими состояниями и влечениями – свобода выбора. «Рефлектирующий человек не привязан к собственным влечениям, он относится к окружающему миру, как бы возвышаясь над ним, свободен по отношению к нему. Человек становится субъектом (хозяином, руководителем, автором) своей жизни. Рефлексия составляет родовую особенность человека; она есть иное измерение мира» ( Слободчиков, Исаев, 1995, с. 20).

Близкую позицию формулирует в своей эволюционной концепции личности М. Чиксентмихайи: «Случай и необходимость – единственное, что управляет существами, неспособными к рефлексии. Однако эволюция создала буфер между детерминирующими силами и человеческим действием. Подобно автомобильному сцеплению, сознание позволяет тем из нас, кто им пользуется, временами отключаться от давления неумолимых влечений и принимать собственные решения. Конечно, рефлексивное сознание, которое, по-видимому, приобрели на нашей планете только люди, не является чистой благодатью. Оно лежит в основе не только беззаветной отваги Ганди и Мартина Лютера Кинга, но и “неестественных” желаний маркиза де Сада или ненасытных амбиций Сталина» ( Сsikszentmihalyi, 1993, p. 15). Чиксентмихайи связывает с формированием рефлексивного сознания скачкообразное изменение режима работы мозга ( ibid., р. 23). В недавней публикации он говорит о том, что рефлексивное сознание представляет собой новый орган, своеобразный «метамозг», освобождающий нас от власти генетических программ. «С его помощью мы можем строить планы, откладывать действие, воображать то, чего нет. Наука и литература, философия и религия были бы без него невозможны» ( Сsikszentmihalyi, 2006, p. 9). Рефлексивное сознание позволяет нам «писать» собственные программы в дополнение к генетическим и социальным программам, закладываемым в нас биологией и культурой. Это дает человеку дополнительную степень свободы.

В целом ряде других философских и психологических источников встречаются идеи, перекликающиеся с этим тезисом. В их числе различение Л.С. Выготским (1983) высших, осознанных и произвольных, и низших, неосознанных и непроизвольных, психологических функций, различение двух «регистров» жизни у М.К. Мамардашвили (1995), анализ процессов осознания как неотъемлемой стороны жизни у Дж. Бьюджентала ( Bugental, 1999) и глубокий анализ того, как рефлексивные процессы встраиваются в детерминацию социальных и исторических событий, в философии истории Дж. Сороса, который видит в рефлексивности механизм связывания в единое сложно организованное целое объективных фактов и представлений людей, участвующих в историческом процессе. Неустранимая открытость, многовариантность будущего является одновременно причиной и следствием непредсказуемости выборов, которые совершают участники исторического процесса, руководствуясь своим несовершенным пониманием ( Сорос, 2001, с. 142–144).

Если более традиционный взгляд на рефлексию рассматривает ее как феномен познавательной деятельности, явление гносеологического порядка, что – более или менее эксплицитно – свойственно как философским работам, так и психологическим (см. Филатови др., 2006; Дударева, Семенов, 2008; Семенов, 2008), то заслуга С.Л. Рубинштейна состоит в том, что он впервые поставил проблему рефлексии как проблему онтологическую, а не гносеологическую, рассматривая рефлексию как способность, играющую важнейшую роль в самодетерминации и саморегуляции жизнедеятельности, хотя он и не употреблял этих терминов. В последнее время в психологии все более заметны подходы, в которых понятия рефлексии и саморегуляции оказываются тесно связаны между собой, что является логическим развитием философского понимания рефлексии как специфически человеческого способа отношения к миру – отношения, которое поднимает жизнедеятельность человека на качественно новый уровень.

Роль рефлексии в процессах саморегуляции

Одним из первых вопрос о роли рефлексии в процессах регуляции и саморегуляции напрямую поставил Ю.Н. Кулюткин (1979), опираясь на идеи Л.С. Выготского о высших психических функциях как интериоризированных социальных отношениях и об орудийном характере деятельности человека. «Понятно, что использование различных средств организации собственных действий оказывается возможным лишь в результате развития иерархической структуры личности, когда человек, выступая в качестве субъекта деятельности и осуществляя свою управляющую функцию, в то же время относится к самому себе как к объекту управления, как к исполнителю, действия которого он должен направить и организовать с помощью тех или иных средств. Механизм саморегуляции, основанный на подобного рода иерархическом разделении управляющих и контрольных функций внутри одной и той же личности, когда человек выступает для самого себя как объект управления, как “я-исполнитель”, действия которого необходимо отражать, контролировать и организовывать, и когда человек одновременно является для самого себя “я-контролером”, то есть субъектом управления, – такой механизм саморегуляции имеет смысл назвать рефлексивнымпо своей природе. Заметим, что в данном случае речь идет не просто об отображении внутреннего мира другого человека в сознании воспринимающего, а о рефлексивной регуляции своих собственных внутренних процессов и действий» ( Кулюткин, 1979, с. 24).

