Лицо под маской

— Да.

— Не знаю, думаю, дня через два — три.

— Пожалуй, я хочу присутствовать. Минуту, я взгляну в рабочий календарь… — она какое-то время перелистывала записи, потом подняла на меня взгляд. — Ближайшие три дня у меня забиты под завязку, а вот среду и четверг я могу освободить. Вы сможете открыть мне портал от Медиоланума?

— Увы, — я развела руками. — Портальная магия мне не по силам.

— Ну, неважно. Я свяжусь с Джан-Марко…

— Торнабуони?

— Да, он мой ученик.

— Я завтра увижу его на балу в честь юбилея главы клана.

— Вот как? Интересно… а мне ведь тоже приходило приглашение… — госпожа Редфилд порылась на столе, потом с досадой отбросила какие-то конверты. — Опять Марджори навела порядок в бумагах, ничего не найдешь! Ладно, неважно. Все равно завтра я не могу… Хорошо, договорились. В понедельник свяжемся и решим все окончательно!

Экран погас, и я озадаченно потерла лоб. Может, напрасно я выпустила из бутылки этого джинна?

Наутро Чинция прибыла с платьями для бала ни свет, ни заря, в девять утра. Впрочем, Беатриче, как оказалось, уже давно проснулась и сидела на кухне, разговаривая с Джузеппиной.

— Доброе утро! — радостно улыбнулась она, вскочив из-за стола. — Я так привыкла в монастыре вставать с рассветом, что просто не могла больше спать! Услышала вот, что синьора Джузеппина уже встала, и пришла ей помочь.

— Во-первых, просто Джузеппина, можешь называть меня тетей, раз уж я была знакома с твоей бедной матушкой, — кухарка ловко поставила на поднос чашки с капучино, блюдо с булочками, масло и джем. — Во-вторых, если на моей кухне понадобятся помощники, я об этом скажу. А теперь беги отсюда наверх, девочка, и госпожу с собой захвати. Поднос я принесу.

— Джузеппина, добавьте, пожалуйста, еще чашку для Чинции. Беатриче, пойдем, она привезла вам платья для сегодняшнего бала.

— Бала? — девушка затормозила так резко, что я чуть не врезалась ей в спину. — Но я не могу… мне нельзя… Я же послушница, почти монахиня!

— В одной старинной сказке фея говорила, что очень вредно не ездить на балы, когда этого заслуживаешь, — я взяла ее за руку и потянула за собой к лестнице. — На мой взгляд, за год такого пребывания в монастыре, как вы описали мне, вам положено как минимум пятьдесят два бала.

— Пятьдесят два?

— Да-да, за каждую неделю года, — кивнула я, а про себя добавила: это я еще не считаю того, что твой братец попросту продал тебя в рабство этой “настоятельнице”. И очень интересно, что ему за это пообещали?

— Но…

— В конце концов, если уж так необходимо, я получу для вас разрешение на светскую жизнь лично от архиепископа! Нужно?

— Нет, наверное… — пробормотала Беатриче и задумалась надолго.

Чинция уже нетерпеливо мерила шагами будуар. Когда открылась дверь, она резко повернулась, внимательно осмотрела Беатриче и воскликнула:

— Отлично! Мои платья должны подойти, только нужно будет чуть убрать длину! Я привезла желтое, голубое — оно прекрасно пойдет к твоим глазам, и вот это, бледно-розовое с серебряной вышивкой. Но вышитое, мне кажется, больше пойдет для бала на Перелом года. Хотя все равно надо мерить. С какого начнем?

— Тише, дорогая, ты собьешь нашу гостью с ног таким напором! — рассмеялась я. — Беатриче, выбирайте, с какого начнем?

Девушка робко погладила шелк голубого платья, потом посмотрела на меня:

— Синьора, очень вас прошу, называйте меня на ты. А то я себя неловко чувствую…

— Хорошо, договорились.

Беатриче померила голубое платье, потом желтое, потом все-таки серебристо-розовое. Через полчаса обе девушки раскраснелись и трещали уже совершенно одинаково, пересыпая речь местными словечками и каким-то молодежным сленгом. В конце концов, остановились на голубом платье. Беатриче вновь надела его, а Чинция с торжественным видом достала из коробки, обтянутой белым шелком, черную бархатную маску.

— Моретта, синьоры! — торжественно провозгласила она.

— Это… для меня? — запнувшись, спросила Беатриче.

— Да. Если ты не возражаешь, конечно, — кивнула я.

— Нет-нет, это прекрасная идея! Только… там же должен быть такой шпенек, за который держат зубами? И, получается, ни разговаривать, ни есть, ни пить невозможно.

— Ну, это моретта, так сказать, усовершенствованная. Есть и пить, правда, ты и в самом деле не сможешь, пока будешь в ней, ну, если уж очень проголодаешься, можно будет снять. А крепится она вот так…

Чинция ловко приложила маску к лицу Беатриче и сказала:

— Er anta!

Та ойкнула, потрогала маску и бросилась к зеркалу. Да, моретта шла ей чрезвычайно, подчеркивая рыжевато-золотистые кудри и белоснежную кожу.

— Замечательно! Спасибо вам! А как снимать?

— Ataltane er! — и маска осталась в ладонях девушки.

— Ну, хорошо, — сказала я, когда обе юные синьоры наконец-то успокоились, — а теперь, может быть, ты расскажешь нам, чего ты боялась?

— Расскажу, — кивнула Беатриче. — Дело в том, что незадолго до… до того, как все случилось, меня остановил на улице пожилой синьор. Он долго что-то говорил о моей красоте, что у него была почти такая же дочка, а потом сказал, что его господин, очень высокопоставленный, один из нобилей, хотел бы… встретиться со мной.

— В интимной обстановке, надо полагать, — хмыкнула я.

— Ну, конечно, — согласилась девушка.

Уши ее горели, но она смотрела прямо и голову больше не опускала.

— И что было дальше? — Чинция наклонилась вперед и сжала руки, так что косточки побелели.

— Я засмеялась и пошла дальше, а он меня догнал и сунул в руку бумажку с номером коммуникатора. Сказал, что я не пожалею, если соглашусь, и что его господин очень во мне заинтересован.

— А ты?

Беатриче пожала плечами:

— Разорвала листок и ушла. Но дело в том, что я заметила причалившую гондолу с закрытыми занавесками. Кто в ней сидел, я не видела, но старик, как мне показалось, пошел к этому причалу. И на подушках был вышит герб, сокол на правом синем поле, в левом белом — оливковая ветвь…

— Сокол, значит… — лицо Чинции заострилось. — Хотите, дамы, я вас повеселю? Однажды я получила аналогичное предложение. Практически слово в слово. Только мне тогда было всего пятнадцать…

Беатриче взяла ее за руку и сочувственно сжала.