Этот процесс имеет сложную структуру. В нее входит мысленное проигрывание возможностей, рефлексивная игра с самим собой, которая завершается выработкой окончательного решения и переходом к исполнительным действиям. Наиболее явно рефлексивность саморегуляции проявляется при необходимости перестраивать сложившийся способ действия, анализируя структуру своих действий, не приводящих к успеху. Рефлексивность и гибкость прямо связаны с готовностью выполнения подобной «работы над ошибками».

Ю.Н. Кулюткин выделяет два уровня рефлексивного отображения. «На более низких уровнях рефлексии отображаются и контролируются отдельные исполнительные действия, выполняемые по готовой стандартной программе. На более высоких уровнях рефлексии субъект отображает самого себя и как контролера, производящего планирование и оценку своих действий» ( там же, с. 27). В последнем случае «он как бы экстериоризирует те внутренние регуляторные схемы и процессы, которые позволяли ему осуществлять свои управляющие функции» ( там же). Иными словами, по мере повышения уровня рефлексии она закономерно превращается в саморефлексию уже не только операциональных, но и личностных аспектов регуляции деятельности.

В оригинальной и хорошо теоретически проработанной концепции А.С. Шарова понятия регуляции и рефлексии относятся к числу ключевых. «Рефлексия есть собирание себя <…> Без рефлексии и рефлексивных процессов всякая живая система не просто движется в сторону дезорганизации, но распадается и перестает быть таковой» ( Шаров, 2009, с. 119). А.С. Шаров исходит из того, что подлинное понимание существа рефлексии лежит в ее онтологии ( Шаров, 2005, с. 55). Регуляцию этот автор определяет через еще одно ключевое для него понятие – понятие «границы»: «Регуляция – это и есть качественно-количественная ограниченность активности человека» ( Шаров, 2000, с. 109). Это начальное довольно общее определение конкретизируется далее в понятии регулятивного акта: «Это возникновение (простраивание) границ, которые качественно и количественно определяют функционирование определенной психологической системы, или это качественно-количественное изменение о-граниченности для определенного функционирования психологической системы» ( там же, с. 121). В структуре регуляции выделяются три подсистемы: ценностно-смысловая, активности и рефлексии ( там же, с. 114). А.С. Шаров описывает рефлексивную подсистему также в терминах механизмов о-граничивания активности. В частности, конкретные механизмы рефлексии описываются в категориях определения и простраивания границ, собирания и связывания границ и, наконец, организации границ в целостной регуляции жизни человека ( Шаров, 2005, с. 66–71). Парадоксальным образом, однако, рефлексия оборачивается свободой, которую А.С. Шаров определяет как многомерную и многоуровневую систему рефлексий, простраивающую внешние и внутренние границы, которые человек учитывает в регуляции своей жизни ( Шаров, 2000, с. 286).

В подходе А.В. Карпова рефлексия не только теоретически обосновывается как процесс, значимый для саморегуляции, но этот взгляд получает эмпирическое и прикладное обоснование. Рефлексия рассматривается «как важнейшая регулятивная составляющая личности, позволяющая ей сознательно выстраивать свою жизнедеятельность» ( Карпов, 2004, с. 77). Автор усматривает специфический характер рефлексии по отношению к другим видам психических процессов, ее особую, комплексную и синтетическую природу и особый статус и место в структуре психических процессов ( там же, с. 86–87). Выстраивая иерархическую уровневую структуру психических процессов, А.В. Карпов определяет место рефлексивных процессов на одном из высших уровней, системном ( там же, с. 103). В контексте поставленной нами проблемы личностного потенциала особенно важно вводимое автором понятие рефлексивности как индивидуального свойства, допускающего квантификацию и диагносцирование ( там же, с. 113). Им была разработана и успешно применяется психодиагностическая методика определения индивидуальной меры рефлексивности ( Карпов, Пономарева, 2000). Методика включает в себя, наряду с общим показателем рефлексивности, четыре субшкалы, характеризующих способность к саморефлексии (рефлексия деятельности самого субъекта – ситуативная, ретроспективная и перспективная) и к рефлексии внутреннего мира других людей (умения понимать причины поведения другого человека, ставить себя на место другого, предугадывать реакцию окружающих на свои действия, щадить чувства других людей).

Эмпирические исследования с использованием этой методики дали интересные и нетривиальные результаты. В частности, высокая мера рефлексивности руководителя организации предсказывает не столько значения других переменных, сколько их дисперсию, вариативность, иными словами, высокая рефлексивность служит причиной диверсификации ( Карпов, 2004, с. 117). Эта переменная оказывает и другое регулирующее влияние на остальные переменные, выполняя, в частности, роль модератора, обусловливающего фасилитацию или ингибицию иных зависимостей ( там же, с. 118). Она также задает качественное расслоение выборки: при разделении ее на подвыборки по параметру рефлексивности в этих подгруппах обнаруживается разная структура связей других переменных ( там же). Эти результаты свидетельствуют, что рефлексивность действительно оказывается переменной особого рода, качественно отличающейся от других. «Параметр рефлексивности в целом является не просто очень важным в плане обеспечения деятельности и поведения, а часто – основным и наиболее специфическим. Именно он придает сложность, многогранность, противоречивость и в конечном счете – уникальность тому, что обычно обозначается понятием “осознанная, произвольная регуляция деятельности”» ( там же, с. 120). Именно благодаря рефлексивности субъект оказывается в состоянии частично управлять закономерностями своего функционирования или влиять на них. Через рефлексивные процессы «субъект регулирует, а частично и порождает (раскрывает в себе) иные – базовые, объективные закономерности и особенности самого себя» ( там же, с. 124). А.В. Карпов описывает целый ряд возможных видов влияния рефлексивных процессов на закономерности психологического функционирования нижележащих уровней, приходя к выводу о том, что рефлексии присуща трансформационная функция, повышающая меру субъектности регуляции деятельности, поведения, общения, которая может оборачиваться и генеративной функцией, функцией личностного самостроительства ( там же, с. 129).

Цикл исследований влияния рефлексивности на качество принятия решений принес результаты, согласующиеся с предыдущими. Так, оказалось, что зависимость между этими переменными приближается к «инвертированной U-образной» форме: с повышением рефлексивности качество принятия решений растет, но до определенного предела, а затем начинает снижаться. Одновременно обнаруживается прямая монотонная зависимость дисперсии качества принятия решений от рефлексивности ( там же, с. 146–147). Не менее интересные данные дает сравнение высокорефлексивных и низкорефлексивных индивидов в ситуации выбора ( там же, с. 155–162). Высокорефлексивные люди менее жестко опираются на имеющиеся стратегии и априорные предпочтения; они учитывают в ситуации выбора больше альтернатив, что, впрочем, не обязательно сказывается на эффективности выбора; им труднее отбрасывать неподходящие альтернативы; у них, в отличие от низкорефлексивных, качество решений коррелирует с числом учитываемых альтернатив, им труднее генерировать гипотезы и переключаться с одних на другие; они склонны усложнять ситуацию, а низкорефлексивные, напротив, упрощать ее. Таким образом, влияние рефлексивности на ситуацию выбора очевидно, но с точки зрения его эффективности амбивалентно, не дает однозначных преимуществ. «“Выигрывая” в широте и разнообразии способов принятия решения, высокорефлексивные индивиды часто “проигрывают” в их качестве и их релевантности объективным особенностям ситуаций» ( там же, с. 159).

Амбивалентный эффект рефлексивности проявляется также при сравнении групп «успешных» и «неуспешных» руководителей по критерию качества принятия решений. В обеих группах различается сам характер связи рефлексивности с другими процессами и с успешностью принятия решения. Только в группе «неуспешных» зафиксирована прямая значимая корреляция рефлексивности с успешностью, тогда как успешность «успешных» с рефлексивностью не связана. Вместе с тем в подгруппе «успешных» рефлексивность связана наиболее многочисленными и сильными связями с другими качествами, выступает структурообразующим качеством для всех иных когнитивных качеств, обеспечивающих принятие решения. Она, по-видимому, выполняет роль интегратора этих процессов и именно в этом качестве обеспечивает успешность принятия решения, опосредствует, регулирует и в определенной мере согласует вовлечение в процессы принятия решения всех иных когнитивных свойств ( там же, с. 178–179). Наконец, из отсутствия значимой связи рефлексивности с успешностью А.В. Карпов делает вывод о том, что развитость рефлексии не означает ее продуктивности и может даже быть контрпродуктивной ( там же, с. 180). Таким образом, в концепции и исследованиях А.В. Карпова была обоснована высокая значимость и главенствующее структурное место рефлексии в процессах саморегуляции, что, однако, сочетается с амбивалентными следствиями высокой рефлексивности как индивидуального качества.